Дневник полярного капитана

Понедельник, 4, декабря. Лагерь № 29.

9 часов утра. Я всех поднял в 6 часов. Ночью ветер перебросился с NNW на SSO; был не сильный, но солнце скрылось и небо было мрачное; смутно виднелись клочки земли, и мы полагали, что как-нибудь можно будет продвинуться вперед, но во время завтрака ветер вдруг усилился, и когда мы выглянули из палатки, одного взгляда было достаточно: свирепая метель крутила снег, сухой и мелкий, как мука. Мы все работали, воздвигая новые, солидные снежные валы для защиты лошадей, – задача неприятная, но существенно содействующая спокойствию животных, которые стоят сонные и скучные, но нисколько не зябнут.

Собаки вчера вечером вместе с нами пришли в лагерь, а возчики со своими санями подошли сегодня поутру, как раз когда мы кончали вал; так что мы опять все в сборе. Шедшие позади с большим трудом разбирали наши следы и говорят, что без следов совсем не могли бы держать курс. В эту погоду нет никакой возможности двигаться вперед, а чем объяснить ее – положительно не знаешь. Барометр вчера к ночи поднялся от 748 до 761 мм – феноменальный скачок. В атмосферных условиях, очевидно, происходит какая-то большая неурядица. Что ж, надо терпеть и надеяться на лучшее; только берет невольная досада, когда сравниваешь такую погоду с той, которую испытали наши предшественники.

Лагерь № 30.

Ветер утром упал, а в 12.30 небо начало проясняться. К 1 часу засветило солнце, к 2 часам мы выступили, а к 8 часам вечера пришли сюда, пройдя 13 миль. Во все время перехода земля была нам ясно видна, и мы легко различали все ее черты. Есть много неотмеченных на картах ледников. Очертания гор округленные, массивные, с небольшими выступами и пиками. Ледники прорыли глубокие проходы между стенами, под очень высокими углами. На предгорье выделяются два-три пика, голыми, почти перпендикулярными иглами. Должно быть, гранитные; узнаем после. Впереди нас поднимается гора Надежды, под круглой ледяной шапкой, усеянная большими камнями. Должны дойти до нее завтра без труда – всего 12 миль. Лошади сегодня шли великолепно, легко одолевая глубокий снег в ложбинах. Они, очевидно, в гораздо лучшем состоянии, чем лошади Шеклтона, и не подлежит сомнению, что они прошли бы много дальше, если бы хватило корма. Собаки – прелесть, но пришли голодные, так что пришлось пожертвовать бедным маленьким Майклом, на котором, как и на прочих, оказалось очень много жира.

За эти два ужасных дня мы потеряли всего 5–6 миль, но ненадежное состояние погоды внушает мне опасения относительно ледника, где более, нежели где-либо, нам нужны будут хорошие дни. Преследует сознание, что лето выдалось ужасное… Мы, можно сказать, одолели первую часть нашего путешествия. Если смотреть с этого лагеря на SSO, где видна самая далекая земля, кажется более чем вероятным, что на Барьере возможно достигнуть более высокой широты, так что Амундсен, который идет этим путем, должен, если ему сколько-нибудь повезет, сократить горный переход до каких-нибудь 100 миль. Во всяком случае, это подает прекрасные надежды на будущий год, если только придет новый транспорт. Глубина ложбин равняется, по-видимому, 12–15 футам или около того.

Вторник, 5 декабря. Лагерь № 30.

Полдень. Сегодня утром проснулись, смотрим: бешеная вьюга, с воем и вихрем. Испытанные нами до сих пор метели все еще не имели самой характерной черты – мелкого, как порошок, снега; сегодня мы эту черту узнали в полной красе. Довольно простоять две минуты, чтобы запорошило всего с головы до ног. Температура высокая, так что снег пристает, прилипает. Что касается лошадей, то у них голова, хвост, ноги – все, что не защищено попонами, обледенело; они стоят глубоко в снегу; сани почти засыпаны, огромные сугробы поднимаются выше палаток. Мы позавтракали, построили заново валы и опять полезли в свои мешки. Не видать соседней палатки, не то что земли. Ума не приложу, что бы означала такая погода в это время года.

Это уж слишком, хотя, конечно, счастье еще может повернуть в нашу сторону. Сомневаюсь, чтобы кто-либо мог идти вперед в такую погоду даже при попутном ветре; против же ветра – невозможно.

Существует ли какая-нибудь широко распространенная атмосферная пертурбация, дающая себя чувствовать во всем этом районе, или мы являемся жертвами исключительных местных условий? В последнем случае есть над чем задуматься, если представить себе нашу маленькую компанию борющейся против всяких невзгод в одной местности, тогда как другие благополучно двигаются вперед под солнечными лучами. Много значит счастье, удача! Никакая предусмотрительность, никакое умение не могли подготовить нас к такому положению. Будь мы вдесятеро опытнее или увереннее в наших целях, мы не могли ожидать таких ударов судьбы.

11 часов вечера. Ветер весь день дул изо всей силы, и снег выпал, какого я не запомню. Заносы кругом палаток прямо чудовищны. Температура утром была 27° [–3 °С], а после полудня поднялась до 31° [–1 °С]; к этому времени снег таял, вследствие чего на всем образуются лужи; палатки промокли насквозь, ночные сапоги, верхняя одежда – словом, все; с шестов, поддерживающих палатки, и с дверей капает вода; вода стоит на покрывающем пол брезенте, пропитывает спальные мешки; вообще – скверно! Если нагрянет мороз прежде, нежели мы успеем просушить наши вещи, нам будет очень нехорошо. И все-таки это имело бы свою забавную сторону, если бы не серьезная задержка, – времени терять нам никак нельзя. И надо же было ей случиться именно в это время! Ветер как будто утихает, но температура не падает и снег, все такой же мокрый, не унимается. Кэохэйн даже сочинил по этому поводу прибаутку, очень складную, в рифму; смысл такой, что скоро придется перевернуть палатку и сделать из нее лодку.

Среда, 6 декабря. Лагерь № 30.

Полдень. Скверно, невыразимо скверно. Метель свирепствует с неослабевающей яростью. Температура дошла до 33° [1 °С]; в палатке все промокло. Побывавшие на дворе возвращаются точно из-под проливного дождя. С них течет, и тут же образуется у ног их лужа. Снег поднимается выше и выше вокруг палаток, валов, лошадей; последние жалки донельзя. О, это слишком ужасно. А до ледника всего 12 миль! Одолевает полная безнадежность, против которой тщетно борешься. Нужно нечеловеческое терпение.

11 часов вечера. В 5 часов, наконец, чуть-чуть просветлело; земля теперь видна, но небо все еще затянуто. Снега масса. И ветер еще порядочно силен, и температура не понижается. Нехорошо. Но если хуже не будет, завтра утром можно будет двинуться в путь. На нас нитки нет сухой.

Четверг, 7 декабря. Лагерь № 30.

Метель продолжается. Положение становится серьезным. Корма после сегодняшнего дня остается всего на один день, и то не на полный рацион, – так что завтра надо или идти, или придется пожертвовать лошадьми. Это еще не такая беда; с помощью собак можно, конечно, еще продвинуться. Хуже всего то, что мы сегодня уже попользовались частью той провизии, которая, по расчету, назначалась для склада на леднике. Первая вспомогательная партия сможет идти не более двух недель с сегодняшнего дня.

Буря, по-видимому, еще не собирается утихать. Мелькнувший было вчера вечером проблеск обманул: около 3 часов утра и температура, и ветер снова поднялись, и все опять пошло по-прежнему. Не вижу признака конца, и все согласны со мной, что нет возможности тронуться с места. Остается одно – покориться; но это нелегко. Нельзя не признать такое бедствие незаслуженным, когда планы были составлены так тщательно и принятые меры отчасти уже увенчались успехом.

Если было бы нужно начать сначала, не вижу, что можно было бы в них изменить. Были широко приняты в расчет и возможные полосы дурной погоды, сообразно с пережитым опытом; декабрь у нас здесь – лучший изо всех месяцев, и самый осторожный организатор не мог предвидеть такого декабря. Ужасно лежать здесь в спальном мешке и думать, какая это жалость, в то время как, при сплошном свинцовом небе, положение с каждым часом ухудшается. А температура 32° [0 °С]. Мирз от снега временно ослеп на один глаз. Надеюсь, что этот отдых ему поможет; но он говорит, что глаз уже давно у него болел. В такую погоду не может быть хорошего настроения, но наши ребята всегда готовы развеселиться… Вчера, во время краткого проблеска надежды, уже слышался смех.