Великолепное Ориноко

— Подойди, Гомо, подойди ко мне! Я поцелую тебя за всех тех, кого ты спас!

После объятий отца Эсперанте Гомо перешел в объятия Жанны, которую он в смущении продолжал называть «мой друг Жан».

Так как молодая девушка не успела еще снять мужской одежды, которую она носила с самого начала путешествия, то отец ее спрашивал себя, знают ли ее спутники, что «господин Жан» был дочерью Кермора.

Он скоро узнал это.

Как только полковник пожал руки Жаку Хелло и Герману Патерну, Паршалю и Вальдесу, Жанна сказала:

— Отец, я должна рассказать вам, чем я обязана двум моим соотечественникам, с которыми я никогда не смогу расплатиться.

— Сударыня, — ответил Жак Хелло, голос которого дрожал, — прошу вас… я ничего не сделал…

— Дайте мне говорить, Хелло!

— Тогда уж говорите о Жаке, но не обо мне, мадемуазель Кермор, — воскликнул Герман Патерн, смеясь, — потому что я не заслуживаю никакой награды!..

— Я обязана вам обоим, мои дорогие товарищи, — продолжала Жанна, — да, обоим, отец! Жак Хелло спас мне жизнь…

— Вы спасли мою дочь? — воскликнул полковник Кермор.

Кермору пришлось выслушать рассказ Жанны об аварии пирог и о том, как благодаря самоотверженности Хелло она спаслась от смерти.

После этого молодая девушка прибавила:

— Я сказала, отец, что Хелло спас мне жизнь. Но он сделал еще больше, решив с господином Патерном сопровождать меня и Мартьяля в наших поисках.

— Совсем нет! — возразил последний, протестуя. — Поверьте, сударыня, мы и без того имели намерение подняться к истокам Ориноко. Это входило в нашу задачу… Министр народного просвещения…

— Нет, Герман, нет! — ответила Жанна, улыбаясь. — Вы должны были остановиться в Сан-Фернандо, и если вы продолжили ваше путешествие до Санта-Жуаны…

— …то это была наша обязанность! — просто докончил Жак Хелло.

Само собой разумеется, что подробно обо всех приключениях этого путешествия полковник должен был узнать позже. Но уже и теперь, несмотря на сдержанность Жака Хелло, отец Жанны мог уловить те чувства, которыми была полна душа его дочери.

Пока Жанна Кермор, Жак Хелло, Герман Патерн и полковник говорили обо всем этом, Паршаль и Вальдес устраивали лагерь, в котором предстояло провести этот день и ближайшую ночь. Их гребцы перенесли в лес всех убитых.

Что касается раненых гуахарибосов, то ими занялся Герман Патерн.

Затем, после того как из телег была вынута и распределена провизия и были зажжены в нескольких местах костры, Жак Хелло и Герман Патерн в сопровождении полковника Кермора и его дочери направились к обеим пирогам, которые стояли на обсохшем дне реки. Не были ли они разграблены или уничтожены квивасами?

Ничего этого не случилось, так как Альфаниз думал ими воспользоваться, чтобы возвратиться на западную территорию, поднявшись по течению Вентуари. Стоило прибыть воде, и обе фальки могли бы пуститься в плавание.

— Спасибо этим мошенникам, — воскликнул Герман Патерн, — что они сохранили мои коллекции! Вы представляете себе мое возвращение без них? Сделав в пути столько фотографических снимков, вернуться без единого негатива! Я никогда не решился бы явиться к министру народного просвещения!

Читатель поймет эту радость натуралиста, так же как и удовольствие пассажиров «Галлинетты» и «Моринга», нашедших в целости весь свой багаж, не говоря уж об оружии, которое они подобрали на поляне.

Теперь, под охраной экипажа, пироги могли остаться у устья Рио-Торриды в полной безопасности. И когда пришло бы время — по крайней мере для «Мориши» — отправляться в обратное плавание, Жаку Хелло и Патерну оставалось бы только сесть в пирогу.

Впрочем, об обратном путешествии думать было рано. Отец Эсперанте должен был вернуться в Санта-Жуану со своей дочерью, сержантом Мартьялем, молодым Гомо и большей частью своих индейцев. И как было обоим французам отказаться от приглашения провести несколько дней или даже недель в миссии?

Они приняли приглашение.

— Так нужно, — заметил Жаку Хелло Герман Патерн. — Разве мы можем вернуться в Европу, не побывав в Санта-Жуане? Никогда я не решусь явиться к министру. Да и ты тоже, Жак!

— И я, Герман!

— Еще бы!

В течение этого дня обедали и ужинали все вместе, пользуясь провизией, взятой с пирог и из телег. За столом отсутствовал один только сержант Мартьяль, но он был и без того счастлив, что вновь увидел полковника, — хотя бы и в одежде отца Эсперанте! Хороший воздух Санта-Жуаны должен был восстановить его силы в несколько дней. Он в этом не сомневался.

Нечего и говорить, что Жак Хелло и Жанна должны были дать полковнику Кермору самый подробный отчет о путешествии. Он слушал, наблюдал их, догадывался о чувствах Жака Хелло и был задумчив. В самом деле, какие новые обязанности наложат на него эти новые обстоятельства?

Само собой разумеется, молодая девушка в тот же день облачилась в женское платье, которое хранилось в одном из чемоданов, стоявших в каюте «Галлинетты».

По этому поводу Герман Патерн не преминул заметить своему другу:

— Мила мальчиком, мила и девушкой! Впрочем, я ведь ничего в этих делах не понимаю!..

На другой день, распростившись с Паршалем и Вальдесом, которые предпочли остаться с пирогами для их охраны, отец Эсперанте, его гости и гуахарибосы оставили лагерь пика Монуар. С лошадьми и телегами переход через леса и саванны не представлял трудностей.

Отряд направился не по старой дороге, ведущей к истокам Ориноко. Кратчайший путь лежал вдоль правого берега реки, по которому шел Жак Хелло по указанию молодого индейца. Шли так быстро, что к полудню достигли брода Фраскаэс.

Никаких следов квивасов, теперь рассеянных, замечено не было; впрочем, бояться их было уже нечего.

У брода сделали небольшую остановку и, так как движение телеги не очень утомило сержанта Мартьяля, вновь двинулись в путь к Санта-Жуане.

Расстояние от брода до поселка можно было пройти в несколько часов, и еще засветло отряд достиг миссии.

Две комнаты в миссии были отведены Жанне Кермор и сержанту Мартьялю, другие две — Жаку Хелло и Герману Патерну — в соседней постройке, где их принял брат Анжелос.

Бесполезно рассказывать шаг за шагом жизнь последующих дней в миссии. Здоровье раненого быстро поправилось, уже в конце недели ему было дано позволение сидеть в мягком кресле из оленьей кожи под тенью пальм.

Полковник Кермор и его дочь вели длинные беседы о прошлом. Жанна узнала, как ее отец, лишившись жены и ребенка, решил заняться миссионерством. Мог ли он теперь оставить свое незаконченное дело?.. Нет, конечно… Жанна останется с ним, она посвятит ему всю свою жизнь…

Эти беседы отца с дочерью сменялись беседами миссионера с сержантом Мартьялем.

Миссионер благодарил старого солдата за все, что он сделал для его дочери… Он благодарил его за то, что тот согласился на это путешествие… Затем расспрашивал о Жаке Хелло… расспрашивал, не наблюдал ли сержант за ними… им и Жанной…

— Что вы хотите, полковник! — отвечал сержает Мартьяль. — Я принял все предосторожности… Это был Жан… молодой бретонец… племянник, которого дядюшка взял с собой в путешествие по этим диким странам… Случилось, что Жак Хелло и ваша дорогая дочь встретились в дороге… Я делал все, чтобы помешать, но ничего не мог сделать!..

Между тем время шло, а положение вещей не менялось. В общем, почему Жак Хелло не решался поговорить обо всем открыто? Ошибался он?.. Нет, ни в своих собственных чувствах, ни в чувствах, внушенных им Жанне Кермор, он не ошибался. Но из чувства деликатности, которое отличало его, он молчал… Ему казалось, что его предложение может показаться требованием вознаграждения за оказанные им услуги.

Весьма кстати разрешил вопрос Герман Патера. Однажды он сказал своему другу:

— Когда же мы отправляемся?

— Когда хочешь, Герман!

— Хорошо! Но ведь когда я захочу этого, то не захочешь этого ты…

— Почему?

— Потому что дочь Кермора будет уже замужем.

— Замужем?..