A and B, или Как приручить Мародеров (СИ)

Мальсибер начал раскачиваться справа налево, полуприкрыв глаза.

— Маленькая-маленькая Эмили… Мы найдем тебя, мы отыщем, мы настигнем. Маленькая-маленькая Эмили… Совсем одна в темном-темном лесу, и тебе нет спасения, когда целая стая идет по следу твоему, когда волки скалят зубы, когда волки чуют запах, когда они так близко, а ты так боишься…

Он вспоминал далекую ночь на третьем курсе. Он без запинки повторил те слова, что врезались Эмили в память, произнес их так, будто не было всех этих четырех лет, будто все случилось только вчера.

Мурлыканье Мальсибера стало тише и постепенно сошло на нет. Эмили видела перед собой лишь тугие черные ветви, вздутые корни и белую луну, которая закрывала собой весь мир. То, что Мальсибер прекратил напевать и смолк, она заметила не сразу и чуть не вскрикнула, почти врезавшись в его насмешливый злой взгляд.

Он сидел, склонив голову и с явным удовольствием пил с ее лица страх.

— Мы отдали твой листочек с рецептами Северусу, — очень тихо сказал Мальсибер. — И малыш Северус разберется. Конечно же, в это время Малфой будет разбираться с тобой лично. Ну а после… после мы повеселимся.

Мысль о том, что Северус может быть причастен ко всему этому, проникла Эмили в самый мозг и принялась остервенело грызть последние хлипкие опоры ее разума. Представить себе, чтобы давний друг детства мог быть хоть как-то связан с этим… Это было решительно невозможно. Но и не верить Мальсиберу не получалось. В его словах сквозила неподдельная уверенность, не имеющая ничего общего с блефом.

Маленький неуклюжий Северус с длинными паучьими пальцами, пропахший травами и тяжелым дурманом подземной лаборатории. Северус с его черными, снующими туда-сюда глазами…

Лицо Мальсибера потекло, меняясь и становясь уже и бледнее, волосы отрастали с дикой скоростью, в одно мгновение дойдя до плеч. Они обмаслились, чуть слиплись и обвисли тяжелыми прядями.

Черные глаза Северуса Снейпа посмотрели на Эмили Паркер.

Эмили показалось, что она кричит, но нет — у нее не хватило сил вымолвить и слова.

— Эмили, — хрипло, со страшной улыбкой произнес Северус и неуверенно сцепил руки перед собой.

Сейчас он был похож на насильника, который извинялся перед жертвой, прежде чем изуродовать ее.

— Эмили, тебе, наверное, странно видеть меня здесь… Но так уж вышло, что и я вступил в круг Пожирателей. Ты должно быть знаешь.

Северус сменился Люциусом.

— Ты ждала меня, Эмили? Помнишь, как мы чудно развлеклись с тобой в ту прохладную дивную ночь?..

Люциус — Регулусом.

— Я спас тебя однажды, но времена меняются, и надо выбирать. Так уж выходит, что ты осталась совсем одна. Смирись, Эмили, смирись…

Регулус — Ремусом.

— Мы не сможем тебя спасти, Мэл. Не сможем, это слишком сильно. Мы не можем подвергать себя опасности, нам нужно думать о других…

Вокруг плыли чужие и знакомые лица, они по-разному улыбались, по-разному щурили глаза и говорили разными голосами. Это было дикое безумие. Как будто целый мир сговорился против нее одной в своей настойчивой неумолимой попытке свести с ума.

Эмили знала, что все эти лица принадлежат одному лишь Мальсиберу, но когда Ремус хватал ее за руки и говорил, что она никогда отсюда не выберется, а через мгновение Северус с гордостью откатывал рукав, показываю свою татуировку Пожирателя, и его рука внезапно становилась рукой Регулуса, она переставала понимать, во что ей верить.

Это длилось и длилось, и длилось…

Бесконечно.

*

Малфой-мэнор, через неделю

Люциус сидел в необъятной гостиной с кремовыми шторами и золотистыми люстрами, томительно медленно раскачиваясь в кресле и рассеянно поглаживая длинными пальцами резные подлокотники. Иногда мимо проходила мать, закутавшись в белеющую шаль, иногда проскальзывала Элиза, украдкой бросая настороженные взгляды на Люциуса, который последние несколько дней стал совершенно отрешим.

На краю сознания прошуршали длинные фиолетовые юбки, пахнуло ароматом розовых духов и прекрасная и великолепная Нарцисса-пока-еще-Блэк опустилась на софу подле Люциуса. Она всем своим естеством излучала живое беспокойство, и Люциус поймал себя на том, что это приятно — ощущать, что кто-то так искренне переживает за тебя.

— Я полагаю, тебя что-то беспокоит, — очень мягко произнесла Нарцисса, попытавшись заглянуть жениху в глаза и так и не дождавшись его приветствия.

С той странной ночи, когда они оба поддались своей слабости, они почти не разговаривали, прячась в комнатах, словно глупые подростки и лишь чинно здоровались за завтраками, обедами и ужинами.

— Полагаю, ты права, — рассеянно отозвался Малфой через несколько томительных секунд.

— Ты не расскажешь? — эта фраза прозвучала больше утверждающе, чем вопросительно.

Малфой молчал.

Он пребывал в сладкой мечтательной полудреме, размышляя над тем, что должно было случиться совсем скоро и, вообще говоря, традиционно случалось каждый год. Большие Гонки.

Нарциссе, как женщине, совершенно необязательно было о них знать, но Люциус подозревал, что дамы чистокровного общества так или иначе осведомлены о некоторых… развлечениях своих мужчин. Это не афишировалось и не обсуждалось, как, например, многочисленные любовницы глав чистокровных семейств, но, как водится, об этом знали все.

Это были приятные мысли. Еще более приятные, но отчего-то тревожные мысли были связаны с Эмили Паркер.

Мальсибер прислал Малфою письмо с сообщением о том, что «птичка попалась в клетку», и задержал эту информацию у себя всего лишь на какую-то там неделю. Энтони ничем не был обязан Малфою, и Люциус это стерпел, но сам факт того, во что мог превратиться мозг Эмили Паркер за неделю общения с Мальсибером, радости не доставлял.

Малфой очень хорошо знал, что делает Энтони со своими игрушками.

Год назад, когда Нарцисса по не иначе как детской наивности спуталась с Мальсибером, Люциус просто решил дать этим «отношениям» время. Он знал, что характер Мальсибера проявит себя рано или поздно, и не ошибся.

Нарцисса разбежалась со своим почти любовником в рекордно короткие сроки, порвала всякое общение и с тех пор ограничивалась лишь дежурными приветствиями и редкими пугливо-презрительными взглядами в сторону Тони. Мальсибер расстроенным не выглядел. Психопаты вообще не особенно расстраиваются, когда теряют людей, потому что в людях они видят исключительно декорации для своих спектаклей.

А декорации иногда ломаются.

Нарцисса шумно вздохнула, вновь привлекая внимание Люциуса.

— Расскажи, — сказала она почти требовательно, и Малфой скосил на нее узкие глаза.

— Рассказать?

Нарцисса раздумывала некоторое время, решая, действительно ли она хочет услышать то, о чем спрашивает. Любопытство взяло верх.

— Что-то готовится, я это чувствую. К тебе последнее время приходит множество писем, а в это время в мире чистокровных всегда творится какое-то таинство. Мама говорила, что это мужское дело, но мне всегда было интересно, что она скрывала.

— Твоя мать — умная женщина, почему бы ее не послушать?

— Любопытство, — Нарцисса передернула обнаженными фарфоровыми плечиками, на полную мощность включая женские чары.

В ее природной красоте и дьявольской очаровательности сомневаться не приходилось. Кобель любого возраста при виде Нарциссы сделал бы стойку, и Люциус его прекрасно бы понял — таким женщинам не отказывают в просьбах. Не тогда, когда они так улыбаются, жмут губки и зазывно смотрят в глаза.

Почему бы и не рассказать, в самом деле?

— Планируется довольно-таки интересно мероприятие, мисс Блэк, — Люциус задумчиво улыбнулся, посмаковав ее фамилию. — Существует некая традиция, которая, по официальному заявлению, призвана проверять наследников чистокровных семейств на стойкость их убеждений. На мой взгляд, это довольно примитивное развлечение, но и в нем есть своя прелесть.

Нарцисса слушала, затаив дыхание и сжав тоненькими пальчиками воздушный шифон расшитого драгоценностями платья.