Сезон дождей

— Александр Виноградов.

— Андре Перро.

— Я внук Ивана Строговского. Сын его дочери Анны.

— Я уже догадался. Вы очень похожи на деда. — Перро оглядел его с ног до головы. — Как быстро летит время, — сказал он и, словно опомнившись, повернулся к Мадлен: — Вы так же восхитительны, как и ваш голос по телефону. Это большая редкость. — Он галантно поцеловал ее руку: — Est flatty par la connaissance [1].

— Merci. Je suis touchde [2].

Александр попытался представить Перро пятьдесят лет назад. Он был необычайно гармоничен в роли стареющего аристократа, настолько убедителен, что Александр засомневался в реальности происходящего. Может, через секунду из-за ширмы так же внезапно выйдет его дед. Они обнимутся и заживут счастливо одной семьей. Будут сидеть на берегу Средиземного моря в креслах-качалках, болтать и делиться воспоминаниями. Такой банальный счастливый финал истории, все в рамках жанра.

Андре Перро великолепно сгладил неловкость первых минут знакомства. Александр пытался побороть охватившее его волнение, но не смог. Он еще тешил себя иллюзиями, что в этот раз предстанет перед новым человеком кем-то другим. Маленький шанс начать все сначала.

Один незнакомый человек приходит к другому незнакомому человеку, чтобы поговорить о ком-то, кто скорее всего не имел намерений встречаться с ним. В таких обстоятельствах тяжело сохранить естественность поведения.

За безупречными манерами хозяина угадывалось радостное возбуждение. Он попросил Александра повернуться к тусклому свету и внимательно рассмотрел его лицо.

— Невероятно, но сходство поразительное. Взгляд, подбородок… Мне немного не по себе. Простите меня.

— Это вы нас простите. — Александр, не зная, куда деть руки, скрестил их на груди.

— Женщины сходили по нему с ума. Он был очень красивый мужчина — породистый, аристократичный, всегда с высоко поднятой головой. Такой же, как вы. По характеру он был однолюб. Поэтому женщины испытывали к его персоне повышенный интерес. Каждой хотелось быть той, ради кого он свернет с пути истинного.

Они одновременно расхохотались.

— И что, кому-нибудь это удалось? — спросила Мадлен.

Перро продолжал смотреть на Александра, в его глазах блеснули веселые искорки.

— Нет, Иван не замечал никого, кроме Мари. В их паре флирт любила только она. Он был необычным человеком: с одной стороны, сильным, отчаянным, бесшабашным, с другой — слишком чувствительным, ранимым. Все всегда воспринимал всерьез. Все время искал ответы на вопросы, размышлял, мучился. Однажды он пожаловался мне, что чувствует, будто не умеет жить. Наверное, поэтому мы так легко сблизились. Все, что умел я, — это жить и получать от жизни удовольствие. — Перро махнул рукой, приглашая гостей к столу. Александр обратил внимание на его сухое тонкое запястье, на мгновение мелькнувшее из рукава короткого шелкового халата.

Мадлен первой неуверенно опустилась на широкую лежанку. Александр последовал ее примеру, с удовольствием ощутив мягкость невысоких подушек.

Вошла все та же маленькая женщина с узкими глазами, встречавшая их у дверей. В руках у нее был поднос, заставленный посудой и угощениями. Она выставила на стол несколько пиал, глиняный чайник, термос и тарелку со сладостями. Уходя, она привычным движением заменила догорающие палочки с благовониями на новые.

— Вы не против? — Андре взял большую пиалу с листьями чая. — Понюхайте, — он передал ее Александру, — этот сорт чая помогает раскрыться, наладить контакт.

Александр предпочел бы более проверенный способ. Он мечтал выпить или хотя бы закурить.

Перед тем как пустить пиалу по кругу, Перро еще раз втянул запах зеленых сухих листьев. Познакомившись с чаем, они вернули пиалу хозяину. Он аккуратно пересыпал листья в глиняный чайник и залил кипятком из термоса. Они молча наблюдали за его действиями, не нарушая возникшей тишины. Подождав несколько секунд, Андре вылил воду в подставку под чайником и снова залил листья кипятком.

Наконец он взял три маленькие пиалы, похожие на рюмки, и наполнил их почти прозрачной жидкостью. Чай был непривычно светлым, Александр сделал глоток — запах сена и прогретой солнцем воды. Они быстро опустошили свои пиалы, и Перро тут же наполнил их вновь. На этот раз чай заметно потемнел, а вкус и аромат усилились.

— Угощайтесь, — он придвинул пирожные и конфеты ближе к гостям. — Обязательно попробуйте итальянскую карамель — ручная работа. — Он взял круглую конфету в ярко-сиреневой обертке. — Мне каждый месяц присылают коробку из Пизы. Мне кажется, я тот единственный заказчик, ради которого эта кондитерская все еще существует. По крайней мере, я никогда ни в одном уголке мира не встречал таких конфет. Впервые я попробовал их в середине сороковых годов по дороге во Флоренцию, мы остановились в Пизе, чтобы выпить по чашке чая, — он мечтательно прикрыл глаза. — С тех пор я так и не встретил ничего изящнее и вкуснее. Хозяина лавки звали Урбано Фано. Он умер пять лет назад. Его сын Жетано продал бизнес с условием, что новые хозяева не перестанут изготавливать эти конфеты и поставлять их старым клиентам. Я оказался среди счастливчиков. На обертке буквы «У. Ф.» — инициалы отца. Пока мы едим эти конфеты, жива память о синьоре Фано.

Александр с любопытством взял конфету, рассматривая буквы на сиреневой обертке. Во рту она почти мгновенно растаяла, оставив приятное послевкусие лесных ягод и молока. Мадлен тоже развернула карамель.

— Волшебно! — Она, пренебрегая приличиями, почти тут же потянулась за следующей.

— Теперь я знаю ваше слабое место, — Перро улыбнулся. — Вы уже никогда не сможете забыть их божественный вкус.

— Будьте осторожны, — предупредил Александр. — Она заманивает вас в сети!

— Я готов сдаться без боя, молодой человек.

Они рассмеялись. Александр поставил пустую пиалу на стол. Возникла пауза. Его мысли медленно надувались, как мыльные пузыри, готовые взлететь в воздух, перед тем как лопнуть и оставить мокрые пятна на ковре.

— Иван еще жив? — Он с трудом оторвал взгляд от стола, чтобы посмотреть на хозяина.

— Нет, — Перро спокойно встретился с его взглядом. — Он погиб.

— Как?

— Разбился.

Они снова замолчали.

— Он написал нам письмо, — сказал Александр.

— Я помню.

— Читали?

— Нет, — Андре покачал головой. — Он никому не давал читать свои записи — ни письма, ни дневники. С ним было страшно разговаривать: не успеваешь закончить мысль, а он уже открыл тетрадь и что-то записывает. Он чуть не умер, когда забыл свой дневник в Каннах у Пикассо. Там был один набросок, портрет Мари… Он порывался спрыгнуть с корабля и плыть обратно к берегу.

— Я нашел и выкупил этот дневник вместе с рисунками.

— Вы везучий человек!

— Расскажите, как это случилось, — попросил Александр.

— Мы отдыхали у Пабло на вилле, он только что перебрался туда из Валлориса. Война закончилась, и все веселились как сумасшедшие.

Франция в развалинах, а народ не вылезает из баров и варьете. На Ривьере праздник не прекращался ни на минуту. У всех было отличное настроение. У Пабло тогда только наступил период увлечения портретами. Он закончил цикл «Человеческая комедия», влюбился в Жаклин, хотя еще официально не разошелся с Франсуазой. Летом она с детьми уехала к родителям, а Жаклин заняла ее место. Мы жили одной теплой, веселой компанией, пили шампанское, ездили на море, танцевали, играли в казино. Пожалуй, это было лучшее лето в моей жизни. Иван казался беззаботным и счастливым. Забавно, что Жаклин ревновала Пабло к Мари. Он постоянно рисовал ее, делая наброски на клочках бумаги или на обратной стороне меню. Мари только смеялась. Она не относилась к его искусству всерьез, как остальные. Он не обижался, напротив, постоянно стремился удивить ее. Мари была настоящая красавица. Мужчины в ее обществе теряли себя. — Перро на секунду закрыл глаза, с его лица не сходила блуждающая улыбка. — Иван бережно собирал наброски, вкладывая их между страниц дневника. Пабло не скупился на подарки, — он обвел рукой стены, увешанные картинами и литографиями Пикассо. — В день отплытия домой мы проспали, слуги не смогли нас поднять. Накануне вечеринка длилась до утра, мы отмечали отъезд. Когда нас растолкали, мы едва успели на корабль, в суматохе позабыв половину вещей. Пропажу дневника Иван обнаружил уже в каюте. В ближайшем порту отправил телеграмму Пабло, умоляя выслать дневник Наверное, боялся, что любопытный Пикассо попросит кого-нибудь из русских друзей перевести последние записи. Иван ведь всегда писал только на русском. Говорил, что для него это возможность не забывать родной язык. Пабло клялся, что так и не получил телеграмму. — Перро усмехнулся: — От него можно было ожидать чего угодно. Но факт остается фактом — дневник пропал. Потом в колониях начались волнения, и стало уже не до того.