Далёкий выстрел

Прошло время, и Бак заскучал, если так можно назвать подкравшееся к нему настроение. Жизнь в индейской деревне на самом деле была не менее однообразной, чем в этом городе. Там тоже всегда было одно и то же, но каждое действие там совершалось для того, чтобы поддержать жизнь и защитить её, если что-то угрожало ей. Поэтому всякое событие было значительным… А в городе Эллисону всё казалось пустым, бессодержательным, но при этом всего было слишком много. Та же Юдит Моррисон. Она настолько насытила Бака постельной любовью, что всякая женщина стала представляться ему не спутницей жизни, не хранительницей очага, а возбуждённой самкой с раздвинутыми ногами и высоко вздымающейся грудью. Шляпки, шуршащие юбки, перчатки и зонтики городских дамочек раздражали его, потому что казались ему лишними и ненужными безделушками. Обходя девушку стороной, он невольно пытался прикинуть, каков запах у неё между ног… Едва Бак уловил такое своё состояние, он пришёл в ужас.

– Я насквозь провонял женщиной и виски. Я прячусь от дождя, чтобы не замочить брюки, – говорил он Шкиперу, – я не сумею теперь учуять волка. Юдит меня удушила своим запахом. Эти флакончики, пудра… Это как заманивать пса ароматным мясом… Я должен убраться отсюда побыстрее…

Он принял решение мгновенно, прицепил дорожные сумки и погнал коня прочь из Лэсли-Таун, словно за ним гнался сам дьявол. На окраине он неожиданно остановился, вслушиваясь в звуки. Стояло раннее утро. Город крепко спал. Убаюкивающе журчала вода после ночного дождя. Бак повернул коня и оглянулся. Молодые листочки уже успели раскрыться на деревьях и кустах, но ещё не полностью покрывали ветви. Справа от Эллисона возвышался красивый особняк. Бак подвёл коня к кустарнику, окаймлявшему ограду и заглянул во двор. Пустые мокрые качели слегка раскачивались под большим деревом. Бак улыбнулся, представив около них смеющуюся девочку в белоснежном платье, выплёскивающую воду из стеклянной посудины. Улыбнулся и опять нахмурился, оглянувшись на салун.

– Хей! – Он пустил коня с места во всю прыть.

Лето он провёл в стороне от людей. Реки за время весенних дождей наполнились и вновь опустились. Краски исчезли. Надвигалась хмурая осень. Много раз Бак видел издалека кочующих индейцев, их свёрнутые по-походному палатки, волокуши с домашним скарбом, табуны лошадей и суетливых собак. Он смотрел на них издалека и не решался приблизиться, хоть это было его родное племя. Ему мерещился тяжёлый запах города на себе. Казалось, что этот запах никогда не выветрится. Далёкий Выстрел растерянно думал о том, что индейцы могли учуять в нём чужака и, подобно обезумевшим псам, злобно броситься на него, зловонного и противного им Бледнолицего. И благоразумие заставляло Бака Эллисона далеко огибать стойбища краснокожих. Он ясно почувствовал теперь смысл слова «дикие». Оно вобрало в себя бесконечность равнин, просторную грудь земли и вседозволенность жизни, которую белый человек понимал лишь как насилие. Бак вынужден был признаться себе, что связующая жизненная нить между ним и Лакотами готова была порваться (если уже не порвалась), подобно пуповине между матерью и ребёнком. Родное племя страшило его. Он ожидал агрессии со стороны индейцев, и это означало, что он сделался другим. Он стал опасаться туземцев. Цивилизованный человек не принимал дикость, она страшила его, отпугивала, отгоняла от себя, подобно оскалившемуся хищнику. Бак чувствовал это по себе и ощущал себя из-за этого больным.

Целый год он рыскал, подобно другим охотникам-одиночкам, по горным и лесным тропам, заезжая то и дело в торговые пункты, чтобы сдать меха. Позади остались зимние снега, затем уплыло жаркое лето.

Исхудалая лошадь тяжело и громко дышала. Из тонких волосатых ноздрей валил пар. Неподвижный всадник в изношенной кожаной рубахе смотрел на Бака провалившимися глазами. Бак не слышал его приближения и вздрогнул, когда увидел в нескольких шагах от себя странную фигуру на фоне холодного неба. Это был призрак.

– Иди ко мне, – позвал Бак. По покрою рубашки и обуви он понял, что индеец принадлежал к Дакотам. Дикарь не выказал удивления, услышав родное наречие в устах белого человека. Не потому не удивился, что ждал именно этого, а потому что не мог удивляться. Он смертельно устал, и в глазах его стояла тоска. Голые ноги индейца шевельнулись, подгоняя лошадь к костру.

– Ты из лесных Дакотов?

Индеец кивнул. Он сполз с лошади и сел перед углями на корточки. Ветер гнал колючие иголки по воздуху, это был ещё не снег, но это уже означало зиму. Индеец безвольно опустился возле огня, и голые ноги его стали похожи на конечности ожившей мумии. Обтрёпанные мокасины свободно болтались на худых ступнях. Бак протянул ему кусок мяса и сходил к лошади за одеялом, чтобы укрыть краснокожего. Тот кивнул и набросил одеяло на плечи. Спутавшиеся волосы беспорядочно плескались вокруг худого тёмного лица…

Время шло. Они сидели молча. Потом, когда небо совсем провалилось во тьму, дикарь вдруг заговорил. Его голос был тих:

– С прошлого снега у наших людей было мало еды. Нам не разрешали охотиться и не давали продуктов в агентстве. Священный-Ходящий-Ястреб поверил белым людям и дотронулся до их бумаги палочкой с чернилами. Он отдал им наши земли, но они не захотели кормить нас. Один из них злобно кричал на нас, когда мы, как нам велели белокожие начальники, пришли за едой. Тот человек называл нас животными. Он сказал, что мы можем есть траву, если голодны, и собственный навоз. Нас было много в агентстве, но никто не подумал тогда убить белых. Мы ещё не поняли, что они решили уничтожить нас голодом. С нами пришли женщины и дети, и дети плакали… Мы не могли понять, что бумаги, которые обещали нам мир, не обещали нам жизни. Прикоснувшись руками к пишущим палочкам и нарисовав свои знаки на листах договора, мы не заключили договора о мире. Но тогда мы ещё не знали об этом. Мы просто отдали свои земли и пообещали не воевать против белых людей… И вот в конце Месяца-Когда-Ягоды-Краснеют, случилась первая схватка. Четверо наших воинов просили белых дать им курицу. Они были голодны и сильно раздражены. Один из Бледнолицых стал прогонять их, угрожая ружьём, и они убили его, затем двух других. Священный-Ходящий-Ястреб был недоволен и сказал, что нас всех перебьют за это. Он был старым вождём. Он ходил к белым в их дом, где они обращаются к своему Богу, он даже носил их одежду. Но он остался с нами до конца… На следующий день мы напали на агентство. Многих белокожих убили. Наши вожди и воины дружили со многими, они не трогали друзей. Я видел, как кое-кто из Дакотов прятал знакомых Бледнолицых от наших братьев, потому что большинство было сильно разгневано. Но не все Бледнолицые имели друзей. Мы оставили там много крови. Торговцу, который велел нам есть траву, мы напихали полный рот травы и застрелили его, потом вспороли ему живот и натолкали туда травы тоже… Мы были сильно озлоблены. Я сам убил нескольких человек и отрезал им головы, как издревле было принято поступать с нашими злейшими врагами. В тот же день мы повстречали солдат и прогнали тот отряд, затем напали на форт, но не одолели его. Правда, мы сумели поджечь конюшню и угнали много лошадей, но большой пользы нам это не принесло. У нас не было в достатке стреляющего оружия, и мы собирали с земли оборонённые белыми людьми патроны, складывая их в кушаки. Два дня мы сражались возле деревянной крепости и всё-таки отступили… И тут пришёл большой вождь Синих Мундиров, которого мы называем Длинный Торговец Сибли. Теперь мы испугались, потому что солдат было слишком много. Мы знали, что пощады нам не будет, так как слишком многих жителей мы убили, которые не были воинами… В самом начале Священный-Ходящий-Ястреб спрятал нескольких Бледнолицых даже в своём доме, чтобы оградить их от слишком обозлившихся воинов, но позже запах крови и пороха пробудил в нём забытый голос предков, и он тоже стал жесток к белым людям… Он знал, что солдаты не станут теперь щадить нас… С нами кочевали наши семьи, а мы не привыкли воевать в таких условиях. Поэтому многие стали падать духом. За нами охотились, нас гнали, и мы бежали. Кое-кто стал говорить, что нам следует уйти к степным Дакотам, но наш народ не был богат лошадьми, чтобы передвигаться быстро по открытому пространству. Нас бы перебили сразу, а в лесу мы умели выживать… Тогда многие вожди сложили оружие и сдались белым, среди них был Вабаша и Большой Орёл. Священный-Ходящий-Ястреб ускользнул. Солдаты окружили лагерь с теми, которые согласились больше не воевать. Эти Дакоты не поднимали с того дня оружие. Но на них всё равно направили пушки, отобрали у них ножи и стрелы и заковали в железо, скрепив мужчин подвое, чтобы не смогли сбежать. Священный-Ходящий-Ястреб был застрелен, когда хотел достать для нас лошадей. Он был стар, очень стар, но тем не менее ему отрубили голову и сняли скальп. Солдаты насадили его голову на палку и увезли её в город на показ. Мы долго следили за пленными, но не сумели выручить никого. Длинные Ножи хорошо их стерегли. Однажды из города пришло множество белых людей, но они не носили синюю военную одежду. Это были мужчины и женщины. Они хотели повесить всех схваченных индейцев и кидали в них палки и камни. Пленные не могли сопротивляться, потому что на них висело много цепей. Одного ребёнка затоптали ногами. Солдаты прогнали белых, но увезли и пленников. Теперь мы не знаем, где наши родные. Живы ли они? Куда их забрали? По дороге их опять будут бить, и никто не знает, что ждёт их в том месте, куда их доставят. Индейцев не любят нигде. Их всюду поджидает смерть. Я потерял жену и детей. Я потерял страну. У меня ничего не осталось. Даже имя моё мне не нужно. Я хочу только скорее отправиться по Дороге Призраков следом за моим племенем…