Галеты капитана Скотта

А на другой день наше судно пришвартовалось к причалу новозеландского порта Данидин. Превратности судьбы: и подумать не мог раньше, что снова ступлю на эту удивительную землю, которая почти на самом краю света. Я заранее знал, куда прежде всего мне надо ехать в Данидине.

У края обрыва—обелиск, простой, сложенный из светлого камня четырехметровый столб. Текст на бронзовой доске сообщает, что капитан Роберт Фолкон Скотт и его товарищи «отплыли к Неведомой земле из этого порта 29 ноября 1910 года и достигли Южного полюса 17 января 1912 года, откуда отправились в обратный путь...». Под этим текстом высечено библейское изречение: «...когда спросят в последующее время сыны ваши отцов своих: «что значат эти камни?»...»

Я долго стоял возле обелиска. С уступа скалы открывался вид на залив, который, раздвигая гористые берега, длинной широкой горловиной выходил в океан, полыхающий на горизонте жгучей манящей синевой.

 Алеша проводил меня на могилу отца. На могильном холме лежал большой глыбистый камень-валун, тропа к нему была крепко протоптана множеством ног.

...В тот день мы долго бродили вдоль берега Оки. Низко над водой парили ласточки, с недалеких полей долетал запах луговых трав, сухо и таинственно шумели в заводях камыши. Я рассказывал Алеше о далеких краях, где побывал в последнее время. Он спрашивал и спрашивал, и я порой невольно удивлялся: до чего похож на отца!

 Я работал над книгой для детей о путешествии за тридевять земель на «Витязе», поселившись в маленькой тихой гостинице в подмосковном научном городке Пущине, что на Оке. Недалеко от Пущина лежит Таруса, и на второй же день по приезде я отправился туда. Прежде чем навестить мргилу Паустовского, пошел на тихую окраинную улочку к дому, в котором писатель жил, когда покидал Москву, чтобы поработать в тишине провинциального городка.

На окраине улочки я подошел к ничем не примечательному деревенскому дому за дощатым забором, в зеленой густоте сада праздничными гирляндами полыхала на солнце антоновка.

Окна были раскрыты настежь, и в одном из них я увидел женщину в темном платье. Подойдя к окну, она бросила на улицу мимолетный рассеянный взгляд, и в поле ее зрения на мгновение оказался я. Взгляд женщины на мне не задержался, озабоченная делами, она обратилась спиной, сделала шаг в глубь дома и вдруг обернулась. Даже издали я почувствовал остроту ее зрачков.

—. Это вы?—голос ее звучал удивленно, даже с оттенком укора.

—        Я, Татьяна Алексеевна...

—        Боже мой! Ну куда, куда вы пропали? Он вас так ждал! И вот я сижу в чистой, пронзенной косыми солнечными лучами горнице за столом вместе с Татьяной Алексеевной и юношей, так похожим на отца, сыном Константина Георгиевича— Алешей. Татьяна Алексеевна высыпала на стол груду звонких от спелости, лимонной желтизны яблок:

—        Угощайтесь! Это хороший сорт. Константин Георгиевич любил...

Покачала головой, вздохнула:

—        Ну почему, почему вы не пришли снова? Он вас так ждал!

Оказывается, то давнее приглашение не было простой вежливостью. Константин Георгиевич хотел узнать об Антарктиде как можно больше. Месяца через два он даже поручил разыскать меня. Но я тогда снова уехал из Москвы. А потом настал обнадеживший всех период, когда Паустовский, казалось бы, оправился от недуга, почувствовал новый прилив сил, и его снова потянуло в путь. На этот раз отправился в Лондон—о такой поездке мечтал давно. С собой он захватил галету капитана Скотта.

—        Я не имею права владеть ею,—пояснил близким.—Она принадлежит Англии.

В Лондоне Паустовский передал галету в музей капитана Скотта, на борту «Дискавери».

Два года спустя мне довелось побывать в Лондоне. Было сырое лондонское утро. В редеющем под ветром тумане у гранитной стены набережной между двумя мощными мостами, переброшенными к тому берегу реки, чуть приметно, как карандашный рисунок на ватмане, проступал легкий, почти бестелесный силуэт старого корабля с тремя тонкими, в паутине снастей мачтами и высокой старомодной дымоходной трубой. На деревянной скуле борта значилось имя судна: «Дискавери». На этом хрупком кораблике Скотт совершил свое путешествие в Антарктиду. Теперь «Дискавери» поставлен на вечный прикол на Темзе, в самом центре города и на его борту—музей, посвященный экспедициям Скотта.

В тот мой визит в Лондон мне не повезло. Перед трапом висела табличка: «Закрыто»—на судне шел ремонт. Велико было огорчение. Ведь где-то там, в одной из кают корабля, превращенной в музейный зал, под стеклом витрины, вероятно, лежит та самая галета, которую я добыл на краю земли.

Я уходил от «Дискавери» убежденным, что многолетняя эпопея скоттовской галеты в моей жизни завершена, что поставлена логическая точка и останутся только воспоминания овеянного романтикой прошлого. Но я ошибался.

Прошло еще несколько лет, и я снова оказался в океане, и снова на борту дорогого моему сердцу «Витязя». Мне посчастливилось быть участником его последнего рейса. Шел он в Калининград, чтобы там разделить счастливую судьбу «Дискавери» — навсегда встать к почетному причалу судном-мемориалом.

Во время научных исследований в Атлантическом океане «Витязь» отмечал тридцатилетие своей службы науке. На борт судна пришло множество поздравительных радиограмм.

Среди юбилейных торжеств мне вспомнилось одно из моих путешествий на «Витязе».

...Ранним утром «Витязь», уже четвертый по счету в истории отечественного научного флота, преодолев бурное Карибское море, подходил к неведомой нам земле. Всю ночь бушевал шторм, но на заре даже во сне я почувствовал, как ослабла мучительная качка. Поднялся на палубу, вышел на крыло мостика. В лицо ударил теплый ветер, влажный и терпкий, и мне показалось, что я захмелел от этого ветра, от радостного сознания предстоящей встречи с неведомым, от счастливого ощущения собственного существования в этом мире. Ветер с юга... Может быть, мне невероятно повезло и я все-таки встретил этот счастливый ветер—ведь он дует всего раз в столетие. В терпком, йодистом привычном запахе моря, которым он был насыщен, проступало влажное дыхание цветущих садов.

Когда я сошел с трапа судна и зашагал по булыжным мостовым городка к его манящим открытиями вершинам, то с первых же шагов городок показался мне удивительно знакомым. Вроде бы все это я уже давно, еще в детстве, видел: эти замшелые черепичные крыши, эту пеструю, разноликую, голосистую толпу на набережной.

Вдоль берега тянулось свинцового отлива шоссе—оно опоясывает весь остров. У обочины застыл грузовичок. Капот его мотора был откинут, из-под капота торчала курчавая голова. Вот голова, заметив нас, извлекла себя из мотора.

—        Мистер, спичек не найдется? Целый час не курил! Прикурив, постоял рядом, наслаждаясь сладкостной затяжкой дыма. Надо и поговорить. Люди ведь!

—        Любуетесь океаном?

—        Любуемся.

Кивнул понимающе, сверкнув белками глаз:

—        Вот какая у нас великая держава—один берег омывает море, другой—океан...

Весело подмигнул. Протянул руку с явным желанием услужить нам объяснениями:

—        Вот он, океан! Налево, за горизонтом,—Африка. Направо—Южная  Америка.  А  если глядеть на юго-восток, то там... Антарктида. Хотя и далеко, но вроде бы тоже соседка, потому что других земель между нами нет.

Уходя, весело блеснул лоснящимися от пота и масла крепкими щеками:

—        Это только кажется, что мир так уж велик. А на самом деле на всей планете, как на нашем острове, все мы друг с другом—соседи.

В неприютном Бискайском заливе «Витязь» попал в жестокий шторм. Один из членов нашей экспедиции получил тяжелую травму, и судно на форсированном режиме машины торопилось к берегам Англии. Стоянка в Дувре неожиданно затянулась, это позволило нам съездить в Лондон. Группа наших ученых намеревалась посетить знаменитый Британский музей, чтобы встретиться там с английскими коллегами. К ним присоединился и я.

Принимал нас директор музея доктор Р. Н. Хэдли. Как требовали приличия, наши ученые обменялись с Хэдли и его сотрудниками короткими, но велеречивыми спичами о пользе международного научного сотрудничества, а также обмена научными книгами. Я достал бланк с текстом радиограммы, полученной от друзей, и рассказал об их экспедиции. Когда текст радиограммы был переведен на английский, наши хозяева одобрительно закивали... «Бороться и искать...» Слова эти знает в Англии каждый школьник. Потом пришлось рассказать о своем давнем походе в Антарктиде на мыс Армитедж, о галетах Скотта, о Паустовском...