Daigaku-kagami (СИ)

Учитель Карасуба заменял Ивана весь третий семестр прошлого года — тогда директор только присматривался к нему, и комнату в общежитии предложить не могли. Феликс в те дни едва появлялся в собственном блоке, они с Гилбертом всерьез рассматривали возможность жить вместе и почти не вылезали из кровати. Они даже не задумывались — то есть задумывались, конечно, просто не обсуждали — о том, что в скором времени все может измениться. В конце концов, для учителя Карасубы всегда можно было подыскать другое местечко, а даже если и нет — им удавалось хранить свои отношения в тайне весь предыдущий семестр, и вряд ли что-то могло измениться в новом.

Вот только в новом учебном году учителя Карасубу официально приняли в штат «Кагами» и предложили место в общежитии, а он, конечно, согласился. Мест для учителей оказалось не так уж много — одно с Гилбертом, а другое — с Людвигом. Но на стороне Людвига был сам Гай — из-за дружбы того с Феличиано, — и все свободные комнаты вдруг превратились в одну: ту, что раньше занимал Иван, а учитель Карасуба поселился по соседству с Гилбертом.

Поначалу Гил с Феликсом еще пытались встречаться при Карасубе — Лукашевич приносил учебники и тетради для занятий английским, и первое время новый сосед им не мешал — нужно было просто вести себя тихо. Но однажды учитель Карасуба поймал Гилберта, когда тот проводил Феликса: сытая улыбка еще не успела сползти с его покрасневших от поцелуев губ, и Байльшмидт оказался на редкость в затруднительном положении.

— Гилберт, я бы хотел обсудить ваши занятия английским с этим мальчиком.

Как и ожидалось, разговор оказался на редкость скверным. Куро выразил сомнения в истинных намерениях Гилберта и сочувствующим тоном дал совет: забыть про мальчишку, ведь тот «еще совсем ребенок и не осознает, как собирается использовать его собственный учитель». Гил предпочел отмолчаться — пусть Карасуба думает, что хочет, подтверждать или опровергать его слова он не собирался. Но это продлилось ровно до тех пор, пока Куро не заявил, что теперь ребенок под его защитой:

— Я не дам вам воспользоваться служебным положением для принуждения невинного мальчика к половому акту. Лишь глубокое уважение к вашим педагогическим навыкам останавливает меня от заявления директору.

Угроза оказалась намного эффективнее, чем Гилберт предполагал, особенно учитывая, что Карасуба не бросал слов на ветер — он действительно отслеживал каждый Гилбертов шаг. И вот тогда-то сказка и кончилась на самом деле.

Из-за Куро встречаться у Гилберта в блоке больше не получалось — единственное «окно» выпадало на восьмой урок в среду, но у Феликса, как назло, в это время как раз шло второе занятие математикой. Блок самого Феликса можно было даже в расчет не брать — за почти два месяца учебы он пустовал всего один раз. У Гила тогда была куча работ на проверку, но он настолько изголодался по близости, что бросил все, лишь бы побыть немного с Феликсом. «Невинный мальчик» скакал на его члене, как последняя шлюха, и умолял кончить ему на лицо — и не сказать, что сам Гилберт вел себя более сдержанно.

Все, что у них осталось — это встречи в учебном здании, когда Карасуба был занят своими делами или просто не мог быть рядом с Гилбертом. Взгляды, полные желания и тоски, как будто случайные прикосновения, ничего не значащие диалоги. Встречи на переменах в укромных уголках, дрочка или минеты в тесных подсобках вместо обеда, редкие свидания после занятий, если Карасуба задерживался в учительской или лаборатории. И все это так редко, что Феликс снова терзался ужасным чувством, когда словно бы насекомые копошились в груди — на том месте, где привыкло быть сердце.

Рядом с Гилбертом ощущение пропадало, но стоило им побыть порознь пару дней, как оно возвращалось с новой силой. Давило, мешало спать и думать, заставляло Феликса чувствовать себя неуютно, пусто, отчаянно — и лить напрасные слезы в подушку. Потому он и цеплялся так сильно за Гилберта и их редкие встречи, нуждался в них — и как можно больше, сильнее, крепче, — чтобы оно ушло, отпустило, чтобы забыть, наполниться, чтобы быть хоть кому-то — снова — нужным.

— Я приду, — прошептал Феликс. — Скажу, что, типа, живот прихватило, или еще что-нибудь.

Гилберт молча кивнул и скрылся в учительской, а Феликс с трудом заставил себя спуститься в столовую, чтобы перекусить. Где-то на границе сознания он чувствовал голод, но неприятные ощущения поперек груди волновали его намного больше. Он взял какую-то булочку из тех, что еще не смели голодные студенты, кружку остывшего сладкого чая и обернулся в поисках свободного места. К счастью, в такую погоду ученики «Кагами» в большинстве своем предпочитали обедать на улице — но редкие исключения были, и именно из-за них Феликс чувствовал себя еще хуже, чем обычно.

Торис с Эдуардом и Райвисом сидели в углу возле окна, на столе рядом с ними стояли подносы с опустевшей посудой, и выглядели друзья счастливыми и довольными жизнью. Эд, против своего обыкновения, не уткнулся в ноутбук, а активно участвовал в обсуждении, и даже тихоня Райвис улыбался и непринужденно болтал наравне с остальными. Конечно, Торис заметил Феликса — заметил его взгляд — и дружелюбно улыбнулся, словно бы Лукашевич не пытался игнорировать его уже который месяц. Игнорировать у Феликса получалось, к слову, просто отвратительно — слишком Торис вел себя приветливо: постоянно пытался если не помириться окончательно, то просто снова сблизиться. Улыбался вот, как сейчас, — издалека, защищал Феликса или спорил с ним — ну не станешь же молчать, когда весь драмкружок ждет твоих ответных аргументов? Писать, правда, перестал, но иногда кидал забавные картинки и песни — Феликс слушал, добавлял в плей-лист и почему-то никак не мог заблокировать Торису доступ к своей странице.

Временами — обычно по вечерам, в одиночестве — ему хотелось малодушно сдаться: ответить Торису чем-нибудь в его же духе, посмеяться вместе над шуткой или подсесть за обедом — Торис точно ждал этого, он именно этого и добивался всем своим поведением, но как раз потому Феликс и не мог ему ответить. Если он поддастся сейчас — то потом не сможет остановиться. Это же Торис, в конце концов, а не кто-то там еще.

Феликс сел за дальний от выхода столик и в три укуса расправился со своей булочкой — не хотелось столкнуться с Торисом и его друзьями, им и без того еще предстояло отсидеть три урока в одном классе. Тогда, на первом году обучения, когда им нужно было выбрать профильные предметы, Феликс и подумать не мог, что ему не захочется видеть Ториса, и легкомысленно отметил те же занятия — вот теперь расплачивался. Он уже представил, с каким выражением Лоринаитис будет провожать его взглядом, когда Феликс попросит учителя Оксеншерну отпустить его домой с восьмого урока, и с силой прикусил губу — да черт с ним, с Торисом этим, ну хватит уже! Его Гилберт будет ждать, Гилберту он нужен, Гилберт никогда ему больно не делал, и не обманывал никогда, и желаний своих тоже никогда не скрывал. С Гилбертом хорошо и легко, и не болит в груди, и не скучает он совсем рядом с ним по Торису, он вообще по Торису не скучает — ни капельки — и хватит, пожалуйста, хватит!

Звонок раздался весьма своевременно — Феликс очнулся от рассматривания знакомого пейзажа за окном, а заодно и от своих мыслей. Подхватив сумку, он поспешил на занятия — учитель Нанаши, преподаватель английского в их классе, относился к опоздавшим строже, чем ко всем остальным, а к Феликсу у него были, видимо, еще и какие-то личные претензии — он спрашивал его едва ли не на каждом занятии. Феликс был уверен, что это из-за Гилберта — в школе они вели себя так, будто Гил просто давал ему дополнительные уроки английского, и это наверняка задевало самолюбие учителя Нанаши.

Стоит ли говорить, что весь урок он провел у доски, отвечая на каверзные и не очень вопросы? Торис смотрел сочувственно, подсказывал вместе с остальными, и у Феликса не было времени на него обижаться — стоило ему сесть на место, чтобы выполнить задание, как учитель снова вызывал его к доске, решать вместе с классом.