Приезжайте к нам на Колыму! Записки бродячего повара: Книга первая

— А зачем же ты едешь туда? — удивился я.

— Да дома скучно, обед готовить надо.

— А в поле вы, что же, голодными сидеть собираетесь?

— Ну, там хоть есть из чего...

— А отчима-то ты, выходит, одного бросил?

— Да на кой он мне в больнице-то? — хмыкнул парень.

— ? .

— Дома-то он как с матерью полается, она дверью хлоп — и из дому. Ну, он, конечно, меня сразу в магазин за бутылкой. А мне того и надо, ему-то полрюмочки, он и с копыт... Тогда я Сережку свистну. — Парень ткнул большим пальцем в своего соседа. — Мы с ним бутылку и додавим. А ежели отчим в больнице, на кой он мне?

Вот в таких разговорах шло у нас время в дороге, пока мотриса, петляя между сопками, мчала меня к Корсакову. Минут через сорок нам открылся сусально-голубой Анивский залив. Все пассажиры как по команде повернули в сторону моря головы, хотя наверняка все они видели его не один раз. Погода нынче отменная — солнце, полный штиль, на небе ни тучки, туман и мелкая морось исчезли, словно бы и не было их все эти дни вовсе.

Корсаков - довольно приятный портовый городишко. Главная площадь его называется почему-то «Пять углов» (как в Ленинграде). Вся она по периметру застроена маленькими пивнушками и забегаловками. Пиво в пивнушках подают вполне приличное, а к нему — великолепную закуску: тех самых чилимов (соленых рачков), моллюсков, рыб и вяленых морских гадов. Сегодня во всех злачных заведениях Корсакова траур: умер знаменитый в здешних местах богодул. Рядом с нами за мокрым мраморным столиком рыдал какой-то мужик и все время обижался на нас, что мы не можем понять, какое это тут для всех горе. Мы говорили, что понимаем, а он не верил (и правильно делал).

Перед входом на Корсаковский базар висит огромный плакат: «Продажа рыбы и других морепродуктов категорически запрещена!» Так что торгуют здесь в основном редиской и еще фестивальными платками. Вот вам и приморский город!

Трехпалубный лайнер «Якутия» стоит у причала и сияет в лучах заходящего солнца. Весь он — шик, блеск, комфорт, красота и фешенебельность. Нам на четверых выдали каюту второго класса. Это шестигранная железная коробка с двухъярусными койками и маленьким круглым иллюминатором, расположенным почти у самого уровня воды. Едва поселившись, мои попутчики достали три бутылки водки и сразу выпили их. После чего моментально уснули, причем Володя не смог даже добраться до койки и рухнул прямо за столом, положив голову в объедки.

Ночь. Я вышел на верхнюю палубу. Свежо и тихо. Небо полно звезд. Наш корабль мягко движется в черной маслянистой воде, полной светящегося планктона. Наслаждался одиночеством, тишиной и феерической этой красотой до тех пор, пока не озяб.

Наш корабль битком набит новобранцами, которые едут служить на Курилы. Их еще во Владивостоке переодели в форму, они тычутся во все углы, а старшины и офицеры непрерывно над ними строжатся:

— Зачем тут?

— Почему не спишь?

— Это еще что за избу-читальню здесь устроили?!

Спят солдаты в креслах курительных салонов, на теннисных столах, просто на полу в танцевальном зале, на стульях и столах в библиотеке, а также прочих местах отдыха и общественного пользования. Все нижние палубы и все каюты третьего класса битком набиты ими. Каюты же первого и второго класса почти пусты: кроме нас там едут лишь офицеры, сопровождающие набор.

3 июля

Погода по-прежнему прекрасна. Проснулись мои попутчики, и мы пошли в ресторан завтракать.

Во время завтрака все вдруг кинулись к правому борту: морем шло небольшое стадо китов-касаток. Касатки играют, резвятся, и на наш теплоход никакого внимания не обращают. Впрочем, что им до нас: это их стихия, они тут хозяева, а мы — народ пришлый.

Наконец показался первый курильский остров — Итуруп. Подходим к столице острова, поселку Курильск, что примостился у подножия вулкана Богдан Хмельницкий. Поселок довольно невзрачен — так, кучка сереньких строений, неряшливо разбросанных по берегу, но зато вулкан так красив, что глаз оторвать невозможно. Весь он зеленый, и по зелени этой разбросаны бурые пятна скал и белые штрихи (это в глубоких расселинах лежит снег), а на плоской вершине вулкана — большое кудрявое облако.

Стали на рейде километрах в четырех от поселка. Подошел плашкоут, опустили с нашего лайнера парадный трап. Матросы работают спокойно и даже как будто лениво, словно нехотя выполняя приказы вахтенного офицера. С плашкоута и с теплохода кинули друг другу по лассо из толстых белых канатов и, как ни странно, с первого же раза попали. С плашкоута к нам на теплоход высаживается пропасть народу: встречающие (сразу же объятия, поцелуи и т. п.), просто любопытные и бездельники, но в основном — любители пива. Эти гуськом вдоль бортов торопливо движутся к нашему корабельному ресторану и вскоре появляются, счастливые, обратно, неся в охапках, как поленья, бутылки с пивом. Своего пива на Курилах нет, и любители его очень мучаются. Приход каждого лайнера, в ресторане которого есть пиво, для них большой праздник, о котором долго будут потом вспоминать, смакуя по глоткам скоропортящуюся добычу.

Но вот вахтенный офицер дал прощальный гудок, и курильский плашкоут покинул нас. На остров отправляется небольшой десант биологов из Владивостока и Ленинграда. В основном это девицы в кокетливых платочках и с миниатюрными рюкзачками.

Идем вдоль Итурупа, самого длинного острова курильской гряды. Входим в пролив между Итурупом и Кунаширом с тем, чтобы далее идти уж не охотской, а тихоокеанской стороной островов. Начинает штормить, неизвестно откуда появились вдруг тучи и закрыли все небо, заморосил дождик. По судовому радио передают приказ: «Ввиду наступления штормовой погоды задраить люки и иллюминаторы!» Недолго баловало нас солнышко, говорят, оно тут — редкость.

Мои попутчики уныло сидят в каюте. После завтрака они на палубу не высовывали и носа. Наверное, маются с похмелья, а тут еще хоть и небольшая, но качка — не позавидуешь ребятам.

К Южно-Курильску, столице Кунашира, подошли глубокой ночью. Льет проливной дождь, шторм разыгрался не на шутку, но на берегу заметно большое оживление: ждут пополнение, которое мы привезли. За солдатами пришла огромная пустотелая баржа, называемая в миру «танковозом». Вот на такой точно барже Асхат Зиганшин и его друзья сорок девять суток болтались по Тихому океану. Сорвало их здесь, на Курилах, на Итурупе. По поводу этого подвига (вот даже и не знаю, брать это слово — подвиг — в кавычки или нет) мне уже рассказали офицеры и старшины массу версий. Впрочем, все эти версии сходились в одном: если бы нашли этот «танковоз» наши, а не американцы, загремела бы «отважная четверка» на губу (по одним версиям) или в дисбат (по другим), а тут подвезло ребятам — стали они рекламой «русского духа». Один старшина говорил мне, что «герои» обязаны были на барже иметь НЗ на тридцать дней, да они давно обменяли его на водку, напились в стельку, толком не пришвартовались, вот их и сорвало. Другой, старший лейтенант, говорил, что, как раз наоборот, «танковоз» Зиганшина в аккурат накануне разгружал транспорт с продовольствием, и удалая команда от души погрела руки: баржу они так набили ворованной жратвой, что та еле держалась на плаву, а потому могли они не сорок девять, а сто сорок девять дней болтаться по океану. Словом, много всякого говорили. Но, честно говоря, не очень-то я всем этим наговорам верил: с недавних времен дегероизация стала у русского человека страстью: дескать, такой же, как я, и вдруг герой — да быть этого не может, что-то здесь не так.

Пустой «танковоз», посланный за новобранцами, часа полтора пытался пришвартоваться к нам. Уж он и с одного борта заходил, и с другого: швыряет легкую посудину до самой второй палубы. Наконец каким-то чудом пришвартовались. Опустили штормтрап. Нашелся было и смельчак, который попытался по нему спуститься, но парня едва не расшибло о борт теплохода. Пришлось опускать парадный трап, что и сделали с превеликим трудом.