Хан Тенгри с севера. Негероические записки (СИ)

Он не советовал нам идти на седловину во время акклиматизационного выхода, а ограничиться лишь восхождением на пик Чапаева. Здесь, похоже, мне придётся сделать небольшое, но вынужденное отступление, и рассказать о маршруте. Как я уже говорил, на Хан Тенгри существуют два относительно несложных «классических» маршрута. Более простой из них находится с южной стороны горы. Он поднимается по снежно-ледовому кулуару между Хан Тенгри и пиком Чапаева (6370м) и выводит на седловину между этими двумя вершинами. Высота седловины – примерно 5900м. До седловины этот маршрут не имеет никаких технических трудностей, т.е. «ходится ногами», но довольно лавиноопасен. Нижняя часть его простреливается лавинами и ледовыми обвалами, сходящими с пика Чапаева, и народ проскакивает его рано утром и как можно быстрее.

С севера маршрут поднимается по крутому ребру прямо на северную вершину пика Чапаева (6150м) и уже оттуда спускается на седловину. На седловине оба маршрута соединяются в один, который выводит на вершину Хан Тенгри по скальному Западному Гребню.

северный маршрут (он называется маршрутом Саламатова) гораздо безопаснее южного, но в такой же мере тяжелее физически и технически. Крутой снежно-ледовый гребень разорван в двух местах (между 1м и 2м лагерями и под пиком Чапаева) ещё более крутыми скальными поясами, прохождение которых на этих высотах, да, зачастую, с тяжелым рюкзаком представляет изрядную проблему. К тому же, хождение туда-сюда через пик Чапаева тоже здоровья не прибавляет. Когда-то этот маршрут получил категорию 5Б, но эта оценка, естественно, не подразумевала, что вся гора от подножия и до вершины заранее провешена перильными верёвками, как это происходит сейчас.

Когда я собирался на Хан Тенгри, меня здорово смущал этот вопрос. Я имею в виду перильные верёвки. Абсолютно очевидно, что не будь Хан Тенгри провешен перилами, я никак не смог бы собрать себе команду, у которой был бы шанс на него взойти. Поколебавшись, я убедил себя в том, что, собственно, в мои планы входило восхождение на семитысячник, а перильные верёвки не сделали гору ниже, чем она была. Я понимаю, что иду на эдакий «адаптированный» Хан Тенгри, но я и отношусь к нему соответственно. Того, старого Хан Тенгри всё равно уже нет и не будет, да он мне и не по зубам. Просто это, новая ТАКАЯ гора, и на ней есть новый ТАКОЙ маршрут. Так я решил для себя, хотя всё это довольно печально.

Перед обедом я сижу в столовой и наблюдаю, как две девочки и парень из кухонного персонала накрывают столы. Они обсуждают свои «кухонные» проблемы, скрытые обычно от глаз клиентов, и я чувствую себя за кулисами театра.

«Поставь ножи туда и туда» – кивком головы девочка указывает парню на «недоработанные» столы. «Зачем они нужны» – вяло отмахивается парнишка – «всё равно резать нечего...».

«Ставь, ставь, не рассуждай. Положено так. Не покладём – меня уволят...». «А ножей опять не хватает» – говорит вторая. «А ты возьми со стола у наших (имеются в виду гиды), наши обойдутся...»

Выход в первый лагерь

Кто выходит рано на маршрут, тот договаривается с кухонными ребятами с вечера, и те кормят их утром чем нибудь незамысловатым прямо на кухне. Мы договорились с кухней на 6 утра, но наш будильник не прозвенел. Но не прозвенел он и у кухонных. Вместе с нами должны были прийти на ранний завтрак канадцы и москвичи, но и они проспали. Мистика какая-то! Я проснулся в 5.55, растолкал Эяля и оделся со стремительностью, не замечавшейся за мной со времён службы в армии. Напялил «пластики», схватил собранный с вечера рюкзак и помчался на кухню, периодически сгибаясь пополам на крутом подъёме от нехватки воздуха. В промороженной кухонной палатке меня встретил осоловелый спросонья персонал. Чуть позже подвалили канадцы, москвичи и Эяль. Нас накормили яичницей-глазуньей и напоили чаем. В 6:45, в серых предрассветных сумерках мы спустились на ледник. 40 минут заняло у нас пересечь его и подойти под чапаевское ребро. Ледник был простым. Собственно говоря, я редко видел столь простые для хождения ледники. Никаких трещин мы не встретили, только в 2-3х местах пришлось перепрыгнуть через пересохшие за ночь, отполированные водой желоба, напоминавшие лоток по которому выкатываются шары из барабана спортлото. Мне было хреновато, и я с трудом поспевал за Володей, а Эяль сразу же ускакал далеко вперёд. Живенько так, как выпущенный на волю козлик. Впрочем, он честно подождал нас в широкой ложбине между моренным валом и пологим снежным склоном, с которого начинался подьём по ребру. Здесь мы надели кошки. 

К моему удивлению, на подъёме я довольно легко вошёл в ритм, и мы с Володей неторопливо нарезали широкие серпантины по смерзшемуся за ночь фирновому склону. Сто метров некрутого подъёма привели нас к оконечности старого лавинного выноса, и здесь мы сели передохнуть. Слева от нас бугрились припорошенные и смерзшиеся завалы, образованные остановившейся лавиной. Эти завалы мне не понравились, но состояние снега в данный момент было отличным. К тому же, все мы внушаемы: если серпантин маршрута протоптан опытными людьми прямо вверх по лавинному выносу, то очевидно ничего лучшего тут не придумаешь... 

От места нашего привала склон стал круче, а задерживаться тут не хотелось, и я выжимал из себя всё, что мог. Эялю я сказал, чтобы он не ждал нас, а двигался со всей возможной скоростью до большого бергшрунда, к которому вели следы наших предшественников, и который пересекал склон в стороне от пути схода лавин. 

По мере того, как набирающее силу солнце нагревало склон, снег становился липким, повисал комьями на ногах и тормозил и без того нестремительное продвижение. Наконец, тропа, до того струившаяся широким, крутым серпантином, стала положе и решительно ушла влево. Мы вышли к большому бергшрунду, где Эяль давно поджидал нас, потихоньку коченея.

Можно расслабиться.

Чувствовал я себя хорошо, держал вполне приличный темп и настроение моё взлетело до небес. Сидя на рюкзаке, жуя сухой кисловатый абрикос, я пялился на искрящиеся в утренних лучах снежные откосы, сбегающие далёко вниз к тёмному ложу ледника, на вызываювающие тошное кружение головы гиганские ледовые нашлёпки Северной Стены и думал простые мысли, о том, что вот я здесь, лезу на самого Хан Тенгри, и, несмотря на это, я – это всё тот же я... Что-то в этом роде.

Я достал фотоаппарат, неловко снял крышку, и отчаянным взглядом проследил её стремительное падение. Проскользив метров 20 вниз по склону и перепрыгнув через полузасыпанную трещину, она остановилась призывно чернея на снегу, чистом, как непорочное зачатие. Было ясно, как день, что прямо вниз мне тут никак не спуститься. Можно было лишь вернуться обратно по тропе, спустившись ниже закрытой трещины, через которую крышка перескочила, а оттуда уже пройти траверсом под то самое место, над которым мы сейчас сидели. Я с укоризной посмотрел на вершину Хан Тенгри. Возвращаться не хотелось. «Куда ты спешишь?» – сказал Володя – «будем возвращаться в базовый, тогда и подберёшь». Я нехотя согласился, хотя и подумал, что за день солнце вплавит чёрную крышку в снег, и не факт, что я смогу её найти.

Эяль, тем временем, решил, что пора двигаться. Вдоль бегшрунда были протянуты горизонтальные перила, а от его дальнего края вверх уходила протоптанная в глубоком снегу траншея. Склон в этом месте был довольно крутым, и вдоль траншеи тоже висели перила. Собственно говоря, всё ребро, от этого бегшрунда и до самой вершины пика Чапаева было полностью провешено перилами.