Пески Калахари

Когда взошло солнце, пилот, как обычно, улегся в тени и спал до тех пор, пока ноги не онемели от усталости и тупая боль во всем теле не разбудила его. Теперь это стало для него обычным. Стюрдевант поднялся и пошел вдоль полосы белого песка, нанесенного сюда с возвышенностей. Однако через несколько часов идти стало почти невозможно: лунный свет совершенно не проникал в узкий каньон.

Но он должен был продолжать свой путь и шел, не останавливаясь. Ущелье приведет к морю, а там по побережью разбросаны города и ранчо. Русло реки — его дорога, и пилот не сойдет с нее.

Еще через два часа стены ущелья расступились, грунт стал тверже и каменистее, а узкая лента песка бежала лишь посредине. Потом пилот сделал необыкновенное открытие: он натолкнулся на небольшую лужицу, укрытую от солнца наклонившимся над ней утесом. Напившись и наполнив канистры, Стюрдевант разделся и погрузился в эту небольшую естественную ванну, вода в которой сохранялась с тех незапамятных времен, когда здесь еще текла река. Он долго не хотел выходить из воды, но надо было продолжать путь вперед по ущелью. Уже давно канистры не были такими полными и тяжелыми, пожалуй, с той поры, когда он наполнил их из вырытого им колодца. Мысль о смерти от жажды больше не приходила пилоту в голову. Ему страшно повезло, когда он нашел воду в низине и здесь, в русле реки. Он выберется прежде, чем опустеют канистры. Сил у него на это хватит.

С заходом солнца небо потемнело, подул свежий ветерок, и Стюрдевант оживился. Уже двое суток он питался, как абориген, объедаясь свежим мясом, и спал на голой земле. И он жаждал двигаться, идти вперед, не останавливаясь. Ведь канистры были полны.

Пилот шел, пока окончательно не стемнело и идти стало небезопасно. Выбрав песчаное место у подножья утеса, он лег и почти мгновенно заснул.

О'Брайен встал до рассвета и теперь осторожно поднимался по скалам, направляясь к логовищу бабуинов. Было еще темно и прохладно. Его босые ноги все время ощущали липкую и холодную влагу, скопившуюся на скалах.

Он упрямо взбирался по круче и, наконец, достигнув гребня хребта, сел отдохнуть на плоской каменной плите. Мир жил, погруженный в первобытную тьму, которая лишь где-то вдали на горизонте разрывалась рассеянным светом загорающейся утренней зари. О'Брайен поднялся, все еще тяжело дыша от усталости.

Минут через двадцать он перебрался через гребень и с трудом спустился к ущелью. Заметив трещины на скалах, охотник стал осторожнее, боясь оступиться с какого-нибудь камня, поскользнуться и сорваться в черную пропасть.

Светало, но быстро идти он не мог. Проклиная себя за то, что не вышел пораньше, О'Брайен неожиданно обнаружил нишу в стене и забрался в нее. Она напомнила ему стрелковую ячейку на Окинаве…

Рычание бабуина вывело О'Брайена из сонного оцепенения. Стало уже совсем светло, и каменная стена показалась ему ближе, чем в тот день, когда он решал напасть на обезьян. Подняв ружье, охотник улыбнулся, понимая, что даже бабуины с их необыкновенно острым зрением не могут заметить его в темноте.

Сонные и сердитые обезьяны ворочались в своем логове. Резвились лишь детеныши, но и они старались держаться подальше от старших сородичей, опасаясь тумаков. Глядя на них, О'Брайен понимал, что время у него ограничено. В любой момент обезьяны могли исчезнуть, отправившись на поиски пищи.

Заметить вожака не представляло труда. Он сидел в одиночестве на круглом каменном выступе слева от входа в логово. Несколько крупных самцов расположились в стороне от вожака и ждали его решения; как только бабуин-вожак выберет направление, разведчики уйдут вперед, а стадо двинется за ними.

О'Брайен выстрелил. Бабуин, наклоняясь в сторону, полетел в пропасть, разбившись об огромные камни. Животные застыли от неожиданности. В этот момент ружье грохнуло еще раз: один из самцов, подпрыгнув, покатился вниз, увлекая за собой лавину рыхлого сланца. Затем утес ожил — это обезьяны бросились спасаться бегством.

О'Брайен сосредоточил свое внимание на крупных самцах. Один из них стоял, оскалившись, и вызывающе смотрел в его сторону. Выстрел — и он тоже падает в пропасть. Успех окрылил охотника. Он быстро направил ружье на вход в логово, зная, что некоторые обезьяны инстинктивно бросятся в него. На мушку попалась самка с детенышем, и пуля пробила ее навылет.

Звук последнего выстрела эхом разнесся по горам. Еще один крупный самец нашел свою смерть, хотя и пытался бежать, карабкаясь по гладкой скале со всей скоростью, на которую был способен.

Наступила тишина. На утесе все замерло. О'Брайен встал, сошел с уступа и начал осторожно подниматься вверх. Он был очень доволен: рассчитывал подстрелить хотя бы одного вожака, а сумел добыть еще трех самцов и самку с детенышем. В логово обезьяны уже не вернутся. Они уйдут. Но он найдет их и там и придумает что-либо другое. Уничтожит их всех. Сначала самцов, воинов и разведчиков, самых крупных и злых, которые представляют опасность для него самого. Когда им придет конец, с остальными справиться будет легко. Молодые станут подрастать без вожаков и с должным пониманием будут относиться к охотнику, считая его непобедимым.

На следующий день О'Брайен опять направился к пику. Он спустился в третий каньон, наиболее удаленный от пещеры. Бабуины были там. Обезьяны-сторожа наблюдали за охотником с самых высоких позиций и попрятались, стоило ему приблизиться на расстояние выстрела. Охотник провел целый день, пытаясь подкрасться к ним, но ему удалось выстрелить только по одному бабуину, проявившему чрезмерное любопытство к упорному преследователю. Обезьяна пронзительно закричала, подпрыгнула вверх и неожиданно стремительно помчалась почти по вертикально поднимающейся стене утеса.

Однако день не был потерян. О'Брайен вернулся с дынями и двумя желтыми ящерицами, убитыми палкой.

Теперь он постоянно думал о бабуинах. Мертвый бабуин лучше живого. Одним ртом станет меньше. Если всех их удастся уничтожить, увеличатся даже те скудные ресурсы продовольствия, которые есть в этих горах. Поэтому главная его задача сейчас — убивать бабуинов. Другие могут искать мед, ящериц, дыни. А он будет убивать.

Глава 5

Смит умирал от жажды.

Укрыться от солнца было негде. Мир казался плоским, твердым и сухим, без воды и без тени. Смит все шагал и шагал по выжженной солнцем земле, тщетно пытаясь найти местечко, где можно было бы прилечь и отдохнуть, спрятаться от испепеляющей жары. Мысль, что он скоро умрет, уже не волновала его. Теперь Смит понял, почему человеком овладевает странная апатия, которая предшествует смерти и делает ее даже желанной. Он уже собирался броситься прямо на песок и забыться, но вдруг увидел какое-то пятно на колеблющейся линии горизонта.

Дерево…

Язык Смита распух, ему казалось, что во рту у него что-то толстое и горячее. Было раннее утро. Ночью негр осушил последнюю скорлупу и вот сегодня, еще до захода солнца, он умрет. Смиту показалось, что он уже не может держать дерево все время перед глазами. Что-то случилось с сердцем, лоб внезапно стал холодным и его вырвало.

Смит сел на песок. Надо отдохнуть, пока не кончится рвота… Сердце трепетало, как перепуганная птичка, захваченная врасплох в своем гнезде. Но он помнил о дереве и, с трудом поднявшись, упрямо пошел к нему. А оно казалось таким далеким!

Смит шел совершенно раздетым. Ночью его охватил невыносимый жар. Стремясь как можно скорее подставить себя под струю прохладного ветра, который начал задувать с востока, он брел ему навстречу, забыв и пустые скорлупы, и ботинки, и шляпу. Затем скинул брюки и рубашку и нес их некоторое время в руках, пока видел в этом какой-то смысл. Он шел всю ночь напролет и, наконец, в изнеможении упал на песок… Потом снова взошло солнце.

Но дерево исчезло. Смит в изумлении остановился и обнаружил, что все дальше уходит от него. Пока он стоял, число деревьев перед его глазами увеличивалось, их стало два. Потом они слились в одно. Он опять двинулся к нему.