Двадцать один год (СИ)

- Что случилось потом?

- А потом родился Геллерт, - Батильда передала ей новую колдографию: чуть располневшая, похорошевшая Маргарет держала на руках пухленького малыша в платьице и чепчике. Лили умиленно ахнула: ей и в голову не пришло, что перед ней – будущий кровавый тиран. – Опасались, что чахотка обострится, но напротив, здоровье Маргарет на некоторое время укрепилось. Геллерт радовал её, рос умненьким и проявлял магические способности, еще будучи шести месяцев от роду. Зато муж не радовал и весьма…

- Изменял? – первое, что догадалась Лили спросить.

- Хуже, деточка, куда хуже. Он оказался практикующим темным магом. В Австрии и вообще в Восточной Европе это в принципе не зазорно, в Дурмстранге Темные искусства изучают, как обычный школьный предмет. Но Эрвин зашел слишком уж далеко. Несколько раз Маргарет забирала сына и уходила ко мне: она не желала жить с человеком, который так сквернит себя, так губит свою душу. Каждый раз он являлся и уговаривал вернуться. Нервы Маргарет совсем расстроились, и болезнь, о которой она уже стала забывать, обострилась.

- Она умерла? – в голосе Лили было, увы, мало сочувствия: рассказ увлек её, точно книга, случайно попавшая в руки: не будешь же, читая книгу, рыдать над каждой смертью, случившейся там?

- Да, как раз перед тем, как Геллерту отправиться в Дурмстранг. Это потрясло его, а он к тому моменту уже был непростым мальчиком.

В руки Лили легла фотография, изображавшая худенького светловолосого мальчугана, прямотой взгляда похожего на Сириуса Блэка. Его голубые глаза казались темными – такая дикая жажда жизни жила в них и еще злой огонь – огонь непокорности, бунта, революции.

- Он был так талантлив, что поступил не на немецкое отделение Дурмстранга, а на славянское: русский язык был ему почти незнаком, но через месяц оказалось, что он лучший на потоке. Но все же школа оказалась для него почти адом.

- Почему же?

- Муштра, - коротко объяснила Батильда. – Вы слышали что-нибудь о телесных наказаниях в Англии?

Конечно, Лили много читала об этом и наблюдала однажды порку Северуса, но это все очень неприятно вспоминать. Унизительное чувство беспомощности, стыд, что видишь наготу твоего друга, видишь, как его безжалостно бьют, и ничего не можешь сделать… Когда Джеймс – не так давно – со смехом рассказал ей, как отец дома наподдал ему за какую-то выходку совсем уж из ряда вон, Лили из жалости потом всю ночь дарила ему самые нежные ласки.

- В России отношение к детям еще сложнее. С одной стороны, там немало тех, кто призывает к гуманизму в отношении ребенка, с другой – по своей вспыльчивости русские легко доходят до жестокости, даже до деспотизма. У магглов совершенно нет единства в этом вопросе, а волшебники, как всегда, еще и отстают. В Дурмстранге до сих пор разрешено применять розги – хотя даже в Хогвартсе Альбус, за что ему спасибо, запретил это зверство. А что творилось, когда учился Геллерт… Не прощалось малейшее ослушание – и это при том, что он рос очень свободолюбивым мальчиком, даже слишком, я бы сказала строптивым. Он совершенно не понимал, почему должен слушаться кого-то.

От фото к фото Геллерт взрослел, огонь в его глазах все разгорался, а лицо худело, так что к пятнадцати-шестнадцати годам он стал похож на одержимого.

- Думаю, он вышел за пределы школьной программы по темной магии тоже из строптивости, из желания противостоять. Да и она могла подтолкнуть, - Батильда выдернула из середины стопки еще одну колдографию, изображавшую красивую девушку, что называется, славянского типажа, с томным, надменным и в то же время горячим взглядом. – Он забыл у меня это фото на каникулах. Тогда и рассказал мне про нее, после пятого курса. Ксения её звали. Кажется, то ли она его за нос водила, то ли и он видел в ней скорее друга, но закончилось все ужасно. Они, видно, слишком далеко зашли в своих экспериментах. Был пожар. Погибло пятнадцать человек, и она тоже.

«Пожар? Ну конечно. Адский огонь испытывали». Лили взглянула в свежее, полнокровное лицо Ксении. Думала ли она, какой смертью умрет? Или считала себя неуязвимой?

- Геллерта, не разобравшись, выгнали. Отец принял его неважно: все-таки занятия темной магией афишировать было не принято, а тут скандал. Вот тоже лицемер! Конечно, бедный мальчик отправился ко мне. И как раз в это время случилось несчастье в семье Дамблдоров.

Батильда отвлеклась, чтобы налить себе чаю – рассказ несколько утомил её – но успела передать Лили следующую колдографию.

Пальцы девушки вздрогнули и сжались, стиснув кончик. В длинноволосом юноше в очках, стоявшем рядом с Геллертом, не было никакого сходства с нынешним директором Хогвартса, кроме пронзительного взгляда умных, слегка рассеянных, но очень внимательных глаз – и по одному этому взгляду можно было безоговорочно поверить, что перед вами тот самый человек.

Батильда продолжила рассказ.

- Если вы помните, то тогда случилось с бедняжкой Кендрой…

- Да, помню.

- Так вот, Альбусу пришлось стать главой семьи. Он не создан был для этой роли.

«Как же он потом стал главой Хогварста?»

- Необходимость заботиться о больной сестре тяготила его, а отношения с братом совсем разладились. К тому же сорвалось кругосветное путешествие, куда он планировал отправиться. Никогда раньше я не видела этого доброго, в сущности мальчика таким ожесточенным. Казалось, он ненавидит небо за то, что у него есть брат и сестра. И вдруг такая удача: ко мне приезжает Геллерт, такой же ученый умница. Я радовалась: теперь-то оба найдут подходящую компанию! Да уж, что говорить, они нашли друг друга.

Лили затаила дыхание: приближалась развязка.

- Я не была особенно в курсе их разговоров и развлечений, только слышала, что они частенько твердят о каком-то «общем благе»,- Батильда с болью усмехнулась. – Оба друг друга переговорить не могли: магглы, магия. Прогресс, власть сильных, забота… Про нее мне особенно смешно было слышать. Представьте, Альбус на крылечке рассуждает с Геллертом о заботе, с которой высшие должны относиться к низшим, а на заднем дворе Аберфорт стирает и юбки сестры, и его белье!

Лили покраснела, но хихикнула.

- Я не верила слухам, - старушка слегка запнулась. – Да, много глупостей говорили. Не поверила, и когда узнала, что Альбус вроде бы собирается уехать вместе с Геллертом на континент, а больную Ариану не то совсем бросает, не то собирается как-то таскать за собой… Сами понимаете, это слишком невероятно звучало, я просто не могла поверить, даже зная Альбуса, что он способен на подобное легкомыслие. Да и зачем бы он сдался Геллерту? Так вот, однажды вечером племянник мой ушел, как обычно, к Дамблдорам. Вернулся он довольно поздно, что тоже было не редкостью: они с Альбусом любили ночные прогулки по лугам. Но Геллерт прибежал сам не свой, бледный, всклокоченный и сказал, что должен уехать как можно скорее. Я сделала ему портал. А наутро, едва его след простыл, узнала, что бедная Ариана вчера вечером погибла.

Лили лихорадочно перебирала догадки, и одна казалась ей неправдоподобнее другой.

- Кто же её убил? – наконец спросила девушка дрожащим голосом. Батильда пожала плечами.

- Наказан никто не был, но на похоронах – я сама видела – Аберфорт избил Альбуса, сломав ему нос, а тот даже не сопротивлялся. Вы можете сделать вывод…

В Лили поднялось чувство протеста.

- Дамблдор не мог убить родную сестру!

- Даже так? – старуха подняла брови. – Вы предполагали нормальным, что он убил бы её из мести, но готовы винить за случайную смерть? А впрочем, - она присмирела,- его все тогда винили, и родной брат – первый. Аберфорт ушел из дома, школу, кажется, тоже бросил – словом, совсем запропал. От Альбуса соседи шарахались, как от чумного, а уж слухи ходили – один другого гаже. Геллерту в них тоже доставалось: тогда-то я и затаила на Альбуса обиду. Впрочем, он сам долго здесь не нажил: продал дом и отправился-таки в путешествие. Говорят, прошел Первую Мировую, как простой маггл. А Геллерт между тем все глубже погрязал в темных искусствах и своих безумных планах… Впрочем, племянника я так и не увидела больше.