Теплый шоколад на десерт (СИ)

— Если ты еще хоть раз спросишь, все ли в порядке, то я выйду из машины и пойду пешком.

Кэл лишь недовольно оттопырил губы и, скосив взгляд, глянул на Фостер.

Добившись своего, она сдернула с руки растрепавшийся и измазанный в крови бинт, скомкала и бросила себе под ноги, уставилась на ладонь, изучая тонкий, бледно−розовый, но хорошо заживший шрам.

— Интересно, зачем, они мне бинтуют руку? — задумчиво, проговорила она, прикусив губу,— Зачем?

— Врачам виднее,— отозвался Кэл и сморщил нос, поворачивая ключ в замке зажигания.

— Ну конечно, — скорчив презрительную гримасу, Джиллиан взмахнула рукой,— Ты вступил в сговор с моим психотерапевтом, поднесла руку к лицу, — Что−то здесь не складывается,— пробормотала Джиллиан, водя кончиком пальца по шраму. Горько усмехнулась,— Я останусь инвалидом, да? — попытка сжать кулак осталась попыткой, средний палец не желал подчиняться ее воле, оставаясь неподвижным,— Ладно, поехали.

Затянутое тучами небо вспорола молния, осветив голубым сиянием шпиль Капитолия. Издалека раздался приглушенный рокот грома. Не слишком громкий, но тревожный: там, за рекой, уже во всю хозяйничала гроза, и, казалось она медленно приближалась.

— Закрой окно,— попросил Кэл, трогаясь с места,— Я сомневаюсь, что мы успеем добраться домой, не попав под ливень.

Джиллиан нажала кнопку стеклоподъемника и, придвинувшись как можно ближе к спинке кресла, немного поерзав, проявила чудеса гибкости, подобрала ноги и уперлась пятками о край сиденья, крепко обхватив руками колени. Пошевелила босыми пальцами и рассмеялась странным дребезжащим смехом.

— Это были мои новые туфли, надела их первый раз.

Поведение Фостер нельзя было назвать полностью неадекватным, но как бы она не старалась держать себя в руках, все ее жесты, улыбки, взгляды заметно разнились с теми, привычными взгляду Кэла. Встряска от едва не погубившего ее столкновения с машиной — убийцей не прошли бесследно. Избыток адреналин в крови, подобно наркотику придавал ей бодрости и позволял не провалиться в истерику.

Глаза Джиллиан нервно блестели, и ей было трудно усидеть на месте, она судорожно подергивалась и то и дело одергивала на себе одежду или поправляла волосы.

В этот поздний вечерний час в центре города в его деловой части машины на дороге выглядели редкостью. Чтобы управлять автомобилем не требовалось особого внимания, и Кэл изредка поглядывая в лобовое стекло и зеркало заднего обзора, сосредоточил внимание на Фостер. Она вроде бы угомонилась, оперлась подбородком в ямочку между сомкнутыми коленями, прищурившись, смотрела в пол, изредка облизывала пересохшие губы и вздыхала. Внезапно откинувшись назад, она улыбнулась не размыкая губ, пропустила между пальцев, растрепанные волосы, взлохматив еще сильнее.

— Ты хотел докопаться до истины.

Голос Джиллиан звучал тихо, но достаточно внятно.

— До какой? — не сразу сообразил Кэл, что имела в виду Джиллиан. Непознанных истин накопилось сверх меры, а в данный момент, он жаждал выяснить, кто управлял машиной, едва не убившей Фостер и с наслаждением придушить гада.

— О моем прошлом.

От изумления Кэл едва не присвистнул, он не рассчитывал так скоро получить дозу откровенности со стороны Фостер, зная, как ревностно она охраняет свои личные тайны, особенно от него. С каким негодованием отвергает любые посягательства на проникновение в свое личное пространство. Их утренний спор послужил отличным подтверждением нежеланию Фостер распространяться на тему своей юности.

— Ну, если ты готова,— удивленно кашлянув, Кэл кивнул.

Секунду помолчав, она облизала губы, убрала за ухо, вечно падающую на лицо, прядку волос.

— У меня было счастливое детство. Родители меня обожали, как, никак единственная дочь. — Джиллиан запнулась, несколько раз глубоко вздохнула, словно набиралась храбрости как перед затяжным прыжком и вновь заговорила.— Моя мать деспотичная, жестокая и эгоистичная женщина. Настоящая леди, она даже после утомительной десятичасовой смены в клинике выглядела безупречно, казалось,она не делала в своей жизни ни одной ошибки, была правильной до отвращения. Но я всегда хотела походить на мать и добиться того же совершенства, думаю в какой—то степени я смогла это сделать.В наши редкие встречи вижу довольство на ее лице, когда она надменно смотрит на меня чуть прищурив глаза. — Джиллиан едва заметно усмехнулась, потерла висок круговым движением, борясь с подступающей болью, и продолжила внезапную исповедь. — Отец, наоборот, мягкий, уступчивый, таких людей обычно называют бесхарактерным или бесхребетным. Тюфяк, он во всем подчинялся матери. Но противоположности притягиваются. И до определенного момента они жили счастливо, понимая и дополняя друг друга. Что случилось после десяти лет безупречной семейной жизни, я не знаю. Но начало разлада совпало с моим взрослением.

Те самые гормоны, что так любят бунтовать в подростковом возрасте, разыгрались не на шутку, превратив меня в настоящую оторву. Думаю, мой бунт напрямую завязан с пьянством отца. Меня сильно задело, что мой любимый папочка отстранился от меня, предпочитая пиво и виски, общению с дочерью. Отец возвращался домой с работы угрюмый и озлобленный, устраивался перед телевизором, молча накачивался поначалу пивом, затем перешел к виски. Он тихий и уступчивый в трезвом виде, напившись, зачастую превращался в монстра. Нет! — Джиллиан развела руками, заметив, как нахмурился Кэл. — Кулаки он держал при себе. Единственный раз влепил мне пощечину. За дело. Отыгрывался на мебели и одежде. Особенно если не добирал до нормы. Первое время его алкогольные провалы случались раз в неделю, потом все чаще и чаще. Я обиженно ревела. Мать исходила злобой, попрекала отца, но на людях старалась сохранить видимость счастливой семьи.

Мой детский разум отказывался понимать, как можно быть такими двуличными. Мать строго наказывала меня за ложь, считая обман одним из страшных грехов, отец ей поддакивал. А тут! А сами! Дома тарарам, а в гости и на «субботние вечера» в клуб, они ходили под ручку, мило улыбаясь друг другу, и выглядели успешной и вполне довольной парой. Внешне. Что происходило между ними дома за закрытыми дверями спальни оставалось тайной для друзей и соседей. Скандалов с криками и выяснением отношений в то время я не застала ни разу. Лишь гневное шипение матери, и тихие равнодушные отговорки отца достигали моего слуха, но их смысла я так никогда и не смогла понять.

Поежившись, Джиллиан растерла ладонями плечи.

— Включить подогрев,— мягко поинтересовался Кэл, опасаясь своим вопросом разрушить нечто хрупкое, что связывало их с Джиллиан.

— Было бы неплохо, меня слегка знобит. Хотя, думаю это скорее нервное.

Она подставила руки под струю теплого воздуха и довольно зажмурилась, возвращаясь к прерванному рассказу.

— А тут еще я, как говорят — отбилась от рук. Сначала перемены в моем поведении не бросались в глаза, а потом… Выкрасила волосы в черный цвет, прокола несколько дырок в ушах, стала носить потертые «левисы» с нарочно сделанными прорехами в самых неподходящих местах, густо красить ресницы, подводить глаза и полюбила кроваво—алую помаду. К такому самовыражению мать относилась с брезгливостью, но терпимо. А вот когда посыпались двойки, ее дочь начала прогуливать уроки и покуривать сигареты в школьном туалете…

Кэл издал удивленное хмыканье, Джиллиан язвительно фыркнула, уловив этот едва слышный звук.

— Трудно поверить? Что я такая правильная. И вдруг? Поговорка про чертей и омут напрямую имеет отношение ко мне.

— А я и не сомневался,— поддакнул Кэл.

— Ты… Впрочем неважно. Мать никогда не повышала голос, наверно эта ее особенность и помогла мне научиться различать малейшие нюансы в ее словах, определять, когда она злиться, когда просто сердита, и когда ей безразлично или о чудо, — довольна. Она считала ниже своего достоинства хлопнуть дверью или ускорить шаг. Такая невозмутимая, была легка на расправу и всегда выполняла свои угрозы. Поэтому ее предупреждение либо я веду себя прилично, либо отправлюсь в интернат для трудных подростков, напугало меня до схваток в животе. Я, естественно, не подав виду, презрительно фыркнула, назло ей прошлялась с друзьями всю ночь, но задумалась. Ее взгляд, которым она одарила меня, встретив утром на кухне, говорил так много, и я невольно поежилась, ощущая грозовую тучу, нависшую над моей головой. Какой бы плохой не была обстановка в доме, но там я имела определенные свободы, собственную комнату, одежду и получала денежное довольствие на мелкие траты. Так что Джиллиан пришлось взяться за ум, бунтарский период быстро закончился — в старшей школе я стала одной из лучших учениц. Кружок по психологии, большой теннис, спортивные танцы, французский… И задолго до выпускного бала я знала, что мне обеспечено место в одном из лучших университетов страны. Беркли. А мать могла похвастаться успехами дочери, на очередном чаепитии в дамском клубе.