На «Литке» к острову Врангеля

Во время обеда вошел матрос и, наклонившись к старшему механику Гейне, что-то тихо сказал ему на ухо.

Иосиф Антонович тотчас же встал из-за стола и вышел из кают-компании. Окончили обед без него.

Встретясь позже с механиком, я спросила его, что случилось во время обеда?

— Пустяки, не стоит говорить, незначительное повреждение, — невозмутимо ответил Гейне. Но не трудно было заметить, что он чем-то сильно встревожен и только старается не показывать вида.

В красном уголке от команды я узнаю все подробности происшедшего. Форсируя сжатые поля, ледорез получил серьезную пробоину с левого борта, кроме того лопнул шпангоут около рефрижератора. Потом Гейне рассказывал, что во время осмотра повреждения ему было жутко стоять между бортом и стеной рефрижератора. Поврежденный борт ходил ходуном, точно тонкая фанерная перегородка.

Полученное повреждение не остановило ледореза. Продолжаем итти, делая по 2–3 мили в час. По мере того, как продвигаемся вперед, льды редеют, все больше открываются воды. Льдины попадаются темные, запачканные землей, видимо, недавно оторвавшиеся от берега. На некоторых из них лежат моржи.

Часам к 4–5 выходим почти на совершенно чистую воду. Ждем, вот-вот откроется берег Врангеля. Если бы не накрывший нас туман, остров наверное был бы уже виден. Измерили глубину: 15 метров.

Не оставалось никаких сомнений — мы подходим к Врангелю. Но я все еще не решаюсь послать об этом телеграмму в редакцию. Что если опять преградят путь льды, ведь столько было жестоких разочарований. Туман становится все гуще, пошел мелкий дождь. Косые полосы дождя совсем затушевали дали.

Около шести часов вдруг на палубе беготня и крики:

— Берег! Подходим к острову Врангеля! Ура! Да здравствует «Литке»!

Шум и возгласы покрывают продолжительный басистый гудок ледореза.

Впереди из тумана выступают неясные очертания длинной низкой косы.

— Надо полагать, что это коса Бруч, произносит на мостике капитан. — Течением снесло нас к северу.

Коса Бруч находится на северной стороне острова. Следовательно мы вышли значительно севернее бухты Роджерса и резиденции колонии. В дождливых сумерках на косе едва различаются очертания какого-то жилья. У самой воды белеет снег и лежит несколько бревен плавника.

Ну, раз есть шалаши, то поблизости должны быть и люди! — воскликнули мы.

«Литке» ревет. Горное эхо вторит ему в отдалении. Кажется, что полярные медведи дружным ревом отвечают на приветствие ледореза.

Впоследствии мы узнали, что несколько эскимосов, живущих на северном берегу, находились в тот момент, когда мы подошли к косе, недалеко от дома, на охоте. Еще до того, как мы начали давать сигналы и ледорез загудел, зоркие охотники заметили дым корабля и поспешили в бухту Роджерса к начальнику острова, чтобы предупредить его; ведь судно могло быть иностранным.

Взяв гидрологическую станцию (пробу измерения воды на различной глубине) и определившись по пеленгам, насколько позволяла неточная карта, мы направляемся вдоль восточного берега на юг, к бухте Роджерса. Как мы и предполагали, льды отошли от восточного берега острова, но не уходят далеко и держатся невдалеке густой белой массой. Высокие нагромождения торосов совершенно забаррикадировали подступ к острову с юго-востока, где мы 20 дней провели в тяжелом дрейфе и едва не были раздавлены. Теперь было ясно, что, не рискни мы пойти необычным путем, т. е. севернее острова Геральда, нам никогда бы не достичь Врангеля.

Дождь усиливается. Сбегают с палубы струйки воды такой скользкой, что ноги разъезжаются. Барометр сразу упал. От волнения и холода зубы выбивают дробь. Сердитый плеск черных волн, с силой ударяющих о борт, и покачивание ледореза после мертвой тишины долгого дрейфа воспринимаются как совершенно новое ощущение. Изредка чувствуются толчки от столкновения со льдинами, гонимыми свежим нордовым ветром на юг. Изредка за бортом белеют неподвижные ледяные груды сидящих на мели торосов.

Виднеющийся в полумиле гористый, голый, запорошенный снегом берег в эту бессонную, ненастную ночь производит до жути неприветливое впечатление. Но никто не уходит с палубы. По мере того как мы приближаемся к острову, нас все сильнее и сильнее охватывает беспокойство. В каком состоянии мы найдем колонию? В памяти невольно возникают тревожные, волнующие слухи, которые нам приходилось слышать в Москве и во Владивостоке о колонии.

Под утро открываются живописно-дикие скалы мыса Уэринг. До бухты Роджерса отсюда менее часа ходу.

— Пойдем поздравим капитана с счастливым достижением трудной цели, — предлагает Минеев.

В виду важности события рискнули подняться на запретный капитанский мостик. Силясь казаться спокойным, капитан пожимает нам руки и говорит:

— Со своей стороны от души поздравляю вас. Уверен, что все вы рады успешному завершению экспедиции не меньше, чем я сам.

В 4 часа 20 мин. подходим к бухте Роджерса. Пять голых холмов. На близком расстоянии берег кажется необитаемым. Волнуясь, обыскиваем мы в подзорную трубу берег и, наконец, находим одинокий домик, поодаль — пакгауз и две-три яранги.

«Литке» густо гудит, давая знать о своем приходе. В окнах домика зажглись и беспокойно забегали керосиновые огоньки. Кто-то поспешно сбежал с крыльца и направился к берегу, на ходу разряжая винтовку в воздух.

В стороне от дома на мачте взвивается красный флаг. Одновременно на берегу вспыхивает большой костер, разведенный сбежавшимися островитянами. Дом, украшенный кумачовыми плакатами с приветствиями новой смене, кажется пылающим от света костра.

На краю берега, у самой воды, заметались люди и собаки. Ветер доносил до нас нестройные салюты островитян.

Что должны были испытывать колонисты, услыхав гудок корабля — первый за три года?

От прилетавших аэропланов они знали о приближении «Литке», но видя, что лед кругом не расходится, почти перестали надеяться, что нам удастся гробиться к острову. Начальник острова Ушаков был на мысе Гаваи и вынес впечатление, что тяжелое состояние льдов в нынешнем году не позволит никакому ледоколу подойти к острову. Колонисты стали готовиться к четвертой зимовке. Разбуженные среди ночи подошедшим пароходом, они встревожились: не иностранное ли судно?

В 1927 году, — узнали мы потом, — к острову подходило американское судно. Судно крейсировало вблизи бухты Роджерса, не выполняя обычных правил и игнорируя хозяев острова. Американцы спустили шлюпку, но, увидев вооруженных людей на берегу, повернули обратно. Подозрительное поведение шхуны и память о прежних попытках канадского правительства оккупировать остров Врангеля заставили начальника острова Ушакова вооружить колонистов.

Американское судно пробыло в районе острова Врангеля несколько дней и исчезло. Предполагая, что оно может вернуться, Ушаков, уезжая на охоту, предупредил, чтобы за ним немёдленно послали, если судно снова приблизится к берегу.

Красный флаг «Литке» рассеял опасения островитян. Приход «Литке» для колонистов означал возвращение к горячему южному солнцу, к цветам и зелени, к шумным городам с трамваями, автомобилями, театрами, возвращение к культуре, общественно-политическим интересам — ко всему тому, чего они были лишены долгих три года. Радости, которые сулили юг и культура, не прельщали лишь одного человека — Г. А. Ушакова, начальника острова Врангеля. Ему было очень тяжело покинуть «освоенный», обжитый им малодоступный полярный остров и эскимосов, с которыми он близко сроднился, деля с ними в течение трех лет лишения, опасности и радости суровой полярной жизни. Тридцать шесть месяцев стойкой борьбы с жестокой полярной природой, борьбы за жизнь людей, вверивших себя ему, за выполнение задачи, возложенной на него советским правительством и общественностью, борьбы с темнотой и предрассудками эскимосов, почти первобытных людей, для которых он сумел стать не только начальником колонии, но и любимым вождем, — все это связывало Георгия Алексеевича Ушакова с затерявшимся во льдах полярным островом.