Bulletproof boy (СИ)

– Чонгук знает? – ответ очевиден.

Чонгук уже копает под этих мразей, вырывает почву у них из-под ног. Потому что он не тот, с кем стоит выёбываться. Он приходит домой усталый, под утро, где ждёт Тэхён в огромной постели и еле тёплый чай. Тэхён пытается не заснуть, но до четырёх утра редко дотерпеть может. Это ненастолько и важно, главное – ждёт. У Мина встречи с Чимином почти каждый день. Он помогает искать, но только сбивает с толку. это наводит на некоторые подозрения, чертовски очевидные, блять. Но предъявить пока Паку совсем нечего кроме того, что он, скорее всего, спал с покойной матерью.

– Не лезь не в своё дело! – рычит Чимин, сжимая чонгуково горло своими короткими пальцами.

Парню не страшно, скорее волнительно. Он отсылает Юнги СМС “Помнишь тогда, когда ты поседел? Это, блять, Чимин”. Это было последней зацепкой перед тем, как Чонгук исчез со всех подпольных радаров. Тэхён быстро поднял на уши весь дом на второй день, когда его самая большая в жизни радость не пришла домой, не предупредила, перестала отвечать на звонки, телефон отключила.

Первым на психи примчался Джин, за ним – Юнги. Намджун приехал последний и застал матерящегося Мина, который с озлобленным выражением лица требовал пистолет. А лучше какую-нибудь острую катану или мачете.

– Да я его, блять, убью! Он трахнул моего брата! – задыхаясь от бешенства выкрикивает юноша, а до Кима постепенно доходит пиздец ситуации, – Я его прикончу, потому что не сомневаюсь: он его и сейчас трахает с довольной рожей!

После этих слов взбунтовался и Тэхён, который угрожал залить кровью весь город. А потом притих как-то, болезненный взгляд поднимая в небо.

– А что, если он сам к нему перебежал?

Юнги поджал губы. Его брат – человек непредсказуемый, но не ебанутый. И он достаточно громко и уверенно оглашает, что Чимин спал с их маменькой, и что Чонгук даже под пушкой ему не отдастся. Он так считал, пока телефон не щёлкнул громко, оповещая об СМС. Тэхён выудил из кармана смартфон, открыл переписку с неизвестным номером. Внутри видео и подпись “тебе понравится”. Это никому не нравится. Он открывает ролик в видео проигрывателе. Не проходит и минуты, как телефон летит в забор, об который разбивается тотчас.

– Да пошли вы все нахуй! – на грани истерики вопит Тэхён, в кресле катит обратно в дом, – давайте, тоже предайте меня все!

Юнги знает, что это невозможно. А ещё, что его макнэ так прёт только с ебучих наркотиков и транквилизаторов. Только шокированному инвалиду это объяснишь? Скорее всего, нет.

***

Чонгук очухивается в двух кварталах от дома с саднящей задницей и чувством, что где-то его жизнь всё-таки наебала. Тэхёну уже всё долетело, всё, что этот выблядок творил с ним, накачав всякой дрянью. Его едва ноги держат, но он добирается домой, как может. Там никого, и свет горит только в одной комнате – тэхёновой. Юноша, покачиваясь, поднимается по лестнице, отпирает дверь, хватаясь за косяк. Тэхён сидит с бутылкой воды, обложившись таблетками. Они все вытащены из упаковок, рассыпаны по полу. А у Кима взгляд в никуда смотрит, ловит чертей на дне ада и сжигает их. У него по венам будто магма течёт, сжигает, больно делает.

Он оборачивается на дверь и устрашающим тоном оглашает приговор:

– Убирайся.

Чонгуку на это сказать нечего. Его оправдания ничегошеньки не стоят, совсем ничего. А смотреть на него такого, разбитого, развороченного, почти не выходит. Юноша чувствует, как сердце сжимается тисками. Он разочаровал его снова. И снова во всём виноват, блять, Чимин, которого впору грохнуть бы, только оснований раньше не было никаких. Мин молчит, смотрит в пол, тяжело вздыхает. Он чувствует, как кровь струится по бедру под пыльными чумазыми брюками, но стоит тут.

– Я не уйду от тебя. Никогда, ни за что, – Тэхён пожимает плечами, достаёт пистолет направляет его на юношу.

– Иди и блядствуй со своим Чимином, пока живой.

Чонгук смерти не боится. И тона этого загробного, убитого – тоже. Он прихрамывает, но подходит на такое расстояние, что дуло пушки упирается ему прямо в грудь, туда, где сердце колотится. Он говорит, мол, давай, выстрели. А у Кима от одной такой мысли руки трясутся, потому что он без него не сможет. И боль ему он причинить не сможет, только себя сломает, разрушит, осыплется, будто листва осенью.

Мин опускается перед ним на колени, думая, что сейчас потеряет сознание, если сдвинется ещё хоть на миллиметр. У него картинка в глазах плывёт цветастыми пятнами, пока он вырывает у Тэхёна из рук бутылку с водой. Его глаза кричат: Н Е С М Е Й. И всё в один миг большой темнотой расползается. Только юноша опирается на свою руку, фокусирует взгляд на измождённом тэхёновом лице. Он чувствует, как закладывает уши, кровь от головы отлила; ему бы прилечь на десять минут, перевести дух. Только нет этого драгоценного времени, оно столького может стоить, что проще сдохнуть.

– Я, знаешь ли, – Чонгук разбито усмехается, – совсем не романтик, совсем не тот, кто может сделать всё это вот так. У нас нет времени, ни одной лишней секунды нет, которую я бы мог промедлить, – юноша шумно сглатывает, переплетает свои пальцы с его, полупустыми антрацитовыми глазами ловит взгляд Тэхёна, который белее снега сидит, слушает, вздохнуть боится, – поэтому я должен сказать это. Я не просто тебя люблю, не просто схожу с ума, теряю голову от одного твоего голоса. Это не одержимость, это нечто, что гораздо больше любой зависимости. Ты делаешь меня счастливым, просто потому что живёшь, и я больше ничего бы от тебя не потребовал. Но если я останусь один, то моё сердце разорвётся от боли. Я задам тебе первый и последний раз в жизни этот вопрос: ты готов встретить со мной конец этого ёбаного мира?

Тэхён глотает комок, вставший в горле, сжимает крепче отчего-то ледяную чонгукову руку. Он чувствует, как всё внутри взрывается, и оттого он не может вымолвить ни слова. Он чувствует запах крови, смотрит на испорченные песочные брюки, белеет.

– Кукки… – задыхаясь, шепчет он, пытаясь притянуть к себе парня целиком.

Тот качает головой, извлекает нож и кармана и засучивает рукав. На протесты Ким смотрит, изгибая бровь. Абсолютно не ясно: что он собирается сделать. А он выводит на своём предплечье ножом кривоватое “Тэхён”, оставляя глубокие раны. Шрамы там навсегда останутся.

– Считай, это вместо обручального кольца. Это – моя клятва. И я своей жизнью клянусь, что никогда её не предам. Я только твой.

– Только мой, Чонгук, – заканчивает за него Тэхён, – а теперь я позову Юнги, и мы отвезём тебя в больницу.

Юноша повис у него на плече, погружаясь в темноту. Дома был только Джин, который тащиться в клинику отказался и занялся всем сам.

– Где Юнги?

– Прощается, – односложно отвечает Сокджин, ловя на себе недовольный тэхёнов взгляд, – коней попридержи, олух. Я – врач, и в сексуальном плане меня твой герой недоделанный не интересует, – огрызнулся мужчина, раскладывая еле шевелящегося Чонгука на диване, – брысь отсюда, не стой над душой.

Тэхён катится на кухню, чтобы с задумчивым видом тянуть рамён, Дожили.

А Юнги, и впрямь, стоит, прощается, глядит в непроглядную мглу внутри своего сердца. Он сидит на корточкой перед могильной плитой Хосока, молчит, сжимая в кулаке гильзу. Он знал, что это – его последнее письмо. Он знал, что умрёт быстрее, чем ему дают врачи. Он знал, что его мальчик справится. Знал, но не изволил даже вымученной улыбки подарить на прощание.

– Сука, – сипло бормочет юноша, доставая скрученное в рулон письмо.

“Привет, Юнги.

Если ты читаешь это, то я, видимо, уже мёртв. Я ужасно скучаю по тебе. Вспоминаю сейчас нашу первую встречу. Тогда письма писал мне ты. Если бы я не был таким чёрствым, наверное, тотчас бы расплакался.

Ладно, я не об этом хочу сказать тебе. С самого момента моей смерти, как только я склею ласты, всё моё имущество, люди, власть – твои. Моё сердце будет принадлежать тебе навеки и так, а это я не смогу доверить никому другому.