Навстречу неизведанному

Шли годы учебы. В одной группе учились Дмитрий и Харйтон Лаптевы, Алексей Чириков, Василий Прончищев, Степан Малыгин, Алексей Нагаев, Степан Муравьев. Занимались дружно, помогали друг другу, вместе мечтали о морских вояжах и подолгу засиживались за книгами, читая вслух описания неизвестных стран, необычных животных, странных людей и их непонятных обычаев. Так хотелось все это увидеть!

Просматривая географию Гюбнера с ее интересными гравюрами, они всегда обращали внимание на мудрые афоризмы, придуманные русским переводчиком и помещенные на заглавных листах. Так, на титульном листе, где изображался Атлант, державший земной шар, было написано:

В свободное время воспитанники академии шли смотреть молодую столицу, которая с каждым годом украшалась новыми величественными зданиями и сооружениями. При этом они часто посещали пристани, где стояли иностранные корабли и корабли молодого русского флота, вид их восхищал будущих моряков.

Большой интерес для юношей представляли так называемые «зверовые дворы», а их было два: на Троицкой площади и Хамовой улице, где находились различные звери и птицы, и в том числе слон, доставленный из Персии.

Прогулка по Петербургу обычно заканчивалась осмотром кунсткамеры, где были выставлены диковинные экспонаты: скелет человека громадного роста, собрание минералов, анатомические препараты, археологические находки. Здесь же находился знаменитый глобус, подаренный Петру Первому и привезенный из Киля.

Дружба учеников академии — будущих участников экспедиции — скреплялась не именитостью и богатством, как у многих их товарищей по учебе, а единой любовью к профессии моряка и стремлением к знаниям, полезным для отечественного флота.

Условия жизни учеников и даже преподавателей Морской академии были нелегкими. Часто задерживалась выдача денежного содержания, не хватало средств на питание, одежду.

Директор академии Матвеев в сентябре 1717 года докладывал адмиралу Апраксину: «На содержание академических всяких расходов денег у меня в приходе никаких нет, не токмо вновь прибылых гардемаринов, ни настоящих содержать оных нечем». А из разночинцев, которые математической науке обучаются, продолжает далее Матвеев, «сорок два человека во учение не ходят затем, что стали наги и босы». [21]

Особенно туго приходилось ученикам, принадлежавшим к мелкопоместному дворянству: родители их зачастую не могли оказать достаточную материальную помощь.

Уже на первом году учебы Харитон Лаптев и Семен Челюскин вынуждены были просить назначить им денежное жалование и предоставить жилье за счет академии.

Однако невзгоды они переносили стойко, и эта замечательная черта характера Дмитрия Лаптева, Харитона Лаптева, Василия Прончищева и Семена Челюскина в дальнейшем помогла им преодолеть трудности северных походов и заметно отличала их от многих товарищей по экспедиции.

Наступила весна 1718 г. За прошедшие два с половиной года большинство учеников академии первого набора изучили общие предметы и приступили к освоению «навигацких наук».

Весной направлялись на корабли только те ученики, которые уже начали изучать «навигацкие науки». Когда ученик приступал к практике на кораблях, то с этого года и считалась его служба во флоте.

23 апреля 1718 года в торжественной обстановке зачитали приказ о присвоении звания «гардемарина» ученикам, которые «определены в нынешнюю компанию» на корабли, и о назначении лучших учеников «для обучения других гардемаринов». [22]

На корабль «Мальбурх» назначили одиннадцать гардемаринов и трех для их обучения, в том числе Харитона Лаптева. На корабль «Москва» — девять гардемаринов и четырех для их обучения, в том числе Дмитрия Лаптева. Оба корабля входили в Котлинскую эскадру. На шняву «Диана», входящую в Ревельскую эскадру, направили гардемарина Василия Прончищева. [23]

Это было самое большое учение. Всего на кораблях находилось триста двадцать четыре ученика и гардемарина академии. Эскадры в течение трех месяцев производили маневры в водах Балтийского моря, Финского и Рижского заливов, а Ревельская эскадра заходила и в Копенгаген.

С апреля 1716 года гардемаринами называли тех учеников академии, кто был определен для прохождения морской практики, а в конце 1716 года было установлено уже официальное звание и сама должность гардемарина во флоте.

Гардемарины на кораблях ставились в строевом отношении в положение морских солдат, однако, в отличие от простых солдат и матросов, гардемарина требовалось обучать на корабле «навигации, артиллерии и прочего, что офицеру принадлежит будет», как указывалось в морском уставе.

С 1718 по 1724 год гардемарины систематически проходили летнюю морскую практику. Эти семь лет для Лаптевых и Прончищева были не из легких. Жизнь на корабле проходила со многими лишениями, но юные моряки были не случайными людьми во флоте и с упорством преодолевали все препятствия на пути к выбранной профессии.

В эти годы немало дней они провели на верфях, доках и в «чертежных амбарах» Адмиралтейства, где участвовали в проектировании кораблей и в их строительстве.

День спуска корабля на воду всегда обставлялся торжественно и редко обходился без участия Петра Первого. Зачастую он сам командовал этим событием. На это торжество часто приглашали гардемаринов академии. Так было и в один из майских дней 1723 года. [24]

Война со Швецией продолжалась, требовались деньги, вооружение, обученные солдаты и специалисты флота.

Уже с 1719 года начали отправлять в действующий военный флот гардемаринов академии, и поэтому, когда утром 3 сентября 1721 года в академию прибыл Апраксин, все подумали, что будет очередная «экзаменация» гардемаринов для назначения их на корабли, «но оказалось, что командующий флотом привез особо радостное сообщение: 30 августа заключен вечный мир с «короною шведскою» и война, продолжавшаяся двадцать один год, закончена.

Апраксин отменил занятия и приказал готовиться к торжественному параду в честь Победы.

В 1721 году в основном закончился период учебы учеников первого набора Морской академии. Большинство, в том числе Харитон Лаптев и Василий Прончищев, окончили академию в звании гардемаринов.

В первые годы по учреждении гардемаринства определенных сроков пребывания в этом звании до производства в очередной чин мичмана установлено не было, но морским уставом было оговорено, что мичман не может быть моложе двадцати лет и что кандидат в мичманы должен прослужить на флоте не менее семи лет.

Производство гардемаринов непосредственно в унтер-лейтенанты было редким, а в лейтенанты просто исключением.

На «экзаменациях» гардемаринов часто присутствовал Петр Первый, и он очень придирчиво относился к решению о присвоении очередного чина, считая, что лучше отправить во флот с тем же чипом хотя бы еще на год или более.

В 1721 году состоялось самое многочисленное при Петре Первом производство гардемаринов. Указом от 2 марта «пожалованы в нижеобъявлеиные чины»: 40 человек — в унтер-лейтенанты, в том числе Степан Малыгин и Алексей Чириков, и 129 человек — в мичманы; среди них были Дмитрий Лаптев, Алексей Нагаев, Семен Лаптев и Петр Головин. [25]

По представлению Адмиралтейств-коллегий 1 мая 1723 года Дмитрию Лаптеву и Алексею Нагаеву за лучшие успехи в морских науках досрочно присвоили унтер-лейтенанта, а с 1726 года Дмитрий Лаптев уже назначается командиром корабля. [26] Василию Прончищеву и Харитону Лаптеву 24 мая 1726 года был присвоен чин мичмана. В этом чине они служили на кораблях Балтийского флота и с 1730 года командовали судами, приписанными к Петербургскому адмиралтейству. [27]