Сверхестественный дневник сумеречного Хогвартса 4. Последняя битва (СИ)

Генералиссимус преодолевал бесконечный коридор, силясь догнать свою бывшую уже благоверную, но путь становился все длиннее.

- Убила бы, – прорычала самогонщица Виктория, глядя на военрука, как на говно.

- И я называл тебя “бро”, – искренне пожалел Дин Винчестер.

На горизонте возникли Поттер, Малфой и Долгопупс, которые, как забором, преградили путь к ускользающей Кэтрин. Деймон, пытаясь распихать своих любимых студентов, взвыл.

- Пустите, ироды! – вопил генералиссимус. – Она уходит! Она уходит!

- Прекрасное далеко, не будь ко мне жестоко, – траурно запели студенты. – Не будь ко мне жестоко, жестоко не будь…

- Катерина! Катерина!

- …из чистого истока в прекрасное далеко…

Деймон орал ругательства и пинался, но тщетно. Вот дверь перед Кэтрин Пирс отворилась, открыв вид на Шевроле Импалу, а Сэм Винчестер, неспешно погрузив вещи дамы в багажник, потянулся к Убивашке.

- Папа! – воскликнула девочка и потянулась к повару.

- НЕЕЕТ! – Деймон снова рухнул на колени и, схватившись за ноги Малфоя, как за прутья решетки, затрясся в рыданиях. – Какой он тебе папа?!

Убивашка, медленно повернув голову к орущему военруку, сладко улыбнулась и, хлопая глазенками, показала уже не такому суровому Сальваторе средний пальчик.

- НЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!!!!

Деймон хрипло рявкнул размытое «нет!» и вскочил на кровати. Но снова рухнул на подушку, ибо голова трещала так, будто на ней кололи дрова. Провел дрожащей рукой по небритой щеке и, простонав что-то про паленую бормотуху, перевернулся на живот.

Наглые лучи солнца проникали в захламленную комнатушку, как ушлые разведчики. Ситцевые занавесочки подрагивали от летнего ветерка, а жизнерадостные до ужаса птички воспевали прелести теплых деньков на ветках яблони. На часах было одиннадцать утра, на календаре – второе июля, на сердце – тяжко, на столе – бормотуха.

Товарищ военрук, простонав птичкам просьбу петь чуть-чуть потише, потянулся к граненому стакану с недопитым содержимым и, отхлебнув, поежился.

Мир снова обрел краски. И породил в голове вопросы.

- Где это я? – прошептал Деймон, медленно опустив ноги на лоскутный коврик, закиданный очистками от воблы.

Неуверенно шагая по коридорчику, на запах жареной картошки, военрук на всякий случай вытащил из потайного кармана трусов заточку.

- Выйду ночью в поле с конем, – пел хриплый голос, раздававшийся явно из кухни (судя по запаху, исходившему из комнаты). – Ночкой темной тихо пойдем…

- Клаус, ёб твою мать! – рявкнул Деймон, едва не выронив заточку.

«Звезда народной эстрады», одетый в сатиновые труселя и фартук, плясал у плиты и, елозя ложкой по сковородке, напевал гимн Хогвартса. Завидев коллегу, Клаус, на лице которого тоже красовались следы недавнего застолья, улыбнулся во все свои золотые коронки.

- Картоху будешь?

- Картоху буду, – кивнул Деймон и сел за стол.

Поставив на стол чугунную сковороду, полную жареной картошки, Клаус достал из ящика вилки.

- Помидорку возьми в холодильнике. И хлеба отломай.

Выставив бутыль бормотухи и два стакана, Клаус сел на табуретку и, откупорив бутылку, жадно принюхался.

- Эх, хороша, зараза.

- Мы же не похмеляемся, – напомнил Деймон.

- Мы в отпуске. Нам можно.

- Звучит как тост.

Занюхав обжигающее пойло помидором, генералиссимус наколол на вилку картошку.

- А где это мы? – поинтересовался он.

- Как это где? У меня на даче. В Новом Орлеане.

- А Катерина где? – тут же спросил Деймон.

- Эко тебя вчера торкнуло, – покачал головой Клаус. – Мы ж ее на поезд неделю назад посадили.

- На какой поезд?

- «Лондон-Бердянск».

- Нахрена?

- Ей же Люцифер путевку в санаторий презентовал.

Деймон плеснул себе еще бормотухи.

- Как загадочен этот мир, – философски заметил он, силясь припомнить хоть что-нибудь. – С нами же кто-то третий был. Или нет?

Клаус щедро выдавил кетчупа на тарелку и кивнул.

- Ну да, еще Северус был. Но он за грибами в лес пошел и его уже пятый день никто не видел.

- Может, его поискать?

- Не, – отмахнулся Клаус. – Лесного Потрошителя уже посадили. Вроде бы.

- Раз посадили, какого у тебя ружье на стене висит? – нахмурился военрук.

- Так пригород же. Воруют здесь, – пояснил Клаус.

- Кто ворует?

- Я ворую.

Стаканы звякнули.

- Пока ты спал, сова принесла почту, – сказал Клаус, ковыряя в сковородке. – Бандероль не трогай, это мне новый халат прислали. Там тебе тоже письмо было.

Деймон, вытерев руки о гардину, потянулся к доброй стопке писем. Отложив письма от некой Кэролайн, которых было целых девять штук, генералиссимус нашарил-таки письмецо и себе.

Анонимное.

Распечатав конверт, а вернее изрезав его заточкой, Деймон, к своему ужасу, узнал почерк.

Здрасьте, разлюбезный мой профессор Сальваторе,

Пишу Вам из деревни, в которой провожу каникулы. Давеча месила компост и вспомнила о Вас, поэтому выпросила у бабули ручку и бумажку и решила написать письмецо.

Здесь, в деревне, почти так же жарко, как в ту ночь в салоне машины трудовика. Особенно в полдень, когда солнце греет голову настолько, что волосы пахнут чем-то паленым. Вспоминаю Вас часто, особенно когда корова пинает меня в грязь, сразу вспоминаю, как мы бороздили море и Вы выбрасывали меня за борт. Сука Вы.

Разговор в электричке не заладился, потому что Вы тупили, как дятел. Отказали мне почему-то. Ну и хрен с Вами, куда Вы, товарищ военрук, денетесь-то? Я девушка видная, настойчивая, к выпускному думаю Вас под венец затащить. Если Вы, конечно, не против. А если против, то всем насрать.

Да-да, профессор, на то я и стерва, что поступки мои ужасны и страшны. Надеюсь, в грядущем учебном году мы с Вами неоднократно потревожим машину трудовика свиданиями, в противном случае я наябедничаю на Вас пахану, мол, Вы – педофил проклятый. Считайте, это месть за то, что все время сбрасывали меня за борт.

Жду скорейшего ответа,

Ваша стерва.

P.S. С наступающим днем ВДВ.

- Кто пишет? – поинтересовался Клаус, грызя огурец.

- Пидор какой-то, – ответил Деймон, скомкав письмо.

- Эдик?

- Другой пидор. Но мысль ты уловил.

Завтрак медленно перетек в обед, а затем и в ужин. Опять.

На Тисовой улице было тихо. Местный сумасшедший по имени Вернон Дурсль разглядывал в подзорную трубу пустынную улицу, словно кого-то поджидая. Пузо этого дядьки свесилось на самый пол, при том, что стоял он на коленях перед окном, а сарделькообразные пальцы щупали трубу беспокойно, как в преддверии нервного помешательства.

Все началось с того, что племянник Дурсля, Гарри, вернулся из школы в военной форме и заявил, что за ним придет армия.

Для Вернона и его жены было достаточным наличие у Гарри мутного крестного, у которого тот проводил каждый август, а армия, причем весьма серьезная, пугала их куда больше Сириуса Блэка, прослывшего уголовником, наркоманом, моральным уродом и психически нездоровым.

В комнате племянника висел портрет мужика в военной форме, подписанный как «Товарищ генералиссимус Сальваторе». По дому то и дело летали гранаты и штык-ножи. Вся лужайка была перерыта окопами. Гарри Поттер явно готовился к атаке.

На этом дядя Вернон и чокнулся. Ожидая внедрения в дом.

Внедрение произошло в июле.

- Петуния, – прошептал синий от ужаса дядя Вернон. – ЧП….

Тетя Петуния, сжимая в руках тяжелую сковороду, замерла у двери. Младший Дурсль, Дадлик, эдакая тефтеля в спортивных штанах, спрятался в шкаф и тут же выпал оттуда вместе со всем содержимым.

В дверь постучали еще настойчивее.

- Я открою! – важно рявкнул Гарри, одетый в тельняшку и портки.

- Стой, даун очкастый, – прошипел дядя Вернон. – Не смей!

- А по щам тебя не ляснуть? – рыкнул Гарри, схватив дядю за кадык. – Сука, нос в череп вобью! В сторону!

Дернув на себя дверь, Гарри радостно засмеялся.