Хозяин тайги

Степан Егорыч был старик, похожий на мельника из оперы. На вопросы он отвечал неохотно.

Миша Попытался втянуть его в разговор, но из этого ничего не вышло.

Зато как интересно было разговаривать с Ли-Фу! Он так много знал, так много видел! Его внимательные раскосые глаза редко меняли свое выражение, а морщинистое лицо казалось бесстрастным. Но Миша догадывался, что у дунгана пылкий темперамент и большая сила воли, помогающая ему держать себя в руках.

Ли-Фу рассказывал о скитаниях по Китаю, в котором он так и не нашел пристанища, а также о своем заветном плане, который давно уже не дает ему покоя.

— Моя трудовой артель поступай, сообща хлеб сей, — говорил Ли-Фу. — Работай там один года, два года, а потом обратно Китай ходи и народа учи: вот как делай, тогда тебя никто не обмани.

— Правильно, — согласился Миша.

— Моя сейчас Трудный положение, — признался Ли-Фу: — мала-мала заработай надо.

— Ничего, Василий Иванович, я тебе помогу, — ободрил его Миша. — Хочешь, поговорю с землемером? Он примет тебя в наш отряд.

— Сыпасиба! Твоя шибко добрый люди!

— Ну-ну, ничего! — Миша смущенно отвернулся. — .Я тебе многим обязан. Ты мне жизнь спас-

Они помолчали.

— Не столько лекарства меня оживили, — продолжал задумчиво Миша, — сколько твои слова о том, что кто-то запутать нас хочет…

— А ваша отряда еще долго тайга работай? — поинтересовался Ли-Фу.

— Да с месяц еще поработаем, пака снег не ляжет. Вот как закончим съемку участка Восточного, перейдем к Долгоозерному. Это немного севернее Волчьих болот, но захватывает краешком и болота, вернее — заболоченную тайгу. Хороший участок. Я уже бывал там. Отведем его и закрепим за кем-нибудь. Люди сразу строиться начнут. Знаешь это место?

Ли-Фу ничего не ответил, будто не слышал. — А ты не знаешь, там бандиты не шалят? — снова спросил Миша. — Я очень беспокоюсь за отряд, особенно за товарища Кандаурова.

Ли-Фу и на этот вопрос не ответил. Он встал, подошел к окну, потер виски, потом вернулся к Мише и, глядя на него сосредоточенным, напряженным взглядом, сказал:

— Моя завтра тайга ходи. Промышляй надо. Пять-шесть солнца ходи: тетерка, фазана стреляй… А твоя лечиса! Твоя другой люди ходи лечи, моя его скажи. — Ли-Фу помолчал и добавил, не меняя тона: — Моя тебе, Миша, шибко привыкла. Твоя хороши люди. Моя тебе добра желай. — Ли-Фу выглянул за дверь, плотно притворил ее и, подойдя к Мише, шепнул на ухо: — Твоя остерегайся. Есть деревня плохой люди. Богатый охотника — все равно кулака. Его плохо замышляй.

Ли-Фу постоял, пристально поглядел на Вершинина, поклонился и вышел.

4

На другой день, рано утром, когда обычно приходил Ли-Фу, Миша был разбужен осторожным стуком в дверь.

— Входи, входи, Ли-Фу! — дружелюбно крикнул он, сладко потягиваясь.

Дверь медленно приотворилась, и в комнату вошла девочка-китаянка, лет двенадцати, худенькая, гибкая, с большими печальными глазами на смуглом лице и черными гладкими волосами, подстриженными в кружок. Одета она была в синюю короткую курточку и стеганые синие штаны.

Не поворачивая головы, девочка обвела глазами комнату и, убедившись, что ей не угрожает опасность, подошла к постели Миши.

— Здравствуй, — сказал весело Миша. — Ты что, лечить меня пришла? Тебя Ли-Фу прислал?

Девочка молча кивнула.

— Ты дочка Ли-Фу? — допытывался Миша, сразу проникнувшись симпатией к девочке. — Вот не знал, что у него дочь есть! А где твоя мама? А братья, сестры есть у тебя?

Девочка молчала. «Стесняется, — подумал Миша. — В самом деле, засыпал вопросами».

Но не видно было, что девочка смущена. Сев на табуретку у кровати, она насыпала в чашечку порошку, подлила жидкости и стала растирать смесь теми же движениями, что и Ли-Фу.

— А как зовут тебя?

Девочка не ответила. Легкими, плавными движениями она принялась втирать мазь в больную ногу. «Немая, наверно, — с сожалением подумал Миша, — или плохо понимает по-русски».

— Ну, спасибо, — сказал Миша, когда она кончила. — Спасибо, дочка! — И, притянув ее к себе за руку, ласково погладил по голове.

Она Исподлобья посмотрела на него, скулы у нее порозовели. Девочка быстро собрала свои свертки, туго завернула в клочок синей материи и пошла к двери. У порога она обернулась.

— Настя, — сказала она тихим, глуховатым голосом и добавила, с трудом подбирая и медленно выговаривая слова: — Настей зовут… До свиданья!

5

Как только за Настей закрылась дверь, Миша позвал Пелагею Семеновну и принялся расспрашивать о девочке. Фрыкина охотно рассказала все, что знала о ней. «Китаяночка» не случайно носила русское Имя. Отец ее, Ли-Фу, долго жил в какой-то дальней деревушке, полюбил там русскую девушку, батрачку, и женился на ней, приняв. православие.

— Золотые руки у Василия, — рассказывала Пелагея Семеновна, вздыхая и покачивая головой: — и плотник, и столяр, и сапожник, — все умеет, а вот счастья бог не дал. К нам он пришел уже в годах. Ну, здесь-то ему больше удачи было, а там, говорят, бьется, бывало, работает день и ночь, а все без толку. Сам и избенку поставил для семьи, сам и огород разбил. Как кто строится, так его зовет. Он и плоты гонял, и зверя в тайге промышлял, и деготь гнал, а достатка все нет… Видно, незадачливый такой! Уж больно прост и доверчив. Его каждый обсчитает, обойдет и над ним же посмеется. Богатеи-то, знаешь, народ какой? Зверье! И у жены его смиренный был характер. Только три года и пожила она с ним. Так вот и зачахла. А незадолго перед тем изба у них Сгорела. Не иначе, как поджег кто-нибудь. Вот какие дела, сынок, творились. Василий-то похоронил жену, сложил в котомочку пожитки, забрал девочку и ушел куда-то в тайгу. Кто его знает, где он бродил, что делал, а потом, смотрим, в наших краях прижился. Вот тут-то мы его и узнали. С девочкой-сироткой к нам и пришел.

— А откуда вам известна его жизнь? — поинтересовался Миша.

— От людей. От кого же больше! Ну и он, само собой, тоже рассказывал… — Пелагея Семеновна доброжелательно улыбнулась. — Что же, мы его уважаем! Есть у нас такой охотник, Гжиба ему фамилия. Уж на что бирюк… — Пелагея Семеновна махнула рукой, вздохнула. — У него и взгляд какой-то дикий… Так и тот с Василием считается…

Миша уже не слушал болтовни старухи. Он думал о том, что Настя живет, к счастью, в другое время и жизнь у нее сложится радостнее, полнее, чем жизнь ее отца.

6

Иногда к больному практиканту наведывался фельдшер Степан Егорыч. Он нюхал табак, щупал ногу Миши и повторял скучным голосом: «Флегмона…»

Но дело явно шло на поправку. Вскоре Миша начал совершать небольшие прогулки. Он спускался к реке. Удобно устроившись на берегу в теми елей и ветел, практикант с увлечением продолжал писать свою поэму.

Настя приходила к нему по-прежнему. Войдет рано утром, скажет: «Здравствуйте!», посмотрит, как он натирает мазью ногу (теперь Миша делал это сам), и минут через десять-пятнадцать уйдет, поклонившись и сказав: «До свиданья».

Вызвать ее на разговор так и не удалось. Миша несколько раз пытался покормить девочку, но она всегда отказывалась: покачает головой и убежит. Зато Настя иногда брала пищу с собой, если он предлагал.

Видно, ей несладко жилось. Миша узнал у своей хозяйки, что. девочку приютила на время отсутствия Ли-Фу вдова Ерофеевна, та самая кособокая знахарка, которая пыталась лечить его от укуса змеи, и решил, как только представится случай, устроить Настю получше.

7

Землемер, по всем расчетам, уже заканчивал съемку очередного участка.

Хозяйка напекла Мише блинов, наварила мяса. Дорогу Миша знал. Он попрощался с Настей, со всеми своими деревенскими знакомыми и наутро пустился в путь.

Но не успел отойти и десяти километров, как встретил свой отряд. Практиканта окружили, жали ему руки, хлопали по плечу.