В ледяных просторах

Чувство, близкое к благоговению, охватывает, когда вступаешь в первый раз на этот замечательный кусочек земли. Скольким отважным людям мыс Флора казался первой ступенью к осуществлению мечты о полюсе! Сколько неожиданных препятствий, бед и разочарований в извечно-фатальной борьбе человека за знание и жизнь!

История мыса Флоры интернациональна — это история стремлений человечества к полюсу за конец прошедшего века и нынешний. Тут работали представители разных наций. Англичане Лей-Смит и Джексон [84], американцы Уэльман [85], Балдвин и Фиала [86]. Тут развалины жалкой избушки Лей-Смита и место замечательной встречи Нансена с Джексоном. Здесь был Макаров с его «Ермаком» [87].

По берегу, заваленному базальтовыми обломками, мы поднялись на плоскую равнину, где расположены близ озерка все постройки, возведенные Джексоном в 1894 г. Главный домик смотрит маленькими окнами в холодную даль океана. Когда-то тут был самый крайний утолок цивилизованной жизни, — то было 20 лет назад. Теперь — хаос и разрушение. Мы вошли в первую постройку — жилая изба Джексона. Она сохранилась лучше других, ибо построена из бревен по типу русских изб. Двери ее были открыты, окна повыломаны медведями, внутри — оледенение. Мы изрядно потрудились, протискиваясь в узкий проход оледенелых сеней, и осматривали хижину с высоты слоя льда, лежавшего на полу толщиной около метра.

На фотографиях Джексона и по описаниям Нансена внутренность дома так уютна! Чиста комната, обитая сукном, по стенам эстампы и фотографии, на полках книги и разнообразные предметы из обихода европейца-исследователя. Если Джексон был бы с нами и увидал свой домик!..

За дверным косяком, зелено-бархатным от плесени, прилеплено гнездышко. Торчит изо льда прогоревшая печка, — труба ее рассыпалась при первом же прикосновении кого-то из наших. Вдоль стен в два яруса нары. На них и к стенам примерзли спальные мешки, посуда, медикаменты и провизия. Мы заключили, что большинство вещей принадлежало экспедиции Фиала, бедствовавшей тут.

И по равнине перед домиком разбросаны и вмерзли в снег самые разнообразные предметы снаряжения: ящики с консервами, обломки мебели, куски одежды и мехов. Недалеко от Джексоновских построек мы заметили возвышение: оно оказалось могилой Мюатта, одного из матросов «Уиндворта». Мы поправили как могли крест, сломанный и поваленный бурями. На восток от становища поставлен обелиск, высеченный из крупнозернистого мрамора. На памятнике надпись: («Requiem: F. Querini, H. Stokken, P. Oilier. — «Stella Polare». 1900»), указывающая, что обелиск поставлен герцогом Абруццким [88] в память трех участников его экспедиции, пропавших без вести во время путешествия к полюсу. Вблизи хижинки, построенной из судовой рубки и двух рядов бамбуковых палок со слоем оленьего мха между ними стоит знак Макарова. На знаке выжжена надпись: «Ermak passed here 1901»…

Осмотрели подробно весь берег. Ни у хижин, ни в другом месте мы не нашли ни склада угля, ни следов вспомогательной экспедиции. Наоборот, чувствовалось, что давно не вступала на пустынную землю человеческая нога. Царила торжественная тишина, такая же, как пятьдесят лет назад до первого человека, побывавшего здесь.

Итак, все — сожжено. Макаровский уголь весь использован экспедицией Фиала. Плавника здесь нет, — впереди зимовка без топлива. Мы забыты и предоставлены собственной судьбе. Ну что же, знать это лучше, чем лелеять пустые надежды. Трудней борьба, но больше радости в победе, достигнутой своими силами. Беды еще нет. В стране, где два крепких человека сумели только с ружьем и патронами прожить в землянке без топлива и хлеба — целый год, нам, — с исправным кораблем и снаряжением говорить о беде еще не приходится.

Под вечер первого дня Седов, я и штурман пробовали охотиться на моржей. Охота на моржей, плавающих стадами, считается опасной. Если исключить из рассказов о приключениях норвежских промышленников все преувеличения, одна опасность остается несомненной — это постоянная угроза внезапно очутиться в холодной воде среди компании моржей. Удача охоты всецело зависит от искусства гарпунера. Он, бросая гарпун, следит за рулем; когда шлюпка на буксире, прыгая по волнам, несется за раненым моржом, гарпунер смотрит в оба, чтоб охотники сами не запутались в гарпунном лине, командует гребцам — то работать во всю мочь, чтоб ослабить натянутый струною линь, то тормозить движения слабеющего зверя. Мы-то — гарпунеры доморощенные. Правда, у нас не было даже настоящего моржового гарпуна; отправляясь на охоту, мы взяли тюлений, много раз испытанный гарпун.

Первое стадо встретилось недалеко от корабля. Направили шлюпку в самую гущу голов. Вся орда, разбрасывая пену, плавала от мыса к мысу, ныряла под нашу небольшую лодочку и с шумом дышала; крошечные глазки блестели зло и недружелюбно. Если шлюпку не слишком швыряют волны, убить одного из стада нетрудно, значительно трудней вонзить в добычу гарпун. Я выстрелил в ближайшего моржа почти в упор, — он потонул настолько быстро, что не успели даже замахнуться гарпуном. Со вторым сблизились на два метра; почти в один момент я выпустил заряд, а Седов бросил гарпун. Очевидно на этих толстокожих обыкновенный железный гарпун совсем не годен, — он, не пробив полудюймовой кожи, погнулся и выпал. Седов три раза бросал свое оружие, оно сгибалось сильней и сильней. Что-то дико-жалобное слышалось в крике моржа, когда гарпун вонзался вторично, — то был крик чудовища, бесконечно уверенного в своей страшной силе, вдруг столкнувшегося с новой и ужасной силой неведомых. После третьего удара морж, казалось, с отчаянием обернулся к шлюпке и, широко раскрыв безобразную пасть, взревел во всю силу легких. Каскад кровавой пены и брызг хлынул в лицо Седову, как проклятие зверя. В то время как раненый морж рычал и метался по волнам, к нему стали собираться остальные. Животные, окружив шлюпку тесным кольцом, смотрели бессмысленно на раненого и на нас, не обнаруживая впрочем никакого желания вступиться за товарища. Стадо сопровождало нас до борта корабля скорей из любопытства. Мы легко отгоняли чрезмерно назойливых ударами весла.

Утром второго сентября матросы съехали на берег собрать жалкие остатки угля, некогда выгруженного здесь адмиралом Макаровым; с той же шлюпкой уехал и Седов. Он скоро вернулся: за мысом увидел стада моржей и двух медведей на плавучем айсберге.

Спустили большой баркас; я захватил кинематограф. Конечно, медведи не стали дожидаться конца наших приготовлений к охоте и уплыли. Но моржей мы увидели множество. На припае и ближних льдинах я насчитал более сотни; вдали же повсюду виднелись стада и отдельные туши с подобранными под брюхо ластами. Шагах в тридцати — сорока от одного из стад в 20–25 голов мы пристали к льдине.

— У-у-х! — прошептал наш кормилец Иван, — да ведь в нем в каждом, чать, по тысяче бифштексов будет!

Пока я выгружал кинематограф и пристраивался снимать, моржи лежали не шевелясь, как груда сосисок на блюде. Пропустив несколько метров пленки, я попросил Седова выстрелить, чтоб испугать стадо. Один из моржей был убит. К нашему удивлению, смерть товарища не произвела на животных никакого впечатления. Единственно — когда раненый взметнулся предсмертной судорогой и, приподнявшись на ластах, внезапно рухнул, — лежавшие рядом недовольно заворочались и захрюкали, а один — по-сварливей — наградил беспокойного хорошим ударом клыков, — а тот уже и голову склонил. Стадо успокоилось быстро. Прилетела чайка, уселась на убитого: картина становилась интересной в своей естественности. К досаде моей в этот момент Кушаков, не совладав с своим охотничьим пылом, выпалил в стадо и угодил пулей так удачно, что клык самого большого самца со звоном разлетелся вдребезги. Осколки задели рядом лежащих — поднялась суматоха. Два-три шлепнулись в воду, остальные собирались последовать за ними. Мы стали бояться, что моржи уйдут, — тогда для пополнения запасов мяса нам придется искать другое стадо, от «Фоки» более отдаленное. Открыли стрельбу. Первые выстрелы уложили ближайших к воде, остальные — заключенные в кольце убитых — не могли броситься в море иным путем, как только через трупы товарищей, а тут их и настигали пули.