Крыши и дороги (СИ)

Пальцы соскользнули по коже, но это было уже не важно. Потому что у Джареда тоже лопнуло, Дженсен знал, видел, чувствовал телом, притиснутым к ледяной стене. Джаред навалился всем весом, зашарил бестолково ладонями. От звуков, которые он издавал, просто нельзя было не рассмеяться. Дженсен сразу оборвал себя, но Джаред не обратил внимания или вовсе не заметил. Он тыкался губами куда попало, отирался, грозя расплющить Дженсена к чертям, жмурился сладко — и поскуливал!

— Ну, чего? — шепнул Дженсен. — Успокойся!

Он не сразу понял, что отвечает, так же бестолково и нелепо — потираясь в ответ, оглаживая, цепляясь за скользкие плечи, смыкая руки на бедрах. У Джареда оказались узкие бедра, удобные, будто специально вылепленные, чтобы Дженсен мог ухватиться и прижать такого большого, горячего Джареда к себе поплотней. Внутри пузырилось то самое бешеное, искрящее нечто, которое било в голову во время спарринга, во время каждой их драки, только сильнее в тысячу раз. Хотелось смеяться. Хотелось сделать что-то невозможное. Просто так.

Дженсен потянул Джареда за волосы, отлепил от себя, чтобы впиться в губы, заглушить наконец скулеж. Целоваться Джаред не умел. Дженсен сам вылизывал его, прихватывал зубами губы. Джаред отвечал тем же, прикусив Дженсену язык от старательности, но это опять таки было неважно, потому что стоило Дженсену провести ладонями снизу вверх, от бедер до груди и обратно, как Джаред снова заскулил, жалобно и голодно. Звук отдавался во всем теле, в паху пульсировало. Дженсен снова погладил, уже осознанно, по бокам и спине, чуть нажимая ногтями вдоль позвоночника, и Джаред в ответ содрогнулся так, что они едва не рухнули.

— Твою мать, — Дженсен судорожно вздохнул. Ухватил Джареда за загривок, снова поцеловал, почти нежно. — Эй. Эй-эй!

Джаред посмотрел на него — глаза съезжали к переносице, взгляд был мутным. Дженсен тряхнул его легонько, потянул за ухо:

— Ну-ка, пусти.

— А? — Джаред моргнул. Дженсен высвободился из его хватки, по дороге лизнув плечо, и уже сам прижал к стене, обрушивая все накопленные небогатым опытом умения.

Выяснилось, что если прикусить легонько Джареда между плечом и шеей, он всхлипнет, а если ущипнуть за бедро, то подастся навстречу руке. Что он сглатывает, пока ставишь ему на шее засосы, так, что губами чувствуешь, как ходит кадык, а если смять соски, то он в ответ обнимет до хруста в ребрах. И еще — Дженсену нравится, когда его так обнимают. Джаред не пытался увернуться, не принимал никаких поз, почти не мешал, только время от времени притягивал к себе и тискал, как игрушку, теребил, прихватывал губами кожу. Он действительно был очень сильный, Джей-Ти, Летун, закадычный враг, и этот красивый, сильный парень сейчас себя не помнил, плавясь от каждого прикосновения. Его, Дженсена, прикосновения.

— Твою же мать! — Дженсен отстранился слегка — отдышаться, но Джаред мгновенно притянул его к себе снова и принялся вылизывать переносицу. Никто так на Дженсена не реагировал. Никогда. И отчаянно хотелось быть по-настоящему опытным. Сделать что-нибудь классное, специально для Джареда.

Идея в голову приходила только одна.

Вообще-то, Кот нещадно бил по зубам за один намек на что-то подобное. Но Джаред снова прижмурился, сжимая его ягодицы:

— Ну-у!

И Дженсен решился.

Не пытаясь отстраниться, он соскользнул вниз. Больно стукнулся коленями о кафель, обнял Джареда за бедра. Улыбнулся, услышав недовольное хныканье:

— Сейчас, сейчас. Тише.

Джаред посмотрел на него абсолютно невменяемым взглядом и послушно присел, раздвигая колени, а Дженсен открыл рот и сразу поймал налитую головку губами.

Джаред даже не заскулил — заорал, но почти сразу подавился воздухом и дернулся, едва не уронив Дженсена на пол. Потом едва не упал сам — Дженсен чувствовал, как у него слабели колени, видел поджавшиеся пальцы на ногах. Было жутко неудобно и стремно, но Дженсену стоило только на миг поднять голову, чтобы стало плевать, насколько больно ногам и неуютно горлу. Джаред всхлипывал, разводил ноги шире, и так легко было просунуть ладонь между ними и сразу нащупать тугое кольцо мышц. Такое горячее — Дженсен протолкнул внутрь мизинец, и понял, что не может больше, совсем. Он поднял глаза. Джаред смотрел на него:

— Джен...сен...

А потом кивнул.

Наверное, если бы он подумал, то прекратил бы это с самого начала. Проблема в том, что Джаред не мог даже сказать, какой момент этим самым началом считать. Когда Дженсен закручивал вентиль в мокром трико? Когда начал его снимать? Когда предложил принять душ, а Джаред согласился? В любом случае, после первого же прикосновения стало поздно, потому что Джаред не мог, просто не мог думать ни о чем.

Как же это хорошо, оказывается, когда у тебя в ладонях что-то настоящее, податливое и жесткое, и подвижное, отчаянно живое и теплое, такое теплое, до помутнения в глазах. Как здорово, когда можно стиснуть, не беспокоясь о собственной силе, прижать и самому прижаться губами, и не бояться наткнуться на холодный взгляд, полный презрения или расчета. Как это чудесно, когда тебя трогают, просто трогают, всего. Гладят по-разному — жесткими подушечками пальцев, мягкими прохладными губами, языком, нежным и шершавым, щекотным ежиком волос, просто кожей, а еще членом, гладким и таким горячим, что Джаред вздрагивал от каждого прикосновения. Дженсен, кажется, что-то говорил, но Джаред не слышал ничего и почти ничего не видел. Перед глазами как в калейдоскопе мелькали руки со сбитыми костяшками, нахальные зеленые глаза, кожа в россыпи веснушек — они даже на плечах у него, у Дженсена, эти веснушки, они сладкие на вкус, сама кожа соленая, а веснушки сладкие. А еще губы, и нахальная усмешка, и бусинки сосков, маленькие, аккуратные пятнышки — Джаред все пытался дотянуться до них, но не получалось, потому что еще сильнее хотелось обнимать и впиваться пальцами в ягодицы, такие упругие, Джаред просто не мог отлепить ладони. Разве что ради спины или плеч. И член — Джаред изнемогал от невозможности потрогать все и сразу. Но потом Дженсен вытек из его рук, встал на колени, поглядывая снизу вверх и ухмыляясь, и Джаред понял, что сейчас не просто кончит — взорвется. Потому что это же Кот. Нахальный террорист-недоучка, самозваный Зорро, мерзавец и насмешник, с невыносимой этой, наглой улыбкой и губами, которые еще недавно так хотелось разбить и которые сейчас... что?

Дженсен ему подмигнул и подался вперед, а дальше у Джареда даже ассоциаций вразумительных не осталось, ему ведь никто, никогда...

Он ведь до этого и целовался-то только в школе.

Так что когда пальцы Дженсена проникли между ягодиц, ввинтились внутрь, разрабатывая и раскрывая, Джаред уже не мог ни от чего отказаться. Инстинкт самосохранения не подал ни единого сигнала, Джареду было абсолютно все равно, как продолжится дело, — лишь бы продолжалось. Дженсен был ниже него, уже в плечах, но вертел, как куклу, туда и сюда, пытаясь пристроить поудобнее, наконец просто развернул лицом к стенке и снова раздвинул ягодицы пальцами, скользкими от мыла.

— Джей, ты, ну, не могу я, Джей...

Джаред послушно прогнулся, а дальше все стало хреново.

— Ой...

На самом деле не больней перелома после неудачного прыжка или судороги на испытаниях. Но обидно нестерпимо — ведь только что было так хорошо!

Дженсен за спиной дышал тяжело и не двигался. Потом всхлипнул:

— Черт...

И снова принялся трогать. Одной рукой гладить спину и бок, другой — массировать живот, кругами, по часовой стрелке. Джаред чуть не упал, но Дженсен уже обхватил приопавший член, сжал легонько, и Джаред вопреки здравому смыслу понял, что хочет податься назад. Прижаться к Дженсену поплотнее. И плевать на то, как больно это будет.

— Дженсен... Дженс.

— Сейчас, — Дженсен толкнулся совсем легонько. Снова всхлипнул. — Сейчас!

Джаред старался дышать глубоко и ровно, но Дженсен снова провел ладонью по спине, снова толкнулся, и дыхание сбилось. Еще толчок, и еще один, ноги подгибаются и скользят по кафелю, но ягодицы наконец прижимаются вплотную к теплому, а мысли не могут пробиться к сознанию, кроме одной-единственной: “Ближе!”