Великая сила искусства (СИ)

За спиной надрывно квакнул клаксон. Такси наконец подъехало, и Медицинская гэбня забиралась в салон.

***

– На моей памяти такого не было, – сказал Горяченький (Врат Ладович, Диагностически-прогностическая Часть и Общая Терапия).

– Но вряд ли Бюро Патентов что-то пояснит, – сказал Заглодов (Юр Карпович, Хирургическая Часть).

– Чем меньше фаланг, тем лучше, – сказал Рыжов (Валентин Ананьевич, Инфекционная Часть).

– Хотя бы пациент настоящий, – сказал Виктор Дарьевич.

Пациент на самом деле оказался пациентом, в этом Виктор Дарьевич убедился лично на осмотре, который провел безотлагательно, когда специальные люди привезли достояние росской инженерии в Медкорпус. Специальных людей Виктор Дарьевич отослал (еще начнут дергаться не к месту, а тревожная кнопка в любой палате есть) и пошел знакомиться с гением.

Гений был высок, массивен и стрижен под Коленвала. Даже в просторной палате он занимал много места. А старался занимать поменьше: сел на край постели, скорчился, обхватил круглую голову ширококостными руками. Когда Виктор Дарьевич вошел, пациент даже не шевельнулся. И только услышав прямо перед собой вежливое «здравствуйте», поднял глаза, посмотрел неприветливо и мрачно.

– Как вы себя чувствуете?

– Не ваше дело.

– Ну почему же, – возразил Виктор Дарьевич. – Вы, уважаемый, находитесь сейчас в Медкорпусе, и мне, как врачу, есть дело до вашего состояния. Если с вами все в порядке, то, конечно, мне лучше заняться другими пациентами.

– Пациентами, – хмыкнул человек на постели. – Скрутили, держали под замком, теперь сюда привезли… Так у вас обращаются с пациентами? Уважаемыми?

– По-разному, – пожал плечами Виктор Дарьевич. – Пациенты разные бывают, не позволяем им навредить себе и другим.

Скрутили его, скажите, пожалуйста, нежности какие. Можно подумать, измывались над ним. А ведь сидит себе на больничной койке, жив, цел и не в смирительной рубашке. Медкорпус своих личных фаланг натаскивал на то, чтобы больных доставляли по назначению ласково, без лишних синяков. К чему бесполезное насилие, когда существует полезное? Открыл в себе садиста – пусти наклонности на благо науки, в ней есть, где развернуться. А гения этого и вовсе пальцем не тронули, Виктор Дарьевич спрашивал.

– Навредить, говорите, – пациент произнес это слово как будто с удовольствием. – А вы вот не боитесь, доктор, что я сейчас возьму и сверну вам шею? Сил у меня хватило бы.

Виктор Дарьевич боялся не слишком. Потому что тревожная кнопка. И медбратья поблизости. Иногда Виктор Дарьевич удивлялся, как некоторые медбратья умудрились не надеть плащи сотрудников Силового Комитета. А вот поди ж ты, что любовь к науке делает с человеком, пусть даже этот человек науке не может ничего дать, кроме крепких рук и преданности.

– Вы не бойтесь, – продолжил пациент, – не сверну. Я не такой, как вы все, я не убийца.

Виктор Дарьевич еще не решил, можно ли считать это оскорблением или нет, потому что не успел поставить предварительный диагноз. Если человек и правда болен, то его слова стоит рассматривать только как индикатор текущего состояния. А вот если нет – увольте. Ну кто в здравом уме будет искать в Медкорпусе – в Медкорпусе! – убийц? Чушь какая.

– А кого вы имеете в виду под «всеми»?

– Вы не притворяйтесь непонимающим, доктор, – пациент тяжело пошевелился и снова застыл, немигающим взглядом уставился на Виктора Дарьевича. – Вон, у вас и рубашка… и галстук завязан так, что сразу видно – вы с ними.

Галстук у Виктора Дарьевича был куплен сто лет назад. Он бы и вовсе его не носил, зачем эта удавка нелепая, но гэбня сказала: непрестижно заведующему без галстука, особенно когда ему лет всего ничего, и то и дело с ординатором путают. Пришлось купить и время от времени таскать на шее, особенно если предстояла встреча с Бюро Патентов.

– А с ними – с кем?

– С предателями, – отрезал больной, и Виктор Дарьевич решил, что оскорбляться все-таки нет смысла. – Предателями родины, которые только и мечтают продать росские земли и народ Европам. Сидят четыре гниды, за всех решают… Скоро в десны с Европами целоваться будут, а всем все равно. Было несколько нормальных людей, так и тех… кого купили, кого убили, кому голову задурили. Меня купить и задурить не удалось – и вот он я, тут сижу, с вами балакаю… Пишете, небось, доктор? На кассетку? Пишите, пишите. Все равно ничего не узнаете. Чертежи я сжег, а без чертежей Европы не взлетят. У других умишка маловато, не разберутся. Так что пусть вы меня тут сгноите, а своего не получите. Нечего предателям крылья давать, пусть ползают, где им место.

Картина прояснялась так стремительно, что даже неинтересно было. Светлейший ум росской инженерной мысли страдал от банальнейшей параноидальной шизофрении и строил теорию заговора вместо того, что он там должен был строить по задумке Бюро Патентов. И куда смотрели, спрашивается? Надо было брать больного под руки и оставлять на попечение Когнитивной Части еще давно, пока он ничего жечь не начал и не видел признаков заговора в чьих-то галстуках. То-то Бюро Патентов нервозно бровями в разговоре шевелило. Распустили своего гения. Точнее, запустили.

– Меня зовут Виктор Дарьевич, – Виктор Дарьевич протянул руку для пожатия, больной ее проигнорировал, отвел глаза. – Я заведую здесь Когнитивной Частью. Мы теперь с вами, – он мысленно пробежал глазами по тонкому желтоватому листку, который гэбне вручили в серой картонной папке, – Лавр Сандриевич, будем видеться часто, тогда и расскажете мне о заговоре с Европами, а я обязательно выслушаю. А пока вам лучше остаться у нас. Здесь отличные условия и никаких европейских заговорщиков нет.

– Доносить побежали? – хмыкнул пациент, по-прежнему не глядя на Виктора Дарьевича. – Бегите, выслуживайтесь, они там уже все стулья протерли, пока ерзали от нетерпения. Так и передайте, что Лавр ничего не скажет. А что, доктор, ждать мне вечером незваных гостей? С оружием, с паяльником?

– Ни в коем случае, – решительно заверил Виктор Дарьевич, про себя изумляясь Бюро Патентов, которое прохлопало такой вопиющий случай. – А если кто-то придет, его не пустят. Вы видели наших медбратьев? Мимо них никакой шпион из Европ не проберется.

Больной не ответил, и Виктор Дарьевич вышел, унося первое впечатление и предварительный диагноз.

О визите к пациенту Виктор Дарьевич вкратце рассказал гэбне.

– Ну и отлично, – сказал Юр Карпович. – Будет у тебя одним пациентом больше. Все лучше, чем какие-то мутные дела. А фаланг мы бы и так к больному не подпустили.

– Любопытно, – сказал Валентин Ананьевич. – Зачем фалангам может понадобиться больной так, что об этом нас отдельно предупредили?

– Даже не это любопытно, – возразил Врат Ладович. – Фаланги везде норовят сунуть свой нос, в этом никакой тайны нет. А вот почему пациенту ни в коем случае нельзя с фалангами встречаться? Не из-за них ли у этого Лавра Сандриевича болезнь прогрессировала?

Такого Виктор Дарьевич не исключал. По его мнению, любой фаланга мог оказывать отрицательное воздействие на неокрепшую психику одним своим присутствием. Не люди, а психотронное оружие в серой обертке. А гении – натуры тонкие, сложные. Только тогда приходилось возвращаться к тому же вопросу: на кой леший гений сдался фалангам?

– Бюро Патентов могло бы и расщедриться на информацию, – в сердцах сказал Виктор Дарьевич. – Как я из его имени и адреса, которые они любезно прислали, должен вытащить причины болезни? По теоретическим выкладкам Фрайда? От фаланг пусть хоть само его существование скрывают, а от нас-то зачем?

– Ну так и пошли им запрос, – посоветовал Врат Ладович. – С обоснованием. В архивах пошурши. И веди этого Лавра. А как от пациента информацию получать, не мне тебя учить – кто тут заведующий Когнитивной Частью?

Врату Ладовичу хорошо было говорить: Врату Ладовичу не надо было оставлять проблемного пациента за собой, он отдал эту сомнительную честь Виктору Дарьевичу. Оно и понятно, у Врата Ладовича своих дел хватало, и административная работа не сама по себе делалась, да и сотрудник один, из замзавов, в последнее время вроде бы на сторону смотрел, скотина такая. А у Виктора Дарьевича времени излишек, что ли? Нет, случай обещал быть интересным, но…