Человек с луны.

Там-там-там!— вдруг раздается за спиной Маклая.

Он с трудом удерживает полное ведро и оборачивается назад. Он ведь только что думал об этом. Откуда же это красное пламя? Эти песни? Громко стучит барабан — барум.

Факелы из сухих пальмовых листьев пылают ярко. Туй и его друзья папуасы смеются и приветствуют Маклая.

— Здравствуй, Маклай! — кричат они.— Сегодня новолуние. Сегодня праздник! Мы пришли к тебе встречать молодой месяц, Маклай!

Впереди всех двое несут большую свинью. Остальные несут бананы, плетеные корзины с рыбой, плоды таро, куски мяса, завернутые в листья хлебного дерева. В одном из папуасов Маклай узнает отца вылеченного им мальчика, но в толпе еще много незнакомых, чужих.

Папуасы весело скалят зубы и приподнимают свои подарки.

При свете факелов зубы и глаза блестят особенно ярко. На плечах — плащи из грубой ткани, сделанной из луба. В волосах — цветы. Цветы и за поясом, и за браслетами на руках, и за перевязями у коленей.

— Мы пришли к тебе,— говорит Маклаю Туй.— Мы пришли к тебе сегодня не одни. С нами люди из Гумбу, и люди с Били-Били, и люди из Гарагасси. Мы привели их посмотреть на тебя, потому что ты хороший человек, Маклай. Ты не прячешь от нас своих лекарств, ты с нами, как брат, Маклай. Ты дал лекарство Сегалу, и нога стала здоровой и крепкой, как кость кабана. Ты вылечил мальчика, сына Мара-мая. Мальчик здоров и прыгает, как кенгуру. Мы пришли сказать тебе, что ты хороший человек. Вставай, мы проводим тебя. Ты хороший человек, Маклай! Жители Горенду никогда не убьют тебя!

Маклаю трудно подняться с камня.

Тяжелое ведро тянет его книзу. Колени сгибаются сами собой. Ноги дрожат.

Если бы не Туй, Маклай еще посидел бы немного здесь, у ручья. Может быть, он даже вылил бы добрую половину воды обратно. Может быть, он ухватился бы за ветку дерева — так легче вставать; может быть, проворчал бы что-нибудь сквозь зубы — так хочется иногда обругать свои ноги за то, что они не слушаются, свои руки за то, что они не двигаются! Но перед Туем нельзя казаться слабым.

Маклай на минуту закрывает глаза, чтобы побороть головокружение, и встает.

— Спасибо,— говорит он Тую и обнимает его, но папуасскому обычаю прижимаясь левым плечом к его груди.— Спасибо, вы пришли как раз вовремя!

МАШЕНЬКА – МАШ-ША

Папуасы сложили свои подарки у крыльца. Мара-май, отец выздоровевшего мальчика, выступил вперед и сказал речь:

— Вот свинья. Это хорошая свинья. Мы принесли ее Маклаю. Он заколет ее копьем. Она будет кричать, а потом умрет. Маклай развяжет ее, опалит волосы, разрежет ее и съест.

Маклай слушал серьезно. Он уже знал, как надо отвечать в таких случаях. Он поставил ногу на бок свиньи и ответил, тщательно подбирая слова (за два месяца он уже почти научился говорить по-папуасски) :

— Я буду есть свинью, я буду говорить, что люди из Горенду — хорошие люди. Будут хороши люди из Горенду — будет хорош и Маклай. Маклай тоже хочет подарить что-нибудь своим гостям. У Маклая еще есть и маль — красные тряпки, и гану — зеркальце, и гвозди, и табак. Маклай хочет делать только хорошее людям Горенду.

Маклай говорил громко, но и стоять прямо и говорить громко было очень трудно. По спине плыл озноб, кружилась голова, от лихорадки чуть-чуть постукивали зубы. Больше всего Маклаю хотелось сейчас лечь в постель, но гости и не думали уходить.

Музыканты уселись полукругом и заиграли. Били барабаны, большие и маленькие, дудели бамбуковые дудки, гремели погремушки «орланай», сделанные из пустых орехов. Мужчины низкими, хрипловатыми голосами пели песню. Маклай с трудом разбирал слова.

Тонкий месяц вышел сегодня на небо —

Это молодой месяц!

Кончились темные ночи, кончились страхи,—

Здравствуй, молодой месяц!

Твой сын живет среди нас, месяц,

Среди нас, молодой месяц.

Мы принесли ему бананов и таро,

Чтобы встретить молодой месяц.

Его хижина стоит крепко.

Загляни в нее, молодой месяц,

Для людей Горенду он брат —

Твой сын, молодой месяц.

Пошатываясь, Маклай побрел в хижину. Ульсон жадно пил холодную воду прямо из ведра.

— Что-то как будто полегче,— сказал Ульсон.— А на вас лица нет. Знобит?

— Знобит,— ответил Маклай.

— Ну, так гоните их всех и ложитесь в постель! Нельзя же убивать себя окончательно.

Маклай не ответил. Из ящика стола он достал ножницы и кусочек бумаги.

— Опять волосы? Маклай кивнул головой.

— Только себе-то уж стригите теперь с другой стороны. Левая половина у вас уже вся без волос.

— Хорошо,— устало согласился Маклай и снова вышел к своим гостям.

Песня кончилась. Замолчали барабаны. Только длинная бамбуковая труба все еще гудела на одной и той же непрерывной ноте.

— Туй! — спросил Маклай.— Есть ли здесь люди из Гумбу или люди с Били-Били?

— Здесь есть люди с Били-Били. Вот Дягусли. Он с Били-Били.

— Не даст ли мне человек с Били-Били прядь своих волос, Туй?

— Как я?

— Как ты, Туй.

— Ты хочешь быть его братом?

— Я хочу быть его братом.

— Ты не будешь колдовать над его волосами и жечь их, чтобы он сгорел сам, и бросать их в воду, чтобы его самого взяла вода, и развевать по ветру, чтобы от него не осталось даже следа на земле?

— Я не буду колдовать, Туй.

— Ты дашь ему свои волосы, как ты дал мне, и Бугаю, и Сегалу, и Ляму, и другим людям из Горенду?

— Я дам ему свои волосы!

— Хорошо, я скажу ему, чтобы он не боялся. Люди с Били-Били еще боятся тебя, Маклай.

Туй подвел к Маклаю чуть-чуть упирающегося Дягусли. Папуас недоверчиво смотрел на блестящие ножницы и переминался с ноги на ногу.

— Не бойся! — кричал ему Туй.— У меня Маклай тоже брал волосы, и ты видишь — я жив!

— Он брал и у меня,— отозвался кто-то из толпы.

— И у меня.

— Я не сделаю тебе зла, Дягусли. Я хочу быть твоим братом. Я спрячу твои волосы — ты спрячешь мои. Все будет хорошо, Дягусли. Не так ли?

Дягусли нерешительно кивнул головой. Звякнули ножницы. Прядка черных курчавых волос Дягусли осталась в руке Маклая.

Маклай улыбнулся:

— А теперь я срежу свои. Бери, Дягусли. Дягусли смотрел на срезанные волосы Маклая и

не знал, что с ними делать. Потом, вздохнув, он завернул их в широкий лист таро и сунул в свой гун. Вероятно, волосы на что-нибудь да нужны, если человек с луны выпрашивает их у всех.

Месяц, как легкая лодочка, выплыл уже на самую середину неба. В последний раз ухнули барабаны, трубачи опустили свои трубы.

— Прощай, Маклай,— говорили папуасы,— прощай!

Толпа редела. Маклай стоял на крыльце, провожая гостей. Двое папуасов нерешительно топтались на месте. Они подталкивали друг друга, но каждому было страшно заговорить первому. Наконец решился более молодой.

— Человек с луны,— сказал он,— у меня родилась дочь.

— Дочь? Это очень хорошо — дочь! — сказал Маклай.

— Это совсем нехорошо. Хорошо, когда сын. Тогда бывает праздник. Тогда горят костры и бьют барабаны. Но пускай живет и дочь. Она смешная и маленькая. Она держала меня за палец и смеялась. Я хочу, чтобы она жила.

— Она будет жить,— уверенно ответил Маклай.

— Дай ей имя! Не сердись только, что это девочка. Дай ей имя. Если человек с луны даст ей имя, она будет жить дольше!

Маклай задумался. Прищурившись, он смотрел на высокое ночное небо, на крупные звезды. Как давно уже он не видел над собой Большой Медведицы! Как давно не слышал он перепелиного голоса в поле! Не дышал запахом березового листа и тополевых почек! Родина! Как это далеко!

— Назови свою дочь Марией,— вдруг сказал он ожидавшему папуасу.— Маша — это такое хорошее имя! Маша! Машенька!

— Маш-ша,— старательно повторил папуас.— Маш-ша!

И он протянул Маклаю свою левую руку.