До встречи на Земле, сынок (СИ)

— Не знаю. Срок большой, аборт уже нельзя. Придётся принимать роды.

— А нам-то с тобой что делать? Я не хочу помогать появиться на свет ещё одному такому же ублюдку. И ты представляешь себе, каково омеге? Ты просто представь, что он пережил. Ладно, я уже молчу про изнасилование. Но это ребёнок инопланетной расы, чёрт знает, как он может прижиться в человеческом организме. Я не врач, и то это понимаю. Скорее всего, бедняга чувствует себя пиздецки плохо.

— Он в криосне, — как-то вяло и задумчиво сказал Калеб. — Ничего он не чувствует. Может, он больше вообще уже не проснётся. Разрежем его спящего, достанем младенца, а ему самому сделаем смертельный укол. Он всё равно после такого нормально жить не сможет.

— Так, не торопись с решениями, — Джош в противовес Калебу почувствовал непреодолимое желание бороться и за себя, и за друга, и за бедного омегу, который уже восемь месяцев лежит в капсуле с яутским ублюдком в животе. — Я предлагаю принять роды, грохнуть младенца не отходя от кассы, а потом и папашу. Омегу заберём и полетим домой.

— А зачем? — у Калеба даже веки были тяжёлые, прикрывали глаза до середины зрачка, и от этого его взгляд становился каким-то томным, будто обдолбанным, — что ты с ним делать будешь? Он же наверняка невменяемый. Либо будет сцены закатывать, либо придётся его, опять же, домой в капсуле везти. И всё равно его дома в психушку упихнут — никто не поверит, что он родил от инопланетянина, а он только об этом трещать и будет.

— А я на нём женюсь, — воодушевился Джош, — я его замуж возьму, будет со мной. Вылечу его.

— Во-первых, тебе пятьдесят восемь. Не поздновато ли жениться? Да и поставь себя на его место, — всё так же лениво протянул Калеб, — его изнасиловала вот эта хуйня. Ты бы смог после такого жить?

— Нет.

— И он не сможет.

— Допустим. Но яута всё равно надо прикончить вместе с его отродьем. С этим ты, надеюсь, согласен?

— Совершенно. Договорились. Только самим надо сначала в божеский вид прийти.

— Да, — согласился Джош. — Надо бы. Ты выглядишь как отбивная котлета — вся рожа в дырочку.

— Пошёл ты, — огрызнулся Калеб.

Они замолчали. Каждый из них в первые же минуты после столкновения с яутжем натерпелся от него столько боли и ужаса, что они боялись даже представить себе, каково было бедному мальчишке. Уж они-то, альфы, чуть в штаны не наделали, когда увидели яута впервые, что говорить об омеге… И что будет, когда он проснётся? Допустим, он ничего и не помнит. А первым делом увидит эти жвала, ощутит собственный живот, вспомнит, что произошло. Так и с ума сойти недолго. Да и вообще, как происходят роды у яутжей? У них, вроде бы, женщины, а не омеги, как и на Земле когда-то. Где гарантия, что детёныш не сжирает собственную мамашу живьём, как паук? Где гарантия, что он прямо сейчас не жрёт его, спящего, изнутри? Маленькое чудовище с клыками и острыми когтями, как личинка питающееся собственным носителем. Джоша передёрнуло от одной мысли, что внутри человека может находиться подобная мерзость.

Вообще Джош, как и все земляне, плохо разбирался в иерархии яутжей, в их отношении к существам, способным носить детей, да и даже в их отношении к собственным детям, и в голове его рисовались самые ужасные картины, как он сам трезво понимал, навеянные ужастиками и байками.

Он как сквозь туман увидел, как в открывшийся проём вошёл яут, придерживая за свалявшиеся в один огромный колтун волос бледное, похожее на скелет существо. Омега едва держался на тощих ногах с выделяющимися коленями, покачивался, и если бы яутжа не придерживал его за шею сзади, он бы быстро свалился прямо на неестественно большой живот. Взгляд у мальчика был бессмысленный — ещё бы, после восьми месяцев искусственной комы — губы были белые, дрожащие, руки нервно дёргались. А изнутри, из круглого живота почти слышно было шевеление маленького монстра, которому уже не хватало места в столь маленьком носителе.

Дальше дело пошло ещё хуже: Джош с содроганием понял, что шевеление внутри становится не только слышно, но и видно. Омега жутким голосом закричал от боли, плохо соображая, где именно и почему ему больно, и это было ужаснее всего — он уже выжил из ума и даже примерно не представлял себе, что с ним творится и какой смертью он умрёт в ближайшее время. Когда яут небрежно поднял его и уложил на стол так, что омега стукнулся затылком, высокий истошный вой уже не прекращался: роды начались, и действовать надо было прямо сейчас. На голограмме высветилось: Нельзя было пробуждать, сын рождается, принимай его. Джош краем глаза увидел, как передёргивает от ужаса Калеба, повидавшего жизнь и чужие потроха, высококлассного хирурга. Омега бился на столе, внутри живота что-то отвратительно шевелилось, ища выход, а яут пристёгивал мальчика к столу за руки и за ноги, чтобы поменьше брыкался.

========== 2 ==========

Джош было открыл рот, чтобы поделиться потрясающими воображение картинами с Калебом, но дверь с тихим шорохом отъехала, и в неё действительно вошёл яут, держа в руках омегу. Вполне себе здорового, сонного, тёплого омегу с большим животом. Омегу с рыжими кудрями и бледными ногами. В тканевой рубахе, неизвестно откуда взявшейся на этой богом забытой планете, со следом подушки на щеке. Совсем молоденького — ему было не больше двадцати пяти — веснушчатого, с курносым носом и багровой меткой на ключице.

Яутжа осторожно держал его под спиной и коленями, и омега умещался на его руках почти полностью, сонно прижимаясь щекой к его плечу.

Джош сглотнул ком в горле. Ему стало обидно и горько, как в детстве. Он не знал этого рыжего мальчика, но всей душой почувствовал его предательство: он сам позволил инопланетной сволочи владеть собой, сам принял его дитя, сам подставил для метки шею, а теперь лежал в его руках, будто насмехаясь над человеколюбивыми планами Джоша спасти его, забрать к себе, вылечить и жениться на нём. Джош, кажется, даже успел немного в него влюбиться, пока представлял себе, как будет помогать ему реабилитироваться, как будет ходить к нему в больницу и носить цветы.

Но ему не нужны были цветы, он подстилался под это уёбище по доброй воле, и Джош почувствовал ярость и ненависть.

Яут бережно ссадил омегу на стул, а сам сел рядом, снова складывая руки на столе.

***

Мальчишка был хорошенький, озорной, улыбчивый, и это как-то не вязалось с той постыдной ситуацией, в которой он находился последние восемь месяцев. Сам он, кажется, ничего не стыдился. Его звали Микки, ему было двадцать четыре, и он всю свою жизнь прожил в Колорадо, пока однажды не очнулся в отсеке космического корабля, который вёз его в яутские охотничьи угодья, чтобы сделать инкубатором для ксеноморфа. Волею судьбы ему удалось избежать своего ужасного предназначения: он охмурил ни больше, ни меньше пилота корабля, Аайнара, и тот увёз его на заброшенную планету, уже беременного своим ребёнком. Это, конечно, было строго запрещено: не только союзы между разными расами, но и вообще союз яутжа с жалким уманом, поэтому голубки были вынуждены скрываться. К счастью, планета была пустынна, обеспечена разными видами пищи даже больше, чем необходимо, и Микки с Аайнаром жили душа в душу всё долгое время беременности. Капсулы регенерации на корабле были, но рассчитаны они были на яутжа, инопланетный организм расценивали не как пациента, а как инородное тело, так что никакой помощи при родах ждать не приходилось, и оставалось надеяться только на то, что всё и так сойдёт благополучно. Но когда Аайнар засёк сигнал чужого корабля и отправился разбираться с вероятными врагами, оказалось, что это такие же уманы, как и его драгоценный Микки, и он решил прибрать их к рукам и в обмен на топливо для обратного пути, потребовать от них помощи.

Микки был малюсенький по сравнению с ним: когда они стояли рядом, омега доставал яутжу чуть ниже, чем до середины груди, и обе его ступни с лёгкостью уместились бы в одной огромной яутской ладони с негибкими пальцами. Однако Аайнар удивительным образом ходил по струнке у этого бледного курносого человечка, слушался его строгого звонкого голоса и вообще, похоже, только и делал, что носил его на руках и выполнял все его желания. Это было даже странно, и Джош долго ломал голову, прежде чем опять вспомнил (на сей раз к месту) иерархию яутжей. Хоть Микки не вписывался в образ могучего яутского матриарха, он всё же им был, и, похоже, крепко держал за жвала своего безобразного супруга. Ну и за яйца, конечно, тоже.