Вниз по Уралу

Именно в Каленом автор ведет разговор с человеком, который стремится оценить происшедшее с позиции трудового народа. Старая казачка Матрена Даниловна потеряла во время войны почти всех родных: «муж и дочь умерли от тифа», сыновей «разнесло бурей по свету», от большой семьи остался лишь один младший сын. Тем не менее она смогла подняться над болью несчастья и прийти к верному общему выводу: никакого иного решения в реальной жизни быть не могло и не может, крах автономистских настроений, столь популярных среди части казаков, был исторически неизбежен.

Вал. Правдухин внимательно вглядывается в приметы этой «другой жизни». Они еще не очень многочисленны, недостаточно отчетливо выражаются, особенно в быту, — но эта жизнь заявила о себе громко, требовательно, порождая новое отношение ко всем вопросам современного бытия.

Писателя занимает проблема взаимоотношения личного, «бездумного счастья» и народной жизни, народной судьбы. Состояние благостного покоя, которое охватило путешественников, кажется ему искусственным, надуманным и — одновременно — иллюзорным, особенно при сравнении с драматическими картинами социальной жизни…

И после 1929 года Валериан Правдухин будет неоднократно приезжать на Урал, наблюдая за тем, как меняется жизнь в этом крае. Алексей Толстой, восторженно оценивший «экспедицию», собирался повторить поездку по известному маршруту, но, занятый литературными делами, так и не смог осуществить свое желание.

Но все же то, что уже было, оставило неизгладимый след. Оно обогатило новыми впечатлениями, частично нашедшими свое выражение в очерках, которые входят в эту книгу, впервые объединенные вместе…

По-прежнему течет к Каспию стремительный Урал. Как и раньше, приносит он людям радость своей неброской красотой. За десятилетия, что прошли со времени плаваний, жизнь изменилась коренным образом: бывшая окраина России живет вдохновенной трудовой жизнью. Радует и волнует сердца людей Урал, яростный в дни весеннего разлива и величественно-торжественный в летние ясные дни.

Л. Большаков, Н. Фокин

Николай Правдухин

«ЖИТЬ! КАК ЭТО ХОРОШО!»

1. Путешествие — проба человека

Три брата, детство и юность которых протекали на берегах седого Яика, полюбили чудесную реку так, что и после, уже взрослыми, рассеянные по разным городам страны, ежегодно в течение нескольких лет приезжали на Урал и проводили здесь свои отпуска.

Как прекрасна, многолика эта река! В верховьях (до Ириклы) скалистые берега, узкие глубокие ущелья, сползающие к широким, таинственно тихим плесам, шумливые перекаты. Все это ничуть не похоже на Урал среднего течения. Здесь он, одетый зелеными поймами, змеится, играет среди обширных степей, поочередно бросая свои воды от яров-обрывов к галькам-пескам и снова от песков к ярам. За Уральском, круто повернув к югу, река становится «степеннее»: она уже не змеится, не играет, а прямо, словно убегая от томящего зноя, несет свои воды к Каспию. И чем ближе к морю, тем обнаженнее ее берега. Раскинутые вокруг степи к концу лета бывают выжжены зноем, и все живое жмется к реке. Какое раздолье здесь — на громадных озерах, старицах, заросших камышами, в непролазных зарослях поймы — для дичи и крылатых хищников!

Братья, влюбленные в свой Яик, ежегодно соблазняли в эти поездки кого-нибудь из столичных друзей.

Так, в 1929 году был «соблазнен» Толстой, Алексей Николаевич.

На лодке он плыл по Уралу около двух недель и после частенько вспоминал эту поездку. Собирался писатель повторить поездку в 1933 и 1934 годах, о чем говорят его письма-записки к главному организатору таких путешествий — моему брату. Но поехать ему на Урал больше не пришлось. В 1934 году Толстой прислал участникам поездок телеграмму из Детского Села:

Свою единственную поездку по Уралу Толстой описал в очерке «Из охотничьего дневника».

Рассказала о путешествии и Л. Н. Сейфуллина в небольших зарисовках: «Счастье в природе», «В ненастный день». В книге Валериана Правдухина «Годы, тропы и ружье», в главе «Последний рейс по Уралу на лодке» также описана одна из наших экспедиций.

Все они по-разному описывают не только то, что видели «своими глазами», но и то, что каждый по-своему пережил.

Обычно в города из таких поездок все участники возвращались «обновленными», бодрыми и как бы помолодевшими. Да и как не помолодеть на солнечной реке, в тесном общении с природой, когда солидные люди зачастую превращались в детей!

К сожалению, фото не удались, но вот на одном из снимков можно видеть, как все участники экспедиции на необитаемом острове изображают «парад-алле» чемпионата французской борьбы. Алексей Николаевич шествует под кличкой «Турок Абдула». Лидия Николаевна в роли арбитра сидит в кругу борцов и произносит обличительную речь: «бесстыдники, большие дураки», но заметно, что сам «арбитр», хотя и отвернулся от борцов, не может удержаться от смеха.

Или… вот другой снимок, где один из членов экспедиции осторожно тянет на песчаный берег двадцатикилограммового осетра, а полукругом тревожно сторожат, готовые ринуться на рыбину, другие участники — Толстой, Валериан, Липатов, Калиненко: «Ой, не сошел бы, красавец!..»

Красавец не сошел. И тут же на берегу состоялась торжественная церемония: вручение рыбаку приза за самую большую пойманную рыбу. Готовились шуточные речи. Конечно, в речах преобладала тема о превосходстве рыбака над охотником. «Хотя охотники и рыбаки, — сказал кто-то, — относятся к одной категории людей, которые обычно издавна именуются вралями, но… и безнадежный враль может нечаянно быть правдивым. Ну кто, в самом деле, в Москве поверит рассказчику, что пойман на удочку осетр весом в один пуд десять фунтов?!»

На лодках были установлены и другие призы: приз за самое остроумное изречение, сказанное кем-либо в течение дня, приз за самую глупую фразу, за промах-дуплет по летящим хищникам и т. д.

Ночью, после ужина, обычно подолгу засиживались у костра, чаевничали и обсуждали события дня. Кто-то из «провинившихся» за день брался под обстрел. И, конечно, каждый старался внести долю «посильного остроумия» в критику своего ближнего. Что касается самокритики, то она, как это часто бывает, отступала в тень, кусты, подальше от костра, света.

— …Гляжу: она одну, другую куропатку щиплет, а третью швырнет через кусты в Урал. Муки охотника ой как мало трогают талантливую писательницу, — мрачно бурчит Липатов, — у ней и делов-то только: щипать дичь и рыбу чистить. А она все в книжку смотрит. На Урале надо временно перестать быть грамотной, гражданка!..

Лидия Николаевна взрывается, как порох:

— Ну-ну, полегче, несчастный… Три дичины изволил скушать, еле дышишь. А туда же, с замечанием! Хоть бы штаны залатал. Лазишь по терновнику — куропаток пугаешь. Бухало голозадое…

И тут же — спокойно, но решительно — «повар поневоле» заявляет:

— Категорически требую: завтра же дайте мне «кухонного мужика» в помощь. Восемь акул одной не накормить.

— Алексею Николаевичу быть поваренком, — гогочет компания. — Вот и будет «литературная кухня» и «художественная стряпня». Все равно Алексей Николаевич охотник малодобычливый, от него ни пуха ни пера…

Сам избранник хохочет громче всех.

Ничто так не оздоровляет заплесневевших горожан, как дружеские шутки, безобидный смех.