Такер

Так что я бросился вдогонку за отцовским мерином и теми людьми, что увели его с собой. Не успел я проехать и мили от того места, где оставил отца, как почувствовал запах дыма. Грабители развели костер под тополями, росшими на берегу того же самого ручья, где остался ждать меня отец. Я узнал их раньше, чем они заметили меня. Это были Док Сайте, Малыш Рис и незнакомый мне широкоплечий мужчина, одетый в жилет из воловьей кожи. На голове его красовалась черная шляпа. Это мог быть только знаменитый Боб Хеселтайн.

Док и Малыш прожужжали мне все уши про Боба. Он был, по их словам, самым лучшим наездником и самым лучшим стрелком во всем Техасе, а уж реакция у него была такая, что никто не мог за ним угнаться. Боб Хеселтайн взял банк Гарстона; Боб Хеселтайн убил в перестрелке шерифа Бейкера. Он, говорили мои приятели, один уложил двух техасских рейнджеров. Они только и говорил, что о Бобе Хеселтайне и о том, чем они займутся, когда он вернется… И вот он стоял передо мной.

Боб был чуть пониже меня ростом, но пошире в плечах. Кожа на его лице, потемневшая от солнца и ветра, напоминала выдубленную шкуру. Он носил свой револьвер на бедре, чтобы за доли секунды суметь выхватить его из кобуры, и с первого взгляда становилось ясно, что с этим человеком шутки плохи.

Лошадь отца стояла рядом, они даже не сняли с нее седла. Однако седельные сумки были отвязаны, и деньги грудой лежали на грязном одеяле. Завидев подъезжающего к костру всадника, мои дружки немного огорчились. Еще бы, ведь я приехал в тот момент, когда они уже были готовы заняться дележом добычи.

— Привет! — бросил я, спешиваясь.

Все трое вскочили и схватили свои винтовки, готовые в любую минуту начать пальбу.

Узнав меня, Малыш Рис с облегчением перевел дух.

— Не волнуйся, Боб, это наш друг.

— Я вижу, вы нашли лошадь моего отца. — У меня вдруг ни с того ни с сего пересохло в горле. — И наши деньги.

Хеселтайн медленно повернул голову в мою сторону. Его голубые глаза над широкими скулами глядели сурово и недоброжелательно. Губы Дока скривились в усмешке, Малыш Рис шумно втянул в себя воздух, не отрывая от меня взгляда. Блики от костра играли на их лицах, на лоснящихся боках лошадей и на золотых и серебряных монетах, лежавших кучей на одеяле. Эти блики играли и на стволах их винтовок.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что это ваши деньги? — надменно спросил Хеселтайн. — Это наши деньги.

— Э, нет! — запротестовал я. — Послушайте…

— Это ты послушай. — Хеселтайн уперся в меня своим тяжелым взглядом. — Я тебя никогда раньше не видел, и вдруг ты являешься пред мои очи и заявляешь, что эти деньги принадлежат тебе. Но ты не рассчитывай их получить. Ни единой монетки.

— Но ведь они знают меня. — Я кивнул на Дока и Малыша. — И они знают, чья это. лошадь. Мой отец купил ее в восточном Техасе, и у него при себе имеются все нужные бумаги. Малыш хорошо знает эту лошадь — он неоднократно видел меня на ней. И это седло — седло моего отца.

Никто ничего не сказал, и мне неожиданно стало страшно. Мы — я, Малыш и Док — частенько мечтали о том, чтобы кого-нибудь ограбить, но я-то думал, что все это пустая болтовня.

— Да, это лошадь его отца, — признал Рис.

— Закрой поддувало, — приказал Хеселтайн.

— Эти деньги принадлежат нам и нашим соседям, — повторил я. — И ты хорошо это знаешь, Док.

— Ну и что, — заявил Док. — Мне-то до этого какое дело? Ради меня никто в жизни и пальцем не шевельнул.

— Поехали с нами, — предложил Рис. — Сделаем то, что собирались, ожидая Боба. Мы можем отправиться вчетвером — ведь теперь у нас есть деньги.

Мы, бывало, мечтали о том, чтобы украсть стадо, напасть на дилижанс или ограбить какой-нибудь банк, и я не задумывался о моральной стороне этого дела. Теперь же, когда речь шла о наших деньгах, деньгах, которые достались отцу, мне и нашим соседям потом и кровью, я стал по-другому смотреть на эти вещи. Одно дело — болтать о том, чтобы сделаться грабителем, а другое — в действительности стать им. Я-то был уверен, что это пустой треп, за которым ничего не стоит. Но только теперь я понял, что значит отдать грабителям то, что было добыто тяжелым трудом.

— Отец остался на берегу ручья с поломанной ногой, — сказал я, не подумав о том, что грабители обрадуются, узнав, что им нечего бояться моего отца. — Я должен вернуться к нему с лошадью и деньгами.

Боб Хеселтайн смотрел мне прямо в лицо.

— Я охотно верю, что ты был дружком Дока и Риса, но денег ты не получишь, ни ты, ни кто-либо другой.

Все трое смотрели на меня, взгляды их не предвещали ничего хорошего. На лице Малыша Риса неожиданно появилась идиотская ухмылка — впрочем, он всегда поглядывал на меня свысока. Док держал свою винтовку в руках; присутствие Хеселтайна придавало ему и Рису храбрости.

Они были готовы убить меня — парни, с которыми я ходил все лето. А я еще называл их друзьями и защищал от нападок отца.

Они перехитрили меня. Отец всегда говорил мне, что, если тебе достались плохие карты, лучше бросить их и подождать следующей раздачи, а не пытаться сжульничать в игре.

Теперь меня интересовало только одно — дадут ли они мне уйти или убьют на месте?

— Отдайте мне лошадь отца, она ведь вам не нужна, — сказал я.

Я взял поводья, взобрался на коня и поехал прочь. Я никак не мог поверить, что они вот так просто отпустят меня, и каждую минуту ожидал получить пулю в спину. Я больше всего боялся Хеселтайна, но тут до моих ушей донесся голос Риса.

— Неужели ты дашь ему уйти? Он ведь натравит на нас полицию.

— С чего бы это? За то, что мы нашли брошенные деньги?

Я ехал, не оборачиваясь.

На обратном пути к тому месту, где я оставил отца, я повторял себе, что, если бы он не ждал меня, я бы перестрелял их всех, хотя, откровенно говоря, я знал, что вряд ли мне удалось бы сделать это.

Когда я подъехал, отец сидел, прислонившись спиной к дереву. Завидев меня, он вздохнул с облегчением. Его лицо посерело и осунулось от боли в ноге. Я разжег костер, сварил кофе и рассказал отцу о том, как обстоят дела.

— Нам нужно забрать наши деньги, сын. Люди доверили нам свой скот, и мы дали им слово, что вернемся с деньгами.

Тогда я описал ему, что собой представляет Боб Хеселтайн — он, наверное, был таким же крутым, как и Дикий Билл Хикок.

— Кто это сказал тебе, сын? Эти два сопливых подонка — Сайте и Рис? Да они понятия не имеют, что такой крутой мужчина. Я видел его не раз. Он производит впечатление отъявленного негодяя.

Отец посмотрел на меня своими спокойными серыми глазами, и я впервые заметил, какие они у него усталые. Это были глаза старика. Я никогда не думал о том, что мой отец — старик, но это было и вправду так. Я был поздним ребенком.

— А можно ли тебя назвать крутым парнем? — спросил вдруг отец.

— Меня? — изумился я, поскольку никогда не задавался таким вопросом.

Хотя, конечно, размазней меня не назовешь. Иногда в лощине, упражняясь в стрельбе из шестизарядного кольта, я представлял себе, как небрежно расправляюсь с целой компанией бандитов, но все это были мальчишеские фантазии, а сейчас я столкнулся с суровой действительностью.

— Ну, я не знаю. Я думаю, каждый мужчина должен однажды это выяснить.

Больше всего в этой ситуации меня удивило то, что мой отец считает, что я могу быть крутым, а ведь он прежде никогда не принимал меня всерьез.

— Да, ты прав, сын мой. Человека не узнаешь, пока не проверишь его в деле. Эдвин, помоги-ка мне взобраться на лошадь. Мы едем за деньгами.

— Но ведь у тебя сломана нога.

— Зато палец, которым я спускаю курок, цел. — Отец посмотрел на меня. — Эдвин, мы работали с тобой за пятерых, собирая это стадо. Мы гнали его вдвоем, зная, что нам рассчитывать не на кого. Мы охраняли его от индейцев, берегли его от непогоды и следили, чтобы скот не разбежался. Мы прошли с нашим стадом через огонь и воду, задыхаясь от пыли и валясь с ног от усталости. И вот теперь эти трое негодяев хотят забрать наши деньги, трое подонков, которые не способны ни на что путное и которые ни одного дня в своей жизни не работали. А если мужчина не борется за то, что принадлежит ему по праву, если он не борется за то, во что верит, значит, грош цена такому мужчине. Мы поедем к ним, я и ты, и если они хотят драться, то пусть потом пеняют на себя.