Красный буран

— Ещё бы не в том. Двинули!

— Да, сэр, — Даффи направился к двери будки. — Не стану тебя задерживать.

Выйдя из будки, Даффи упёрся плечом в брёвна ворот. Оглянулся вокруг и, не увидев коня, осведомился:

— Ты случайно не пешком, а?

— Моя лошадь стоит за будкой. Дай мне всего фута четыре прохода.

— Упокой Господь твою душу, парень, — закричал Даффи, едва только ветер ворвался внутрь через щель в воротах, — ты никогда не доберёшься до Мьюлшоу-Крик в такую погоду!

— Нет, если ты намерен стоять вот так, раскачивая свою здоровенную ирландскую челюсть целую ночь, — крикнул в ответ скаут, выводя Малыша Кентаки из-за сторожевой будки. — Отойди от ворот, Даффи. Мы проезжаем. — Пока скаут говорил это, сержант обернулся к нему, спиной к воротам, впервые заметив лошадь.

— Погоди, парень. — Его ирландский акцент стал почти нежным. — Разве это не Малыш Кентаки у тебя в поводу?

— Полковник Фентон…

— Полковник Фентон никому не даёт садиться верхом на эту лошадь. Тебе придётся предъявить пропуск, Перес.

— Он у меня здесь, Даффи, — скаут беззаботно двинулся к сержанту, засовывая на ходу руку под волчью полость шубы.

— Руку прочь от этой шубы, — Даффи угрожающе схватился за карабин.

— Как скажешь, сержант. — Рука взлетела из шубы вверх и в сторону с удивительной быстротой. Защищаясь, Даффи попытался выбросить вперёд руки, но человек не в силах двигаться быстро, если он пробыл на страже полчаса при температуре минус сорок. Ствол кольта угодил ему сбоку по голове с оглушительным треском, и Перес чуть отступил, давая телу сержанта медленно сползти вперёд в снег. — Легче, Малыш, легче, — успокоил Перес пляшущего жеребца, — Скорее всего тебе ещё придётся видеть такие тела на снегу по эту сторону Мьюлшоу.

Быстро подхватив карабин сержанта и подвесив себе на плечо, Перес задумался над тем, что ему делать с лежавшим без сознания Даффи. Останься он лежать вот так — в десять минут замёрзнет насмерть. В то же время Перес не мог рисковать, относя его назад в казармы, Пока он колебался, из бурана вынырнула какая-то фигура.

— Эй, это ты, Даффи?

— Кто идёт? — скопировал скаут грубоватую ирландскую речь сержанта.

— Сэм Бун. Где эти ворота? Я опять тебя потерял.

— Сюда, Сэм.

— Слушай, сержант, ты не видел Переса, а? — Капрал разговаривал на ходу. — Он вырвался наружу и выкрал лошадь полковника. Ему помогла эта девушка. Конюшенный сержант задержал её, когда она выходила из стойла Малыша Кентаки. Он просто затолкал её в кухню, пока я уходил с кофе.

— Во имя Божье, Сэм. Иди скорей сюда с этим кофе. Я прямо падаю. И знаешь, парень, — тёмное лицо скаута осветила ухмылка, — ты найдёшь моё невинное тело лежащим в снегу, где Перес стукнул меня по туповатой голове. И будь добр — закрой чёртову дверь за ним. Этот язычник-скаут оставил её открытой.

К тому времени, когда отзвучали последние слова, Перес вывел лошадь за ворота. Бросив последний взгляд через узкое отверстие, он увидел, как капрал Бун склонился над простёртым телом сержанта Даффи, услышал проклятие и дождался того момента, когда высокий солдат побежал к раскрытым воротам.

За секунду до того, как капрал Сэм Бун добрался до щели в ограде, кружащаяся пелена снега скрыла от него круп Малыша Кентаки. Озадаченный солдат напряжённо вглядывался в белую пустоту. И прямо на глазах, пока он силился различить следы коня и всадника, уводившие от ворот, они уже исчезали под растущим снежным пологом.

Пройдя метров пятьдесят, Перес стал огибать ограду ворот, пробираясь к южной стене. Здесь он повернул прямо на юг, всё ещё ведя Малыша Кентаки, по-прежнему ступая так осторожно, словно то был полдень ясного осеннего дня.

Он не ожидал встретить по дороге враждебных индейцев. Было что-то между четырьмя-пятью утра, и термометр колебался где-то у минус пятидесяти. Ветер, неистово завывавший в течение двенадцати часов, внезапно упал до призрачного шёпота. Снег стал падать отвесно вниз.

Перес осторожно выбирал дорогу сквозь белую муть. Каждый неверный кустик и заснеженную ветку, которая, будучи неожиданно задетой, могла обрушить лавину снега, следовало тщательно обходить. Позади него, слегка пофыркивая, наслаждаясь укусами резкого воздуха в расширенных ноздрях, Малыш Кентаки ступал мягко, как олень, чующий запах волка. Это была для него новая игра, очень интересная. Держи шею вперёд, иди следом за человеком. Честное слово, здорово!

Перес считал всегда, что после женщин лошади — самые шумные существа на свете. Он знал также, что самый верный способ возбудить в тех и других любопытство — это игнорировать их. Таинственные действия человека, шедшего впереди, пробудили любопытство Малыша Кентаки. Его вытянутый нос висел на хвосте волчьей шубы скаута, словно гончая на хвосте у лисы. Зная лошадей, Перес так и не оглядывался, лишь тихонько цокал время от времени языком, когда конь слишком поджимал его сзади.

Отсчитав тысячу шагов на юг, Перес укутал нос высокого жеребца, всё время лаская и шепча ему что-то. Затем они вновь двинулись вперёд, удвоив осторожность.

Забрезживший рассвет начинал пронизывать черноту бурана, когда они входили в пояс лесов примерно на том расстоянии от форта, где скаут рассчитывал обнаружить палатки сиу, если вообще они здесь были. Он не имел представления о том, где именно капитан Хауэлл заметил дым палаток, но и не зная того, почти точно определил расположение индейских типи.

— Если нам удастся пройти ещё милю без того, чтобы воткнуться носом в типи, — прошептал он любопытному жеребцу, — мы сможем двинуть дальше верхом, да побыстрее.

Но Перес знал, что впереди опасность ещё большая, чем враждебные палатки; опасность тем большая, что Малыш Кентаки был жеребцом, эта опасность — стадо индейских кобылиц!

Краснокожие всегда старались разместиться между своими врагами и собственным, столь ценным для них, табуном; по опыту Перес знал, что едва только минует палатки, его будет поджидать главное препятствие. Войти в гущу жаждущих диких индейских кобыл в компании с жеребцом вроде Малыша Кентаки было всё равно, что привести голубых кровей колли в стаю домашних псов. У Переса не было иллюзий относительно того, что произойдёт: попытаться удержать тысячу триста фунтов веса Малыша Кентаки означало конец поездки Поуни Переса.

Скаут невесело усмехнулся этой мысли. А-а, ладно. При малой толике счастья им удастся пройти ещё с милю, не натолкнувшись ни на покров палатки, ни на стадо лошадей. Но случилось так, что счастье отвернулось от Переса.

Первым предупреждением прозвучало мощное фырканье Малыша Кентаки, что-то вроде прочищения носоглотки, что всегда сопутствует тому, когда лошадь впервые чувствует нечто такое, что ей не нравится. Перес в один миг повис на шее жеребца, с силой пригибая его голову книзу. Но случившегося поправить было нельзя. Справа послышалось ответное фырканье, а вслед за ним — два-три вопросительных ржанья. В следующий миг на фоне метели обрисовалась цепочка конных воинов. Они явно не слыхали фырканья Малыша Кентаки, однако насторожились, видя возбуждённое состояние собственных лошадей. Они проследовали так близко рядом с Пересом, что он мог расслышать всхрапывание и дыхание их коней, приглушённое позвякивание заледеневшей сбруи, гортанный говор всадников.

— Я что-то слышал.

— Я тоже.

— Да. И я. Это оттуда…

— Похоже, там лошадь.

— Это олень-самец. Я знаю, как они фыркают. Это самец, и всё.

— Ви Сапа — умная кобыла. Она не подаёт голос на оленей.

— Ха! Эта кобыла! Да она станет ржать и на мышь, если ей покажется, что та самец!

— Заткните рты! — Шипящее предупреждение последовало от замыкавшего ряд всадника, статного, смуглолицего вождя, чья чёрная лошадь теперь выступила из снежной мглы, — Ничего нельзя расслышать, пока вы, двое хейоков, [3] тявкаете, словно шавки над кучкой бизоньего дерьма. Сидите тихо и слушайте.

Цепь всадников замерла примерно в десяти метрах от укромного места, где прятался Перес. Скаут, сдерживая собственное дыхание, держал нос Малыша Кентаки и карабин Даффи. Если б у него была третья, свободная рука, он держал бы в ней ещё что-нибудь — просто на счастье.