Bulletproof boy (СИ)

Чонгук на такого своего брата смотреть не может попросту, задыхается, рассыпается, слышит хруст рёбер, что ломаются под напором кривокосо бьющегося сердца. Он забивается под бок Тэхёна, который осторожно гладит его по щеке. Тэхён чувствует, но почти не ходит – ноги попросту не держат. Врачи говорят, что такое чудо они видят впервые. Потому что при его травмах возможность восстановления почти нулевая, один на миллион просто.

Чонгук на него смотрит, а потом переводит взгляд на руку, лежащую на его бедре. Один только вопрос: ты что дурак? Ким качает головой, тянется за поцелуем.

– А если у тебя откажет что? Совсем с катушек слетел? – юноша отодвигается от его лица, но затылком упирается в стену.

– Я спрашивал у врача, он всё разрешил. Я же почти здоров, не считая некоторой мышечной дистрофии и остаточного нарушения координации, – он всё же прижимается своими губами к его, проникает языком в его рот, встречая слабое сопротивление; оно скорее для приличия, – что ты ворчишь, как старушонка привокзальная?

Тэхён улыбается, обнажая свои белые зубы, ловит вдох своего чертёнка прежде, чем снова целует, глубоко и неспешно, будто не их жизни каждый день висят на волоске. Мин не слишком опостыло относится к сексу, скорее, он не бросается на любую возможность потрахаться. Он подождёт, если нужно, у него есть ещё время. А теперь, когда он буквально от другого человека зависит, это не слишком и важно.

Тэхён наоборот думает, что упустит своё сокровище, если будет валяться в постели и кататься в кресле-коляске. Поэтому прелюдию он оставляет на потом, сразу почти растягивает тугого после отсутствия близости парня. Чонгук только от ощущения пальцев с ума сходит, ворочается, скулит. Он сидит на тэхёновых бёдрах, елозит, чувствуя упирающуюся в его ягодицу эрекцию. И улыбается своей той самой улыбкой первой сеульской бляди.

– Я ни к кому не уйду, слышишь, никогда, – Ким в себя каждое слово впитывает, готовый кончить от любимого голоса, срывающегося на полушёпот от каждого движения.

Парень без него отвык совсем от секса, теряется, как девственница. Но направляет член в свою дырку всё так же умело, как и те полгода назад.Тэхён свою жизнь без этого не представляет, когда смотришь на тяжёло вздымающуюся грудь, трясущиеся пальцы, на движущиеся бёдра. От всего этого кружит голову, будто на карусели катаешься. Чонгук сжимает горячую плоть внутри, понимая, что всё это так сложно. У него от эмоционального истощения скоро сердце лопнет. Юноша совсем не контролирует себя, когда с блядских стонов срывается на первый в глазах Тэхёна плач.

Ким теряется, когда горячие слёзы обжигают грудь. Он целует пацана так по-детски, буквально чмокает, чувствуя, как членом по самые яйца в него упирается. Самое оно и время, для эмоций, когда стоны от приближающегося оргазма едва удаётся сдерживать. Только Мин царапает его плечи, вновь бёдра подбрасывает. Они просто сидят друг на друге. И Тэхён чувствует плоть возбуждённую. упирающуюся в его живот. Он окольцовывает её пальцами, дрочит не спеша, растягивая удовольствие, вслушиваясь в гортанные глубокие стоны, которые почти музыка для его ушей.

Он впервые трахает его не как зверь, наслаждается размеренными движениями юного тела на себе. Раньше это больше походило на изнасилование или драку в постели. А теперь они, на самом деле, Л Ю Б О В Ь Ю занимаются. Да так, что кажется, будто стены дрожат, сдвигаются, а воздух тяжелеет, лёгкие обжигая. Чонгука потряхивает, он стонет громко в унисон с Тэхёном, а потом просто валится на кровать, вслед утягивая любовника.

– Знаешь, ты, наверное, первый должен был узнать. Я решил это скрывать до того момента, пока не смогу убедиться, что ты уже чувствуешь себя лучше, – издалека начинает Мин, а человека рядом с ним напряжение пронизывает насквозь, – я же говорил, что ради тебя – хоть на войну?

– Тебя забирают в армию что ли? Намджун охуел совсем и не смог тебя отмазать? – не выдерживает Ким, сжимая покрытые метками юношеские плечи.

Чонгук посмеивается, кладет на его лицо руку, пальцем поглаживая щёку.

– Да нет, болван, я теперь палач новый, занял твоё место.

Тэхён смотрит на него взглядом таким, что тот чувствует себя идиотом.

– Не поверишь, я даже знаю, как ты свою ля маман покрошил на гуляш. Нашёл, чем удивить. Я чуть не сдох у тебя в руках прямо тут, весь такой удовлетворённо-растраханный, а ты так пугаешь.

Теперь между ними не оставалось ни одной тайны. Кроме той, что Чонгук так и не вышел на ту суку, которая устроила теракт в Норвегии. Но это – вопрос времени. Он её найдёт и превратит в мешок с переломанными костями, эту блядь.

Намджун её искал тоже, по мере возможности. Проблема была только в том, что проще было Юнги посадить на цепь, чем успокоить. На третий день истерики он так и сделал, заебался нянчиться с этим сучёнышем. Хотя вслух он теперь его даже шлюшкой не называл, это не вызывало той реакции. Да и он сам несколько переменил своё мнение насчёт употребления этих слов в отношении к парню. В любом случае, он настолько измотал себя психами, что почти не возмущался от того, что его на цепь посадили в не очень-то и уютном подвале. Хотя скорее он побоялся высказать претензии своему обидчику в лицо.

– Ты меня уже так заебал, знаешь, – устало говорит Намджун на вторые сутки ареста, – я с тобой таскаюсь, будто ты – младенец. Может тебя сиськой покормить?

Юнги смерил его презрительным взглядом и промолчал, игнорируя дальнейший монолог на тему того “Мин Юнги – сука неблагодарная и ему не стыдно”. К концу своей речи мужчина полностью потерял запал, глядя на бетонные стены вокруг. Полгода назад он тут пацана едва не искалечил, а теперь смотрит на неровные рубцы шрамов на его ладонях и испытывает отвращение к самому себе. Он ему тогда прострелил руки, вскипая от ярости. Потому что какая же он, действительно, мразь, даже не попрощался. А теперь он думает, что если бы убил, без него не смог и загнулся бы. Намджун от него с ума сходит медленно и мучительно, умирая, ломаясь, будто спицы ржавые в велосипедном колесе. Впизду всё это, есть только один способ его удержать его.

– У меня от тебя крыша едет, Мин Юнги, – вкрадчивым шёпотом говорит он, как только юноша глаза на него поднимает, – я без тебя сдохну. Ты теперь мне принадлежишь, а я Хосоку пообещал, что пылинки с тебя сдувать буду. Вдруг он мне с того света по макушке настучит.

Парень недружелюбно смотрит на него исподлобья. Раны, оставленные любовью к Хоби ещё свежи слишком. Но Мин задумчиво склоняет голову к плечу, когда мужчина опускается перед ним на корточки. И руками цепляется за его шею, чувствуя на губах поцелуй, а спиной – бетонную стену. Он больше не хочет отталкивать, это не имеет никакого смысла. Настал час пустить всё на самотёк, час, когда страдания обратятся в спокойствие. Когда реверс судьбы на сломанном Юнги сработает, блять. по-нормальному, обратит дерьмо и пиздец в сказку с розовыми блёстками.

Мин знает, что так всё равно не будет, но слепо надеется на какую-нибудь удачу. Он на сдаётся, просто действует куда более рационально, чем прежде. Пока человек в забвении от твоего тела, им крутить-вертеть можно во все стороны. И он буквально своё тело продаёт за спокойную жизнь. Если Чонгуку удалось так сделать, – вопрос только, так ли он, на самом-то деле, сделал? – то почему его старший брат так не сможет.

– Знаешь, они восстановили твой клан. Не знаю, какая сука эта делает, но на их стороне американцы, которые нам смерти желают не первое поколение.

– Ты не поверишь, но мне пока похуй настолько, что едва ли ноги не подкашиваются, – может, отцепишь меня? Хочу узреть солнечный свет.

Юнги поднимается на первый этаж, выходит во двор и долго стоит, шумно вдыхая уличный прохладный воздух. До начала осени меньше недели, потому ветер медленно становится злым и цепким, воет, пробирается под одежду, заставляя трястись. Юноша ёжится и думает. Много думает. У его матери было больше десятка любовников, и каждый из них мог провернуть такое. Вопрос только в том, кто бы это действительно мог быть?