В чертогах Подкаменной Тунгуски

Вертишь головой и ничего не можешь понять: то ли вправо ушла река, то ли влево или совсем исчезла под землей!

— Вы знаете, как говорят эвенки про это место? — сказал Григорий. — «Река кончался, земля начался...»

Но вот наш катер поворачивает вправо, и мы снова видим сжатое утесами русло Тунгуски.

— Снимайте: это последние скалы на реке, — предупреждает Губенко.

Позднее я убедился, что Щеки — самое живописное место в низовьях Подкаменной Тунгуски. Здесь река как бы шлет прощальный привет путешественникам и напоминает им: посмотрите последний раз на мои берега и запомните меня, Подкаменную!.. А дальше снова низкие берега, простор и ширь речная...

Завтра будем на Енисее, — говорит Григорий. — А теперь надо бы местечко для лагеря выбрать.

— Мой последний лагерь... — произнес я задумчиво. — Давайте причалим здесь.

Гриша посмотрел на утесы Щек и сказал:

— Место красивое, но для привала не годится: на берегу голый камень, за дровами высоко, ни дичи, ни рыбы. Без рыбалки да охоты какой лагерь!..

— Тогда где же?

— Спустимся до Большой Тайменьки, там тайга рядом, а в устье речки рыба есть.

Река повернула вправо, и на левом берегу мы увидели два чума и дымящий костер. Приблизившись, мы заметили груду бочек и развешанные на кольях сети.

— Кеты ловят тугунков, — сказал Губенко и включил сирену.

Меня озадачило незнакомое слово, но момент для расспросов был неподходящий: Гриша причаливал караван к берегу.

Из чумов вышли люди. Они помогли привязать катер к стоящей невдалеке лесине, потом подтянули караван за веревки к берегу.

Обитатели чумов оказались знакомыми Григория. Это были четверо мужчин низенького роста с типичными для эвенков чертами лица. Я бы не смог отличить их от эвенков, если бы Григорий не сказал, что это кеты — особая народность.

Это были рыбаки из ближнего села Суломая. Они действительно занимались ловлей тугунков. Несколько бочек уже были доверху наполнены засоленной мелкой, как килька, рыбой.

Запылал костер. Над пламенем повесили ведро, наполненное тугунками. Как только в ведре закипело, его тотчас же сняли с костра — уха готова. Крохотные, но мясистые и жирные тугунки оказались на редкость вкусными, а навар от них — такого я еще никогда не пробовал!

После ужина Григорий рассказал мне о кетах. Их очень немного — человек шестьсот, а может, и того меньше. Живут они в низовьях Подкаменной и еще где-то на Енисее. Возможно, что это племя имеет что-то общее с североамериканскими индейцами — в языке индейцев и кетов якобы есть схожие слова. Поговаривают, что их предки пришли в Сибирь с Американского континента. Все это Григорий слышал от научных работников, которые занимались изучением кетов: ему приходилось возить ученых в эти места.

Все это было очень интересно.

— Чем же кеты отличаются от местных народов? — спросил я.

— Да ничем! Такие же охотники, рыбаки, как и эвенки. Работают в колхозах, в артелях.

Теперь я с особенным интересом смотрел на рыбаков. Дядя Лука что-то рассказывал им. Рыбаки заразительно хохотали. Что уж там старик такое выдумывал?..

Вечером произошло смешное событие. Балагур Лука, прервав разговор с кетами, вдруг закричал:

— Мужики, глухарь летит!

Мы все, сколько нас было, взглянули в ту сторону, куда показывал старик. Из-за реки почти прямо на лагерь летел большой черный красавец. Несмотря на наши крики, он уселся на сосне, стоящей на высоком пригорке метрах в семидесяти от чумов. Что его привлекло сюда? Не огонек ли костра понравился ему?

Лука схватил ружье и, поспешно заряжая его, побежал к сосне. За ним ринулись Петька и Никола. Еще один из команды сплавщиков взял ружье.

Я бросился было к киноаппарату, но вспомнил, что быстро наступающая темнота не позволит снимать.

Нам хорошо была видна сидящая на сосне птица. Гордо вытянув шею, глухарь смотрел на наш лагерь, временами поворачивая голову. Охотники, пригнувшись к земле, медленно подкрадывались к дереву. Вдруг один из них громко закашлял.

Глухарь внезапно взмахнул крыльями и, резко снижаясь, словно падая, скрылся в тайге. Послышался ворчливый голос Луки:

— Все дело ты испортил, Петька! Такого упустили глухарину! Он, можно сказать, сам просился в котел!

Все сидящие у костра весело рассмеялись.

— А ведь мне жалеть надо больше, — сказал я. — За все путешествие я так и не сумел снять глухаря.

Гриша махнул рукой.

— Когда-нибудь заснимете... Ну, довольны вы своим путешествием по нашей реке? Расскажите, что вы засняли у нас?

— Что ж, я уже могу подвести итоги моей киноэкспедиции. Скоро будет четыре месяца, как я странствую по вашим краям.

Я стал припоминать детали своего путешествия.

— Поход с учеными к месту падения Тунгусского метеорита дал мне интересный киноматериал. Несколько дней с геологами на Чамбе — это тоже было интересно. Съемка луны, эпизоды у вечернего костра и ранним утром, съемка в дождь, киноохота и плавание с группой зоологов — это дало большой материал для экрана. Наконец, с вами, Гриша, заснят самый живописный участок Подкаменной Тунгуски: пороги, скалы. А сколько интересных людей я встречал в пути! Заснял я около шести тысяч метров цветной и черно-белой пленки. Материал для будущего фильма о Подкаменной Тунгуске собран. Теперь можно и заканчивать путешествие.

— Значит, лето и осень у вас не пропали даром.

— Нет, не пропали... Такого интересного путешествия с киноаппаратом я еще никогда не совершал.

Тем временем горе-охотники вернулись к костру, подшучивая друг над другом. Рыбаки-кеты еще долго смеялись над Лукой.

Последнюю ночь, несмотря на приглашение рыбаков переспать в чумах, мы решили провести в стоге сена, стоящем в стороне от лагеря.

...Утро было пасмурное. Темные тучи закрывали небо. Дул холодный ветер. Приближалась зима.

Меня разбудил Губенко:

— Поднимайтесь, на охоту пойдем. Слышите, глухарки квохчут.

Я оглядел лесистый пригорок над лагерем. В стороне от знакомой сосны в тайге царило оживление: с дерева на дерево перелетали крупные птицы.

— Копалух не хотите ли заснять? — спросил Григорий.

Я поспешно вылез из спального мешка и приготовил кинокамеру с телеобъективом. Умываться не стали: некогда. Гриша повесил на плечо ружье, я — тоже, и мы направились к лесу.

На пригорке перед нами с земли взлетели две большие птицы. Я не успел их разглядеть: они быстро скрылись за деревьями.

— Тьфу, черт! — выругался Губенко, — Это же глухари!

Мы постояли, прислушались.

— Так пойдем, — показал он в ту сторону, откуда доносились голоса копалух.

Шли осторожно, стараясь не ступать на сучья и не задевать кустов. Губенко часто останавливался и прислушивался.

— Раскудахтались, как куры!

Скоро мы подошли к деревьям, с которых раздавались птичьи голоса.

— Прицеливайтесь, — показал Григорий на лиственницу.

Я увидел копалуху. На соседних деревьях тоже сидели птицы, похожие на кур. При нашем появлении они заквохтали сильнее. Это был выводок молодых глухарок.

Мы замерли, стараясь не шевелиться. Птицы, вытягивая шеи, следили за нами. Одна из них, очевидно мать, беспокоилась больше других. Ее тревожное «квох-квох» разносилось по лесу.

Я заснял каждую птицу в отдельности. Но глухарки не собирались улетать. Мне надоело тратить пленку на неподвижно сидящую дичь.

— Почему они не улетают? — спросил я.

— Да они всегда так: когда их много, подпускают охотника близко. Но к одинокой копалухе без собаки подкрасться куда труднее!

Посмотрев на киноаппарат, Григорий спросил:

— Всех засняли? Может быть, одну птичку добудем на варево?

— Только не из этих, Гриша!

— Тогда я отойду в сторонку.

Григорий бесшумно, скрываясь за деревьями, ушел в тайгу.