Человек с разрушенных холмов

— Проще простого! — усмехнулся я. — Ну совсем просто. Ты посылаешь на ранчо за винтовым домкратом. Если там не окажется, едешь в город. А поскольку ты едешь в город, то всегда можешь выпить и поболтать с сеньоритами. Потом ты берешь винтовой домкрат… ну, знаешь, тот, каким приподнимают здания, когда собираются их передвинуть? Так вот. Берешь такой домкрат. А еще лучше — несколько. Возвращаешься к восточному краю плато, заводишь домкрат под край и начинаешь крутить, крутить, а когда плато наклонится достаточно круто, скот сам посыплется из каньонов. А ты стой с большой сетью и жди, пока он падает, только успевай отлавливать. Все очень просто.

Он подобрал чапсы.

— Меня зовут Тони Фуэнтес.

— А я — Майло Тэлон, когда-то выехал из Колорадо, а теперь отовсюду, где я вешаю свою шляпу.

— А я из Калифорнии.

— Наслышан. Не там ли наваливают лучшие земли, чтобы океан не затопил пустыню?

Фуэнтес указал в сторону угасающих углей и закопченного котелка.

— Там бобы. Под углями еще парочка кур с шалфеем, которые должны быть уже готовы. Сумеешь сварить кофе?

— Постараюсь.

Фуэнтес встал. Он был примерно пяти футов десяти дюймов ростом и передвигался с легкостью кнута погонщика.

— Они тебе что-нибудь рассказали? О Бэлче?

— Я встречался с ним… у костра Хинга и остальных. Он мне не понравился.

Мы поели, и он стал показывать мне местность. Вода была в основном солончаковая или почти солончаковая. Глубокие каньоны перерезали плоскогорье в самых неожиданных местах. На дне некоторых из них имелись поросшие сочной травой луга, другие заросли меските. Тут также хватало неровных, каменистых и пересеченных участков.

— В этих каньонах бродит скот, которому уже не меньше десяти лет и который никогда не клеймили. Попадаются даже бизоны.

— Насчет Бэлча, — напомнил я.

— Нехороший человек… и вся его компания не лучше.

— Давай поподробней.

— Джори Бентон, Клаус Ингерман и Накис Вансен получают сороковник в месяц. Обычные работники имеют тридцатку, и Бэлч пустил слух, что если они проявят себя, то тоже будут получать сорок.

— Проявят себя?

Фуэнтес пожал плечами.

— Будут решительно действовать против тех, кто стоит у них на пути… вроде нас.

— И майора?

— Пока нет. Сэддлер считает, что они не достаточно сильны для этого. Кроме того, есть и другие обстоятельства. По крайней мере, я так думаю, но ведь я всего лишь мексиканец верхом на лошади.

— Покажешь при дневном свете, насколько хорошо ты на ней ездишь.

— Почему бы и нет.

Москиты становились все злей, к тому же холодало, поэтому мы зашли в хижину. У дверей я обернулся, чтобы осмотреться.

Хижина стояла в небольшой живописной лощине, ничем особенно не примечательной, но приметной. Позади нас садилось солнце, оставляя за собой слабое розовое свечение облаков. Где-то ухала сова.

Сильно затоптанный пол в комнате был подметен. Очагом явно мало пользовались. Но и его тоже тщательно вычистили, и в нем горел огонь. Несомненно, на воздухе готовить приятней.

— У Бэлча есть сын? Роджер, кажется?

Лицо Фуэнтеса приняло настороженное выражение.

— По-моему, да. Я встречался с ним.

— Здоровый парень?

— Нет… скорее мелкий. Но очень сильный, очень проворный и… как вы это называете? Жестокий. — Фуэнтес помолчал, обдумывая сказанное. — Он здорово работает кулаками. Очень здорово. Любит задать перцу. Первый раз я видел его в Форт-Гриффине. Он там избил женщину из дансинга. Сильно избил, а ее парень, крупный и мощный, набросился на Бэлча… Роджер быстро двигается. Он наклоняет голову, чтобы подобраться поближе, а потом наносит короткие тяжелые удары в живот. Вот так малыш отделал детину, но в конце концов их растащили, а в Форт-Гриффине не принято просто так останавливать драку. Нехорошая драка, сеньор, очень нехорошая. — Фуэнтес вытащил еще одну сигару и прикурил. Он изобразил спичкой вопрошающий жест. — А у тебя есть причины интересоваться этим, амиго? Что-нибудь серьезное?

— Ну… вообще-то нет. Просто слышал о нем кое-что.

Фуэнтес затянулся сигарой.

— Он ездит… где только захочет. Много ездит. И напрашивается на неприятности. Думаю, старается показать, что он лучше всех остальных. Любит затевать драки с крупными мужчинами и одерживать над ними верх…

Это следовало запомнить. Бэлч наклонял голову и наносил короткие удары с близкого расстояния. Видимо, занимался боксом и научился драться с соперниками больше и сильнее, чем он сам, что давало ему значительное преимущество. Ведь большинство мужчин знают о драке очень мало. Поэтому тот, кто кое-что понимал в боксе, без особых трудностей расправлялся с ними.

Это я запомню.

Глава 4

Еще до того, как взошло солнце, мы миновали раскинувшееся у подножия белой растрескавшейся скалы скудное, иссохшее пастбище и оказались среди расколотых холмов. Пока мы не заезжали в каньоны, перед нами расстилалась бескрайняя высокогорная равнина, границей которой служило только небо. Меня остановили выбеленные солнцем и ветром человеческие кости; сквозь ребра грудной клетки — там, где когда-то билось сердце, — проросла трава. Рядом чернели остатки обгоревшего фургона.

— Какой-то пионер отыграл здесь вальс на скрипке. Ржавые ободья от колес фургона, мощные дубовые ступицы, разбросанные болты и обуглившиеся деревяшки. Не так уж много оставляет после себя человек.

Фуэнтес показал на кости.

— И мы с тобой также, амиго… когда-нибудь.

— Я как ирландец, Фуэнтес. Если бы знал, где умру, никогда бы не приблизился к этому месту.

— Умереть — ничто. Вот ты жив, и вот тебя уже нет. Одно лишь важно, чтобы перед концом ты смог сказать: «Я был мужчиной». — Мы двинулись дальше. — Жить по чести, амиго. Вот что имеет значение. Я — vaquero [3]. От меня ждут малого. Но сам я жду от себя многого. Что нужно мужчине? Немного еды, когда он голоден, и хотя бы раз в жизни —женщину, которая его любит. Ну и конечно, хороших лошадей, чтобы ездить.

— Ты забыл о двух вещах: лассо, которое не рвется, и револьвер, который не висит без дела, когда в тебя целятся.

Он усмехнулся:

— Ты слишком много хочешь, амиго. С таким лассо и таким револьвером можно жить вечно!

Мы принялись разыскивать скот. Я завернул нескольких животных, которые паслись поблизости, и начал сгонять их в кучу. Они бы и так не ушли слишком далеко, однако, когда мы вернемся сюда с большим стадом, их будет легче забрать.

Нам предстояла медленная и хлопотная работа: выгнать скот из каньонов и направить в сторону равнины.

Мы носились по пересеченной местности, где заросли меските чередовались с зарослями опунции. Некоторые экземпляры этого кактуса оказались такими большими, каких я никогда в жизни не видел.

Мне сразу захотелось иметь куртку из кожи или хотя бы плотной ткани. Фуэнтеса спасала куртка из оленьих шкур, поэтому ему было немного легче. Собирая скот, мы забрались в кустарник. Некоторые старые бодливые быки сновали в густых зарослях как черти и повиновались не лучше кугуаров.

Когда наконец нам удалось выгнать их из кустарника, они, сделав круг, стремительно рванули назад. Мы с Фуэнтесом ездили на хорошо объезженных лошадях, но и им пришлось потрудиться, заставляя скот двигаться.

У меня под рубашкой по груди и спине струился пот, кожа зудела от пыли. Стоило только остановиться, как тут же налетали оводы. Всю жизнь я имел дело со скотом, но эта работа казалась самой тяжелой.

Довольно часто в расселинах не оказывалось животных. Мы могли проехать до самого конца и ничего не обнаружить. В других попадались небольшие группы — пять-шесть коров, иногда чуть больше. К полудню мы погнали к равнине пятьдесят или шестьдесят голов, среди которых почти отсутствовал молодняк.

Солнце уже миновало полуденную отметку, когда Фуэнтес взобрался на возвышенность и помахал мне сомбреро. Замечательная шляпа. Я всегда восхищался мексиканскими сомбреро.