Путь воина

И еще меня преследовали навязчивые воспоминания о том, что произошло с Уильямом Клэборном. Он жил на земле, скупал и перепродавал мех, и все шло просто замечательно до тех пор, пока его остров не оказался в составе территории, которая должна была по королевской дарственной отойти лорду Балтимору.

Кейн без устали расхаживал по стене. Диана принесла свежесваренный кофе. Он был очень вкусным, и мы пили его у стены, под скатом крыши.

— Из-за меня у вас неприятности, — сказала она. — Если бы не я…

— Глупости, — отозвался я. — Тебе не в чем себя винить. Чему быть, того не миновать. Теперь мы должны подумать о том, как быть и что делать дальше.

Мы расхаживали по площадке на стене, время от времени останавливаясь, чтобы в очередной раз взглянуть на лес. С самого раннего детства моя жизнь была неразрывно связана с этим лесом: я выслеживал в нем врагов и охотился за дичью, я видел лес при любой погоде и в разное время суток, я знал, как солнечный свет проникает сквозь листву и то, где и как при этом ложатся тени. В этом лесу не осталось от меня секретов и тайн, это был лес моих воспоминаний. В детстве я играл в этом лесу с Янсом, Джубалом и Брайаном, а позднее и с Ноэллой. Мы забирались на деревья, собирали ягоды и играли в прятки под сенью его вековых деревьев.

Мой отец всегда был нашим защитником. Он всегда был здесь, рядом, и, сколько я его помню, неизменно оставался добрым, рассудительным и сильным. Иногда он бывал вспыльчив и раздражителен, время от времени случалось и такое, но мы всегда и во всем полагались на него. И не только мы, дети, но и взрослые тоже.

Теперь я должен был занять его место. Я должен был сплотить вокруг себя нашу маленькую общину, чтобы люди почувствовали уверенность в собственных силах. Вот почему я не мог более сидеть без дела и дожидаться атаки. Бауэр был слишком умен и хитер. Он наверняка постарается придумать какую-нибудь хитрость, какую-либо уловку.

«Никогда не позволяй врагу укрепить свои позиции, — часто втолковывал нам отец. — Атакуй, пусть ему не будет от тебя покоя. Не давай опомниться, не позволяй сделать первый ход».

Я никогда не был склонен лгать женщинам, предпочитая говорить правду, какой бы горькой она ни была. Я научился от отца доверять их мнению.

— Сегодня ночью, — сказал я Диане, — я выйду отсюда.

— Но что ты можешь?

— Этого я не узнаю, пока собственными глазами не увижу, что к чему. Но я должен что-то предпринять.

— А как же Янс?

Я догадывался, что она имела в виду.

— Возможно, Янс справился бы с этим лучше меня. Он очень хитер. Но за все отвечаю я. Какой бы ни была причина, по которой эти люди оказались здесь, но пришли они сюда в погоне за мною. И хотя Бауэр угрожает напасть на всех, он мой враг, и поэтому принимать решение должен я сам.

— Но что может сделать один человек?

— Еще не знаю, — честно признался я. — Я должен выйти, а там будет видно.

Довольно странно, но я и в самом деле хотел уйти отсюда. Хорониться за стенами форта было не по мне: только в лесу и среди гор я чувствовал себя как дома. Я не мог сидеть сложа руки в то время, как враг намечал, когда и как ему лучше совершить нападение, и теперь, утвердившись в своем решении выбраться из форта, я чувствовал огромное облегчение.

— Тогда тебе лучше отдохнуть, — сказала она. — Я позову Янса.

Она спустилась вниз по лестнице, а я ждал, прислушиваясь к тихому шелесту дождя. Под низкими тучами лес, казалось, потемнел, и зелень его крон стала более глубокой.

У меня не было возможности заранее понять, что ожидает меня за крепкими стенами форта; лишь только обнаружив их лагерь, я мог решить, как быть дальше. Мне придется оказаться одному в лесу среди ночи. И все же я хорошо знал этот лес от склонов Чанки-Гэл и хребтов Нантаалы до Сосновой вершины и гор Таскити, от Компас-Крик до ущелья Быстрого ручья и ручья Мускусной крысы. Мне также не раз приходилось забредать далеко за Чилоуи, порой доходя до склонов Блу-Ридж, где я охотился, ловил рыбу в горных ручьях и питался плодами земли.

Мне не раз приходилось сражаться с сенеками, воинами, приходившими сюда с севера, обладающими поистине змеиной изворотливостью и коварством, хитрыми и очень отважными.

Сегодня ночью я уйду отсюда.

Сегодня ночью.

Глава 23

Дождь прекратился, но с деревьев все еще капало. Листья были тяжелыми от капель, и у меня под ногами мягко стелилась мокрая трава. Узкая калитка чуть приоткрылась; я тихо, словно призрак, скользнул за ворота и остался стоять, прижавшись спиной к стене. Я стоял очень тихо, прислушиваясь.

Ночь была темна. С ветвей все еще капала вода, и, преодолев несколько акров открытой земли у стен форта, я вступил под сень деревьев. Здесь я снова замер, всем телом прижимаясь к стройному стволу, и принялся вслушиваться в лесную тишину. Я не знал, в какой стороне находится их лагерь, но рассудил, что в такую ночь они наверняка разведут огонь и будут следить, чтобы пламя было как можно ниже.

Налетали легкие порывы ветра, нежные, как дыхание младенца, но я шел, подставляя ему лицо, принюхиваясь, будучи готовым уловить хоть малейший намек на запах дыма.

Ничего.

Сколько людей вело наблюдение за фортом? Или, может быть, все они улеглись спать? Дотронувшись рукой до мокрого листа, я провел по носу влажными пальцами, так как, если намочить нос, обоняние обостряется. Пахло сыростью и перегноем, поскольку я был недалеко от небольшой речушки, близ которой находился заболоченный участок земли.

Дерево, возле которого я стоял, оказалось каштаном. Я догадался, прикоснувшись к его коре. Среди холмов по эту сторону гор росло превеликое множество самых разных деревьев: каштаны, дубы нескольких видов, желтые тополя, красные клены и многие-многие другие. Некоторые из них мне удавалось различить по запаху, на ощупь я различал все без исключения. Бесшумно ступая, я начал углубляться в лес, заходя все дальше и дальше, прокладывая себе путь по широкому и с каждым разом становящемуся все шире полукругу в надежде учуять горьковатый запах древесного дыма.

Опять ничего.

Лесные заросли передо мной начали постепенно редеть. Всего в нескольких ярдах впереди находилась тропа, что вела вдоль западного склона Сосновой вершины к Таскити-Крик. Остановившись ненадолго, я прислушался. Тишина. Запаха дыма я не ощущал. Единственным запахом, пока что преследующим меня, был нежный, сладковатый аромат листьев магнолий. В этом не было ничего необычного, так как они росли здесь в изобилии, запросто осыпались и попадали под ноги людям. Хотя никто из наших не покидал форт за последнее время.

Это был первый намек. Я терпеливо ждал, затем услышал какой-то шорох. Как далеко находилось то место? Я осторожно пробирался по лесу. Звуки смолкли. У меня на пути были густые заросли какого-то кустарника, которые я предусмотрительно обошел стороной.

Когда начинается дождь, дикие животные и большинство птиц укрываются от непогоды, так что я не надеялся, что кто-нибудь из них предупредит меня о присутствии чужаков. Но еще в детстве катоба учили нас развивать в себе шестое чувство, чтобы предвидеть опасность и быть наготове. Мы по очереди пристально глядели в спину кому-нибудь, пока объект наблюдения наконец не оборачивался, почувствовав наше внимание. Благодаря постоянной практике мы стали столь же чувствительны ко взгляду, как и любой из обитателей леса.

Часто отец, взяв нас с собою в лес, внезапно останавливался посреди дороги и просил описать какую-либо местность, через которую мы только что прошли, или же следы животных или насекомых, которых нам довелось заметить в пыли на земле. Со временем мы становились все более и более наблюдательны, и уже почти ничто не могло ускользнуть от нашего внимания.

В этой глуши любая мелочь может запросто стоить охотнику жизни.

Я резко остановился. В воздухе витал запах древесного дыма и сырой одежды из оленьей кожи. Я застыл на месте, а затем повернул голову в ту сторону, чтобы услышать любой шорох и уловить даже самые тончайшие запахи. На мой взгляд, обоняние для первобытного человека было столь же важным органом чувств, как зрение или слух, но наступление цивилизации с обилием многочисленных навязчивых ароматов не давало ему надлежащим образом сосредоточиться. И это продолжалось до тех пор, пока человеческий мозг в конце концов не утратил способности регистрировать запахи на уровне подсознания. Но когда человеку приходится безвылазно жить в глуши, дело оборачивается иначе.