Король горы

— Эй, парень, тебе чего-то надо?

Тягучий говорок принадлежал одному из шестерых мужчин, отдыхавших у повозки неподалеку. Все шестеро были одеты в домотканую одежду. Рядом лежало несколько ружей. У парня, который обратился к Натаниэлю, на правом бедре висел огромный охотничий нож в кожаных ножнах.

— Почему на них цепи? — спросил Натаниэль.

— Ну ты даешь! — осклабился парень. — Ха-ха! Этот янки никогда рабов не видел!

Реплика вызвала смех товарищей. У говорившего были взъерошенные светлые волосы, клочковатые усы и водянистые голубые глаза.

— Они рабы?

— Беглые. С Миссисипи. Безмозглые скоты…

Натаниэль видел в Нью-Йорке много черных, хотя лично знал только двоих. Они были слугами одного из торговых партнеров его отца. Оба получили свободу 4 июля 1827 года, когда штат Нью-Йорк официально отменил рабство, но остались с бывшим хозяином: по-видимому, их устраивала работа и то, как с ними обращаются. В газетах много писали об институте рабства на Юге; спорили о моральных и правовых сторонах рабства. Кроме Нью-Йорка свободу рабам дали штаты Пенсильвания и Род-Айленд, а также недавно образованный штат Иллинойс.

— А зачем эти железяки? — с отвращением спросил Натаниэль.

— Кандалы? Это чтобы они не сбежали. Мы не для того за ними гнались через всю страну, чтобы сейчас упустить.

— Вы с Миссисипи?

— Ага. Охотники на рабов. Работенка непыльная, и деньги платят неплохие — на кусок хлеба с маслом хватает. Без дела опять же никогда не сидим. Негры вечно убегают, как с ними ни цацкайся.

Натаниэль посмотрел на пожилого раба. Тот прислонил голову к стволу дерева и закрыл глаза.

— А разве нет законов, запрещающих возвращать рабов из других штатов?

Светловолосый загоготал:

— Ничего ты не знаешь о работорговле, янки. Слыхал про закон о беглых?

Натаниэль кивнул. Слова южанина пробудили давно похороненные воспоминания. В 1793-м или около того американский конгресс принял закон о беглых, по которому рабовладельцам разрешено было преследовать и возвращать рабов из других штатов.

Натаниэль в последний раз оглянулся на черных и поспешил на конюшню за лошадьми. Ему хотелось одного: поскорее оказаться как можно дальше от четверых закованных в цепи несчастных. До этого момента Натаниэль никогда всерьез не размышлял о том, что такое рабство. Остаток дня он уже не мог думать ни о чем другом.

Третий памятный случай произошел в Иллинойсе, поблизости от границы с Индианой. Натаниэль остановился в гостинице, расположенной слегка на отшибе (в двух других, стоявших ближе к дороге, свободных комнат уже не осталось). Он отвел лошадей в конюшню, снял комнату, помылся и поужинал вкусной олениной с картофелем. Заканчивая есть, Натаниэль невзначай бросил взгляд в глубь обеденного зала и заметил в противоположном углу помещения открытую дверь. За ней, в ярко освещенной комнате, за круглым столом играли в карты пятеро мужчин. Натаниэлю стало любопытно, он заплатил за ужин и пошел посмотреть на игру. Стоило молодому человеку шагнуть в комнату, как собравшиеся мигом опустили карты и уставились на него. Натаниэль в смущении замер у порога.

— Что ты тут забыл, молокосос? — осведомился мужчина в плаще с воротником из бобрового меха.

— Я просто хотел посмотреть, — сказал Натаниэль, стараясь, чтобы голос звучал как можно увереннее.

— Малыш, это тебе не воскресное чаепитие, хочешь поглазеть — иди полюбуйся на птичек, — рявкнул мужчина.

Один из картежников засмеялся. Тут вмешался третий игрок. Твердо и холодно он сказал:

— Оставь его в покое, Клэнси!

Мужчина был одет в безупречного покроя черный костюм и белую рубашку с воротником жабо. У него было худое, резко очерченное лицо, холодные серо-голубые глаза. Карты он держал в левой руке, приблизив их к груди. Локоть правой лежал на столе; кисть, небрежно свешиваясь вниз, была спрятана от глаз остальных игроков.

— Этот сопляк, он что, твой друг, Тайлер? — недовольно осведомился Клэнси.

— Не имею чести быть знакомым с этим джентльменом, — ответил Тайлер, с любезной улыбкой кивая Натаниэлю.

— Тогда какая тебе разница, уберется мальчишка или нет? — спросил Клэнси.

— Он имеет право стоять здесь сколько его душе угодно, — отчеканил Тайлер, смерив здоровяка холодным взглядом.

Остальные игроки заметно напряглись и опустили карты. Тайлер и Клэнси не отрываясь смотрели друг другу в глаза. Мужчина в черном был невозмутим; здоровяк Клэнси, напротив, выглядел так, будто вот-вот потеряет контроль над собой и бросится на противника с кулаками. Глаза его полыхали злобой. Роднило противников одно: оба не желали уступать. Натаниэль сказал:

— Если я вам мешаю, то лучше пойду.

Сам того не желая, своей репликой он прервал безмолвное противостояние двух мужчин.

— Мне плевать, уйдешь ты или нет, — грубо бросил Клэнси и отвел взгляд от Тайлера.

— Тогда продолжим, — предложил один из собравшихся, — ваши пререкания портят всю игру.

Встав у стены, Натаниэль наблюдал за ходом игры. Он не был заядлым картежником, но достаточно разбирался в картах, чтобы понять, что мужчины играют в покер. Натаниэль смотрел, как тасуют и раздают карты, слушан, как объявляют ставки и звякают монеты, и поражался азарту игроков. Они дрожали от напряжения; когда не везло, с их губ срывались ругательства; пытаясь скрыть бурную радость при виде удачного прикупа, игроки еще скорее выдавали себя внезапным молчанием и неестественным выражением лица. Один лишь Тайлер был невозмутим. Игра продолжалась больше часа. Тайлер через раз выигрывал. Кучка золота и серебра по левую руку от него быстро росла, пачка выигранных купюр становилась все толще и толще. Изящные руки мужчины грациозно держали колоду, пальцы порхали в воздухе, как крылья бабочки. Он тасовал карты с невероятной быстротой и аккуратностью. Клэнси проигрывал, с каждой минутой становясь все мрачнее. Как все неумелые игроки, он снова и снова пытался отыграться. Каждая новая неудача действовала на здоровяка как удар хлыстом, от необходимости расставаться с деньгами лицо покрывалось красными пятнами; он глядел на везучего Тайлера с нескрываемой ненавистью. Хотя в комнате было тепло, Клэнси оставался в верхней одежде. Косясь на Тайлера, он теребил полу плаща, то закрывая ею колено, то нервно откидывая в сторону.

Натаниэлю в конце концов надоело наблюдать за игрой; он уже шагнул в дверной проем, когда Клэнси с сердитым видом швырнул карты на стол.

— Ты меня обчистил, Тайлер, — сказал он.

— Ты плохо играешь, — ответил Тайлер. Выигранные деньги он подгреб к себе левой рукой, правая кисть по-прежнему пряталась под столом.

— Зато ты играешь хорошо, — процедил, Клэнси, наклоняясь к нему, — очень хорошо. Возможно, даже слишком.

Остальные игроки быстро отодвинулись. Клэнси и Тайлер остались за столом одни.

— Следи за словами.

— Не грози мне, ты, пижон, — выплюнул Клэнси. — Я сказал, ты играешь слишком хорошо!

В комнате повисло напряжение, как перед грозой. Картежники застыли в креслах, едва дыша, напоминая людей, которые, увидев молнию, ждут раската грома.

И гром грянул. Тайлер неторопливо опустил левую руку на стол. Правая по-прежнему была под столом. Тайлер помолчал, затем низким, твердым голосом произнес:

— Говори прямо.

— Ты шулер.

Картежники приросли к креслам. Они не мигая следили за разворачивающейся перед ними драмой.

— Вы запятнали мою честь, я смою оскорбление кровью, — ответил Тайлер. — Требую сатисфакции.

— Ну, конечно, кто бы сомневался, — издевательски захохотал Клэнси.

Натаниэля от волнения бросило в жар. Тайлер хочет драться на дуэли! Страх смешивался с неодолимым любопытством. Натаниэль много читал о дуэлях, этом последнем средстве, к которому может прибегнуть джентльмен, чтобы спасти свои честь и достоинство. Если на дуэли дрались известные люди, статьи об этом появлялись на первых полосах ведущих газет. Так было, к примеру, с сенаторами Рэндольфом и Клэем. Государственный министр Клэй вызвал на дуэль сенатора Рэндольфа после того, как тот оскорбил его в сенате. Их дуэль стала поводом для множества язвительных замечаний и грубых шуток, потому что в перестрелке оба не получили ни царапины. Клэй прострелил пальто Рэндольфа, тогда сенатор поднял пистолет и сделал выстрел в воздух.