Тайна безымянного острова

Спустившись следующий раз в пещеру и захватив обильный запас факелов из тюленьего жира, Андре с удивлением увидал, что своды огромной пещеры целиком состоят из малахита, запасов которого должно было хватить на десятки, даже на сотни лет. С помощью двух рослых чукчей, с которыми Андре сблизился с первых дней пребывания на острове, ученый устроил здесь первую плавильную печь.

Какую радость испытал бывший профессор физики Стокгольмского университета, когда ему удалось выковать, наконец, первый бронзовый нож, а затем топор! Особенно давало себя знать при этой работе отсутствие клещей, которыми нужно было поддерживать раскаленный кусок металла. С большим трудом удалось заменить их подобием плоскогубцев из мамонтовых бивней, проложенных внутри металлическими пластинками из черенков ножа. Орудуя этим примитивным инструментом, Андре выковал самодельные бронзовые клещи, а затем вылил в форме массивную бронзовую наковальню. Теперь дело пошло живо на лад, и в непродолжительном времени целый ряд орудий и оружия вышел из мастерской Андре.

Его слава, как искусного мастера, а затем как врача и сведущего человека, вскоре распространилась среди туземцев. Все наперерыв спешили снабжать его пищей, шкурами, платьем, заботились об убранстве его хижины.

Но сердце великого исследователя было неспокойно: чем больше он обогащался опытом и знанием, тем мучительнее тянуло его на родину, тем сильнее хотелось ему рассказать всему свету о своих удивительных открытиях, о богатствах, лежавших на этой уединенной земле с ее первобытным населением, стоявшим еще на грани каменного века.

Пять лет провел он уже на этой, отрезанной от всего культурного мира, земле, прозванной им «Островом Одиночества», и постепенно тоска овладела им. Бежать, во что бы то ни стало бежать, — это сделалось для него навязчивой идеей. Быть может, его ожидает смерть в Полярном море, но самая мысль о жизни в вечном заключении была невыносима и мучительна…

Пятого июля 1903 года, когда море освободилось с юга от сплошного покрова льдов, Андре отправился под предлогом разведки в открытое море, взяв с собой запас на двадцать дней пути.

Выйдя в открытое море, он направил путь на юг, к берегам Сибири. Невозмутимый покой прекрасного летнего дня стоял над морем; огромные белые льдины колыхались на волнах, уносимые могучим течением к берегам Гренландии. К несчастью, густой туман мало-по-малу закрыл все вокруг, и пришлось плыть очень медленно из опасения наскочить на льдину. Льдин становилось все больше, и, наконец, Андре увидел себя окруженным со всех сторон сплошным ледоходом. Еще несколько минут, — и лодка очутилась в ледяном плену. Она трещала и стонала под могучим натиском льдин и, едва Андре успел выскочить на лед, как суденышко было раздавлено ими.

Андре очутился на льдине, которая составляла часть огромного ледяного поля, медленно подвигавшегося на северо-запад. Вскоре, сделав необходимые наблюдения, ученый убедился, что ему придется проплыть невдалеке от Острова Одиночества, и хладнокровно предоставил свою жизнь на волю случая.

Гибель Андре казалась неминуемой. У путешественника был лишь небольшой запас провианта и жалкое оружие: бронзовый топор и большой шведский карманный нож. С этим трудно было обеспечить себе жизнь. Часы проходили в томительной неизвестности. Туман попрежнему закрывал все вокруг, и только глухой гул ломавшихся льдов, словно отдаленные громовые раскаты, раздавался по временам, больно ударяя по нервам затерянного в этой безбрежной пустыне человека.

Но усталость почти сорока восьми часов непрерывного бодрствования взяла свое, и измученный Андре уснул.

Он спал необычайно тяжелым, полным мучительных кошмаров сном. Ему грезились картины детства, и смертельная опасность угрожала ему. То он обрывался со скалы и со страшной, все увеличивавшейся быстротой скатывался вниз, разбиваясь об острые выступы гор; то он тонул в воде родного фиорда [5], чувствуя, что все члены его закоченели от страшного холода, и он не может пошевелить даже пальцем. Вдруг, — грезит он, — его мать плывет к нему, хватает, вытаскивает на берег и приникает к нему долгим любящим поцелуем. Но удивленный Андре-мальчик замечает: «Мама, отчего у тебя усы?» Твердая, жесткая щетина колет ему подбородок, губы и щеки…

Андре широко раскрыл глаза и… проснулся. Прямо в лицо ему глядела удивленная морда морского зайца (род тюленя) с широко выпученными любопытными глазами. Андре вскочил и заметил целую стаю этих добродушных животных, которые невозмутимо следили, ничуть ни пугаясь, за его движениями. Он приласкал ближайшее животное рукой, и оно доверчиво вытянуло длинную шею. Бесстрашного шведа, столько раз видевшего смерть лицом к лицу, тронула до слез эта неожиданная ласка зверя.

Покров тумана, заволакивавший горизонт, внезапно рассеялся, и вдали показались знакомые очертания малахитовой земли, высокие вулканические вершины которой сверкали и искрились в лучах солнца.

«Малахитовая земля, — думал Андре, — сколько раз проклинал я тебя, как тюрьму, как место заключения, но как желанна теперь стала ты мне!» Жадным взором следил он за далеким силуэтом острова, который, однако, не приближался, но наоборот стал удаляться в сторону. Сердце Андре мучительно сжалось.

Вдруг он увидел то, что заставило безумно забиться его сердце. Две чукотские лодки, поднявшись на гребне волны, показались вдали, и недавний беглец, не спуская глаз, следил за ними. Вдруг он схватил меховую куртку и начал махать ею в воздухе. Через несколько минут острые глаза чукчей заметили его, и лодки направились к льдине. Это были охотники за тюленями, которые обычно выезжали навстречу проплывавшим мимо льдинам.

Андре был спасен…

Возвращаясь на остров, неудачный беглец окончательно примирился со своей участью. Исследовательская работа, воспитание чукотского юношества, обработка металлов — поглощали все время этого неутомимого, деятельного и энергичного человека.

Время и волнения сделали свое дело. Стан Андре согнулся, борода и волосы стали белы, как снег горных вершин Острова Одиночества. Величайшим счастьем для него была горячая вода гейзера, дававшая возможность постоянно держать в чистоте тело и одежду. Андре окончательно поселился в пещере у подошвы вулкана, вместе с несколькими любимейшими учениками. Здесь они работали в мастерской по изготовлению орудий, а в свободное время старый ученый сообщал им массу сведений из разных областей знания.

Особенно любил он тихие периоды, так часто встречавшиеся в полярных областях, во время бесконечно длинной зимней ночи.

Даже самый легкий ветерок по целым суткам не проносился над зачарованной, заснувшей, покрытой льдом и снегом землей. Только звезды, сияя с необыкновенной яркостью на чистом небе, свершали в двадцать четыре часа свой путь вокруг оси мира. Те же звезды, что светили Андре, когда он был мальчиком, и за которыми он так любил следить, возвращаясь из школы. Холодные, неизменные, они светили здесь, на этом Острове Одиночества, как светили там — в далекой Швеции — его друзьям, из которых, может быть, многие умерли.

Особенно тяжела для него была мысль, что напрасно, бесцельно пройдет для человечества его деятельность, годы исследований, сотни открытий, множество продуманных идей, которые записать он не имел возможности Правда, в базальтовых гротах и пещерах вулкана он сложил обширные коллекции, могущие доставить богатейший материал для ряда музеев. Но достигнет ли кто из европейцев этой земли, отделенной непроходимыми сплошными нагромождениями пловучего льда от остальной вселенной? Повторит ли кто его смелую попытку? Удастся ли ему создать то, к чему он напрасно стремился столько лет, — управляемый аэростат, который, по глубокому убеждению Андре, может быть единственным средством сообщения в полярных областях?

Так проходил один год за другим. Андре перевалило за седьмой десяток, и он стал чувствовать утомление жизнью, все чаще стало уставать его тело, отработавшее свой век сердце отказывалось служить, и не раз, запыхавшись, ученый отказывался от трудной экспедиции или подъема на гору, куда его влекла ненасытная любознательность.