Америка справа и слева

— Ей платят деньги. Раз в Америке за что-нибудь платят деньги, значит, это стоящее дело. К тому же молодым девушкам часто нравится, когда мужчины смотрят на них жадными глазами.

— А вы бы разрешили своей дочери заниматься этим стоящим делом? — спросил Москвич.

Мистер Гартвиг осекся.

— Ричи! — донесся из комнаты женский голос. — Чего же ты держишь гостей на крыльце?

— Да, да, проходите, джентльмены!

В углу комнаты сидела маленькая худенькая женщина лет сорока пяти и вязала. Над ее головой висела клетка с оранжевым попугаем. Увидя нас, птица нахохлилась, зашуршала крыльями и сказала:

— 3-зз-дравствуйте! В-вв-се идет, к-кк-ак н-ннуж-но!

Мистер Гартвиг почему-то первым делом представил нам не жену, а попугая.

— Замечательная птица, — сказал он, просовывая палец в клетку. — Я купил ее по случаю у одного спившегося матроса, который к тому же был еще и заикой. Он, как видите, слегка попортил товар. Птица нуждается в лечении.

— А как ее лечить? — спросил Москвич.

— В Америке это просто. В Америке есть логопеды, которые выправляют речь даже попугаям. Надо как-нибудь этим заняться.

Помимо попугая, в комнате не было других достопримечательностей. Комната служила одновременно столовой, гостиной и кухней. Вдоль дальней стены расположились газовая плита, холодильник и агрегат для мытья посуды. На низком журнальном столике в красивой рамке стоял портрет молодого капрала.

— Мой сын. Воюет во Вьетнаме. Я с гордостью наклеил звездочку на окно. Пусть все видят, что я воспитал патриота, — понесло опять мистера Гартвига. — Да, господа, мы отстаиваем свободу, любую свободу, кроме свободы разрушить эту свободу.

Он замолчал и посмотрел на нас, словно спрашивая: «Как, здорово я излагаю? Не правда ли?»

— Америка — великая страна, — начал он декламировать снова. — Америка производит товаров больше, чем ей самой нужно, и должна иметь рынки в других странах. Нас хотят лишить этих рынков, и мы вынуждены отстаивать свое право на свободную торговлю любыми средствами, вплоть до штыка.

— Вы хорошо формулируете империалистическую политику, — подзадорил его Вашингтонец.

— Ричи, ты не умеешь разговаривать с людьми спокойно, — укоризненно бросила миссис Гартвиг. — Прошу вас, господа, к столу.

— Конечно, присаживайтесь, джентльмены, — засуетился мистер Гартвиг. — Мы находимся на бывшей территории Мексики, поэтому я решил угостить вас мексиканскими блюдами. Боюсь только, не будут ли они слишком обильными для ваших неподготовленных желудков.

Из уважения к хозяйке мы промолчали. По нашим московским понятиям стол был накрыт без излишней роскоши. Больше того, мы смеем утверждать, что он показался нам весьма скромным. В большой глиняной тарелке лежала обещанная капиталистическая свинья. Не целая, конечно, а в какой-то своей сотой части. Свинина шла в сопровождении отварного риса и фасоли под красным соусом. Стол украшала пузатая бутыль дешевого калифорнийского вина. Бутылку московской водки, которую мы принесли с собой, хозяин поспешно убрал в шкаф.

Едва мы сели за стол, как мистер Гартвиг подскочил и с возгласом: «Чуть не забыл!» — убежал во внутренний дворик. Он вернулся, неся сухую ветку, на которой висели маленькие багровые стручки.

— Это мексиканский перец, — пояснил он. — Ароматная вещь. Попробуйте.

Мы храбро откусили по кусочку багрового перца, и у нас сперло дыхание. Казалось, мы положили в рот по кусочку напалма. Вспотевшие и униженные, с раскрытыми ртами мы сидели перед смеющимся хозяином дома и не могли произнести ни слова.

Демонстрируя свое превосходство перед нами, мистер Гартвиг с удовольствием разжевал два стручка.

— 3-зз-дравствуйте! В-вв-се у нас идет, как н-ннуж-но! — гаркнул попугай.

— Вот именно, — хохотнул хозяин.

Оценив поддержку птицы, он стал развивать перед нами мысль о том, что капиталистическую систему в самом ближайшем будущем ждет небывалое процветание.

— И мы не потерпим, чтобы ваш коллективизм мешал нашему свободному предпринимательству, — пригрозил он нам.

— К слову, а как процветает ваше «Агентство по рекламе и объявлениям?» — спросил его Вашингтонец.

— Какое у него агентство! Только название, — вздохнула миссис Гартвиг. — Ричи работает один. Что-то рисует, если есть заказы, что-то пишет. А ведь нам ежегодно тысячу сто долларов надо вносить в университет за младшего сына. Так хочется, чтобы Стиви получил образование! За дом рассрочку еще не выплатили. И за машину еще платить два года. Конечно, Ричи мог бы зарабатывать и больше, если б не увлекался политикой…

Миссис Гартвиг даже перестала, есть от огорчения. Чувствовалось, что под этой крышей ей живется куда сложнее, чем мужу.

— А мы-то думали, что мистер Гартвиг — капиталист, — съязвил Вашингтонец. — Он так яростно защищает капитализм.

— Нет, я не капиталист, хотя и купил кое-какие акции, — сказал мистер Гартвиг уже без прежнего апломба. — Я средний американец и дорожу тем стандартом жизни, который имею.

Миссис Гартвиг вышла из-за стола и снова взялась за свои спицы.

— Если бы я кое-что не подрабатывала, то нам бы пришлось совсем туго, — сказала она.

Владелец однокомплектного «Агентства по рекламе и объявлениям» сердито взглянул на супругу и в сердцах разжевал еще один стручок перца.

— Женам всегда чего-то не хватает, — пробурчал он, утирая рот салфеткой. — А я довольствуюсь тем, что дает мне бог. Кстати, — обратился он к нам, — почему вы всех своих баптистов отправили в Сибирь?

— Откуда вы это взяли? Баптисты живут, где хотят, свободно молятся в своих молельных домах.

— Ты слышишь, Кэтрин, что они тут говорят? — спросил мистер Гартвиг, поворачиваясь к жене. В его голосе улавливалась растерянность.

— А зачем им обманывать тебя, Ричи? — ответила женщина. — Значит, у них баптистов и в самом деле не сослали в Сибирь. А почему они должны ссылать их в Сибирь? Какой им от этого прок?

— Странно, — сказал мистер Гартвиг. — А я всегда рассказываю о гонениях на баптистов, когда выступаю с лекциями о России.

— Вам случалось бывать в СССР?

— Нет, не случалось. Но я активист партии. Мне поручено вести работу среди здешних мексиканцев, чтобы они голосовали на выборах за наших кандидатов. Меня снабжают нужной литературой.

— А что вы еще рассказываете в своих лекциях о нашей стране?

— Все, что знаю. Все, что я читал в газетах и в той литературе, которой меня снабжают. Кроме того, я всегда привожу такой факт из американской жизни. У нашей семьи есть знакомая. Совсем девчонкой она бросила школу, выскочила замуж. А потом уже взрослой, имея трех детей, закончила образование, получила специальность. Разве у вас может быть такое?

— Представьте себе, может, — ответил Москвич. — Заочное и вечернее образование приобрело у нас очень широкий размах. Оно охватывает миллионы людей. Причем учение им ни копейки не стоит.

Мистер Гартвиг опять обернулся к жене.

— Ты слышишь, Кэтрин, что они мне рассказывают?

— Слышу. Наверное, они лучше тебя знают, что происходит у них дома.

Если говорить честно, мистер Гартвиг, этот неудачливый оформитель, мечтающий стать капиталистом, сперва нас очень раздражал. Но постепенно нам его стало жалко. Жалко, как ту девочку, которую наняли раздеваться и дергаться перед всеми в прокуренном кабаке. Он ведь признался нам, в конце концов, что в редакцию зашел совсем не случайно. Его попросили туда зайти.

Не будем ломать голову над вопросом, типичный он или нетипичный американец. Он и нетипичный, потому, что многие ли жители Сан-Антонио состоят в руководстве местного комитета республиканской партии? Он и типичен, ибо его представления о Советском Союзе, о коммунизме присущи, к сожалению, многим американцам. Особенно в Техасе, где, как мы успели убедиться, свой особый «стайл».

Мы сидели в доме мистера Гартвига до поздней ночи. Добрая, рассудительная Кэтрин, извинившись, уже ушла спать, а мы все еще, как ребенку, объясняли нашему хозяину, что у нас в стране бесплатная медицинская помощь.