Тайна племени голубых гор

Когда-то огромные стада тучных буйволов паслись па пастбищах Нилгири. Англичанин Хог в 1829 году писал, что у тода десять тысяч буйволов. Теперь их у тода не более двух с половиной тысяч. Простые буйволы находятся в собственности отдельных семей, священными буйволицами владеет сообща род или манд. Раньше священные буйволицы снабжали тода всем необходимым. До сих пор масло, сбитое из молока этих буйволиц, и сыворотка распределяются жрецом поровну между членами рода или манда. Но священных буйволиц осталось совсем немного. В Муллиманде, например, их всего шесть, в Инкиттиманде — три, в Епаршкадрманде — три, в Кишманде — две, и так далее. Доход от них невелик. Нередко все продукты, получаемые от священных буйволиц, приходится сбывать на рынке в Утакаманде. Основной доход тода — от простых буйволов. Почти каждая семья имеет их. Стада времен дедов и прадедов насчитывали сотни голов. Мне называли цифры в 500 и 800. Ныне несколько десятков — очень хорошо. Чтобы получить представление о распределении буйволов в племени, я взяла на выбор несколько мандов. В Тхидкораиманде живут две семьи. Одной принадлежит 15 буйволов, другой — 35. Синикен из Паголкодеманда владеет 50 буйволами. Его семья состоит из семи человек. Талапатери из Талапатериманда принадлежит 40 буйволов. У него жена и пять человек детей. У Мелкада из того же манда 30 буйволов. В Муллиманде самый бедный (Поршвик) имеет 15 буйволов, а самый богатый (Кутнарз) —30. В Епаршкадрманде живут два брата, и у каждого из них по 20 буйволов. У братьев Парана и Кушана из Тхавуткориманда тоже по 20 буйволов. В Инкиттиманде братья Тиленеш и Пенбутути имеют 60 буйволов. Нерону из Кишманда принадлежат 20 буйволов. Список можно было бы продолжить, но в этом нет необходимости. Самым зажиточным в этом районе оказался Кероджь. Ему и его сыну принадлежат 100 буйволов. Однако понятие зажиточности в племени весьма относительное.

Распределение, как мы видим, более или менее равномерное. Ну а что значат 15–40 буйволов для семьи, где пять-семь человек? Если большинство буйволиц дают молоко, это четыре-пять рупий в день. Этих денег хватает не на многое. Рис, чамай и овощи. И то не каждый день. Весной, когда буйволицы дают мало молока, тода голодают. В мандах нечего есть. Женщины скатывают маленькие серые шарики, чамай наполовину с травой, и дают их детям. А у многих не бывает и этих шариков. И тогда «на помощь» приходят рыночные торговцы и ростовщики. Стоит только раз попросить, и ты всю жизнь будешь приносить в лавку торговца или ростовщика буйволиное молоко и деньги, если они у тебя окажутся. Установить, сколько тода должны, невозможно. О своих долгах они имеют весьма смутное представление. Кредиторы также тщательно охраняют профессиональную тайну. Одно можно сказать: каждый тода должен кому-то на утакамандском рынке. По традиции сын продолжает выплачивать долги умершего отца. Я не знаю ни одного тода, который смог бы расплатиться с долгами при жизни. Только смерть освобождает его от них. Произвол и бесправие, царящие при этом, с трудом поддаются описанию. Стоит только полчаса побыть на рынке в Ути, чтобы стать свидетелем того, как обманывают тода. А иногда можно и не ходить на рынок.

Я ехала в автобусе по Майсурской дороге. На одной из остановок в машину влез Наждоць, брат Пеликена. Он втащил за собой большой бидон с молоком.

— Алтышша, амма? (Как поживаешь?) — приветствовал он меня.

— Хорошо, — ответила я по-тамильски. — Ты куда собрался?

Наждоць объяснил, что едет в чайную лавку, которая стоит на перекрестке, в двух милях отсюда. Он продаст в лавке молоко и купит рис в Утакаманде.

Минут через двадцать автобус остановился у чайной лавки. Наждоць спрыгнул и зашагал с бидоном к лавочнику. Лавочник, молодой парень с прицеливающимся взглядом, поманил Наждоця пальцем. Что произошло в лавке, я не видела. Через несколько мгновений оттуда появился Наждоць с пустым бидоном и растерянно остановился у автобуса.

— Что-нибудь случилось? — поинтересовалась я.

— Он не дал мне денег. Сказал: «Будешь возвращаться из Ути, возьмешь».

Но и на обратном пути Наждоць ничего не получил. Когда он возмутился, лавочник пригрозил ему, что вообще не будет покупать у него молоко.

— Разве это справедливо? — жаловался Наждоць. — Я приношу ему молоко каждый день, а он мне платит раз в три дня.

В последнее время у тода появились другие возможности сбывать молоко. С 1946 года в Утакаманде существует Кооперативное общество по снабжению молоком. С 1960 года в него стали привлекать тода. Для того чтобы стать членом общества, надо заплатить 25 рупий. Не у каждого тода есть такая сумма. Поэтому в обществе всего тридцать девять тода. Члены кооперации имеют ряд преимуществ. Они свободны от произвола рыночных торговцев и лавочников. Общество предоставляет своим членам кредит. Но все дело в том, что цена, которую платят в кооперативе за литр молока, ниже рыночной. Это заставляет многих тода, даже членов этой организации, сбывать часть молока на рынке. В обществе дают 8 анн за литр, а на рынке можно получить рупию, а иногда и больше. Каждый день тода сдают в общество около 475 литров молока. Его отправляют в Мадрас. Каждую неделю по вторникам у приземистого здания кооператива пестрят путукхули. В этот день тода получают деньги за проданное молоко. Расчет ведется строгий. Все записано. Каждый член имеет свой счет. В небольшой конторке рядом с цементированным прохладным залом, где хранится молоко, сидит молодой парень — клерк. Он раскрывает передо мной счетную книгу и старательно водит пальцем по строчкам.

— Тода, тода… — шепчет он про себя. — Вот посмотрите, они приносят нам молоко ежедневно, но каждый раз разное количество. Некоторые сдают два литра, а некоторые — тридцать. Часть молока они все-таки продают на рынке. Больше всего мы получаем от них в дождливый сезон. Наша машина курсирует по шоссе и забирает молоко. Самим тода проехать в это время в город на рынок очень трудно.

Потом выясняется, что и машина общества не может охватить много мандов. Она ездит по Майсурской дороге, а там к шоссе подходят только десять мандов.

За приоткрытой дверью конторки мелькнули путукхули и скрылись. И наконец сквозь узкий дверной проем протискиваются сразу две фигуры: Мутикен и Нельдоди. Они чинно садятся на деревянную скамью напротив нас. Светлые глаза Нельдоди полны любопытства, от нетерпения он теребит бороду, но спросить ни меня, ни клерка ни о чем не решается. Мужчина тода должен быть выдержанным.

Я прихожу ему на помощь:

— Как дела, Нельдоди?

Теперь он может вступить в разговор.

— Хорошо, — быстро отвечает он. — А ты что здесь делаешь? Хочешь купить молоко? Да?

— Нет. Просто интересуюсь, как идут дела тода в кооперативе.

Нельдоди хмыкает в бороду и смотрит на Мутикена.

— Спросите у них, — вмешивается клерк, — почему они не продают все молоко в кооператив.

Почему не продают? Мутикен и Нельдоди начинают объяснять.

Все тода кому-нибудь должны, а кредиторы часто требуют уплату долга молоком. Они перепродают это молоко. Если тода не принесут им молока, они будут требовать деньги. Из сетей кредитора не вырвешься, это не каждому под силу. Лавочники не хотят, чтобы тода вступали в кооператив.

— Разве общество не может помочь тода освободиться от задолженности? — спрашиваю я клерка.

На его лице появляется выражение неподдельного ужаса. Он хватается за голову, потом воздевает руки.

— Разве можно разобраться в их долгах? Нам нужно будет судиться с каждым лавочником и ростовщиком. Бог мой, откуда у нас силы для этого?

Нельдоди кивает головой. Откуда, действительно, взять эти силы?

— Удойность буйволов очень низкая, — сокрушается клерк. — Каждая буйволица дает один-два литра в день. Если подкармливать буйволиц, они дадут больше.

— Подкармливать? — переспрашивает Мутикен. — Чем? У нас отняли пастбища. А за корм на рынке надо платить. Чем?

В самом деле, в обществе тода в среднем выручает пять рупий в день. На эти рупии надо накормить семью, а не буйволов.