Красная - красная нить (СИ)

- Кто звонил? – не отрываясь, спросил он.

- Близнецы. Поздравляли с новым годом… – я уже присаживался на старую большую колонку и взял в руки оставленную рядом гитару.

- Здорово. Фрэнк, это очень классно, что твои друзья не забывают тебя.

- Я тоже стараюсь не забывать их, Майки. Мы через многое прошли в детстве, приходилось и от разных мудаков побегать, и в драках участвовать… Такое не забывается.

- Так вот откуда ты научился всем этим диким приёмчикам? – он, наконец, опустил журнал и посмотрел на меня сквозь очки. Сегодня Уэй-младший был особенно задумчив и не особо похож на себя обычного. Я смущённо улыбнулся ему.

- Не знаю, что ты называешь диким. Я просто физически не могу стоять в стороне, когда что-то происходит с моими друзьями. Я себя не контролирую. Что-то подбрасывает меня в воздух и заставляет действовать, – признался я ему, тихо перебирая струны и зажимая лады не глядя.

- Лучше быть поосторожнее с этим, чувак. Когда-нибудь ты можешь влипнуть в серьёзную историю с этим своим «не контролирую», – сказал он и снова вернулся к чтению. Майки действовал на меня, как доза успокоительного. Не знаю, почему, но этот худощавый парень, развалившийся в джинсах и тёплой спортивной кофте на старой раскладушке на моём чердаке, был безумно в тему тут сейчас. Я не мог выразить это словами. Даже если бы он не сказал мне ни слова за весь вечер, я бы просто был молчаливо благодарен ему за присутствие здесь. Улыбнувшись и не став ничего отвечать, вернулся к своей репетиции. Негромко напевая, снова решил прогнать всё с начала. В целом получалось неплохо, но я боялся споткнуться где-то посередине и не вспомнить дальнейшие слова, к примеру. Поэтому я собирался прогнать свою песню сотню или даже больше раз от начала до конца, чтобы всё было на автомате. И никаких «но». Я был на середине песни, как Майкл вдруг опустил комиксы на живот и замер.

- Этот твой омеловый венок… – довольно громко сказал он, заставляя меня прислушаться, – самая идиотская новогодняя затея, чувак.

Я продолжал играть и мурлыкать слова, потому что задача была отыграть песню до конца без остановок.

- Когда вы отрубились на диване с Джи, я поцеловал Рэя под этим грёбаным венком, – вдруг выпалил он, стремительно бледнея и не отрывая взгляда от потолка. Мелодия оборвалась сама собой – рука ослабла, а челюсть почти ударилась об пол. Вот тебе и скромный Майки…

- Ох, чувак… И… что потом? Он врезал тебе? – спросил я его с искренним интересом. Если честно, более ориентированного на девушек парня, чем Рэй, я не знал. Хотя я никогда не видел его с девушкой – они просто были вне сферы его сегодняшних интересов – его к ним отношение для меня казалось очевидным. Мне было жаль увлёкшегося Майки. Я до сих пор думал, что этот парень запутался, подменяя очень сильную дружескую привязанность чем-то большим.

- Он обнял меня и ответил. Я, блять, впервые целовался с языком… – ошалело выдал Майкл и протёр глаза под линзами очков.

- Охрене-еть… – только и смог выдохнуть я. Гитара снова отправилась на пол – мои руки отчего-то слегка вспотели и дрожали. Не знаю, почему эти новости вызывали такую реакцию. Я провёл ладонью по лбу, точно прогоняя с него назойливые, щекочущие лапками обрывки мыслей.

- Он был пьян просто по-свински, Фрэнки, – с какой-то обречённой улыбкой потолку сказал Майкл. – Я еле дотащил его до своей комнаты, чтобы уложить спать. Поэтому я не обольщаюсь. Он был пьян в задницу, и это всё не считается, – мы молчали, я просто не знал, что ответить. В голове вертелось: «Лучше, чтобы он был трезвым и врезал тебе?», но я предпочёл держать свой рот на замке. – Он был пьян, – снова повторил Майкл, – но, чёрт… даже при этом мне понравилось. Это было так…

- Чёрт, – подхватил я его ругательства, не желая вдаваться в подробности того, что испытал Майкл. Почему-то я не считал себя вправе лезть в это. – Майки, ты смелый… меня это поражает в тебе.

Друг усмехнулся и, наконец, поймал мой взгляд.

- Я совершенно точно не смелый, Фрэнки. Но я чертовски упёртый, ты представить не можешь, насколько. И я не склонен торопиться. Я просто хочу получить всё, что мне интересно. Рано или поздно.

Я в который раз погрузился в подобие транса. Одни из моих друзей уже решили, к чему им стремиться и куда они будут поступать. Второй признавался в упёртости и вере, что получит желаемое рано или поздно. Третий занимался музыкой и совершенно не сомневался в том, что будет ей заниматься и дальше. А если и сомневался в чём-либо, никак этого не показывал. Четвёртый хоть и был потерянным парнем, избегающим своих собственных чувств, и порой вёл себя, как распоследний мудак, но я, кажется, любил его. И в заключение я. Весь такой тормознутый и зависший, и, блять, единственное, в чём я был уверен на сто процентов – это старая отцовская гитара у моих ног. Найдя свой якорь, чтобы не уплыть, снова взял её в руки и принялся механически, почти не присутствуя в теле, прогонять песню. Это позволяло мне не уйти в дебри никому не нужных размышлений.

Музыка. Вот что было моим смыслом. Вот что спасало. Всегда. И сейчас тоже.

Минут через десять меня отпустило. Майки снова читал, как ни в чём не бывало, и я очень ценил это его качество. Даже после его странных признаний мне не было неловко в одной комнатке с ним. Мы просто поделились друг с другом переживаниями и ничего больше не ждали в ответ.

Вечером, решив прогуляться с Уэем-младшим в сторону его дома, я предложил Майки покурить. Я делал это крайне редко, потому что обычно не хотелось. Но не сегодня. Сегодня подаренная сто лет назад Джерардом мятая пачка жгла карман куртки, и я нуждался в этом, как никогда. Некурящий Майки согласился, и мы впервые шли с ним по тёмной улице вдоль парка, втягивали морозный воздух через раскалённые сигареты и ни о чём не говорили. И при этом мне вдруг стало так легко и хорошо – то ли от никотина, то ли от этой молчаливой компании, – что я, наконец, расслабился и даже улыбнулся.

А ещё Майки ни разу не заикнулся о Джерарде и обо мне. И за одно это я уже готов был его расцеловать. Наверное, наверху, в облаках, роняющих на наши шапки и куртки пушистый снег нового года, сидел какой-то проштрафившийся ангел, в чьи рутинные обязанности входило следить за тем, чтобы моя скучная жизнь была полна таких чумовых людей. Я не был о себе высокого мнения и порой искренне недоумевал, за что мне подобные блага. Может, в качестве аванса за будущие страдания?

- Удачи завтра на концерте, – сказал он, выкинув окурок в урну и едва искривив уголок рта. Думаю, это можно было назвать его фирменной «полуулыбкой». – Мы придём тебя поддержать.

- Спасибо, бро! – я быстро обнял его и отправился обратно от перекрёстка, наверх по той же улице. Занятия в школе начинались только через день, но я был уверен, что народ придёт на концерт в полном составе: никто не хотел проблем с Карго Бломом. Я говорил, что он дьявол?

Меня трясло. Не так, как бывает от холода или при температуре, когда у тебя озноб. Это накатывало спонтанно и вдруг лишало руки и желудок их нормальной статичности. Дрожание длилось какое-то время, за которое я успевал перебрать в голове все известные мне неприличные ругательства, и так же неожиданно исчезало, оставляя внутри осадок паники.

Номер моего выступления – тринадцатый – был ближе к концу, всего ребята собрались с духом представить на суд о наших «талантах» около пятнадцати или семнадцати номеров. Все они или пели, или играли, или читали свои стихи, кто-то даже танцевал. Наверняка это было довольно интересно, но у меня даже мысли не было спуститься в зал, чтобы посмотреть. Меня и так тошнило от волнения, стоя тут, за кулисами, в компании таких же припадочных, как и я. Поняв в итоге, что в этом вся проблема, я убрался оттуда и двинулся в сторону туалетов, чтобы выкурить последнюю сигарету. На самом деле, не имело значения, что я сделаю. Я мог бы внушить себе что угодно другое – к примеру: выпью стакан воды с закрытыми глазами стоя на левой ноге и успокоюсь. Это бы сработало, я лично верил своему дару самовнушения. Но мысли навязчиво крутились вокруг сигареты и почему-то пальцев Джерарда, и в итоге мне пришлось курить в крайней кабинке, стоя на унитазе и почти высунув голову в окно, что я открыл. Это всё не несло ничего хорошего для меня, вплоть до простуды, но я уже физически ощущал, как приятная тяжесть дыма заполняет меня почему-то снизу вверх, почти полностью вытесняя нотки паники и волнения. Это походило на физику диффузии газов, и в моём больном воображении вдыхаемый мною дым был явно тяжелее этой истерической нервности.