Другая сторона Эвереста (ЛП)

— Чёрт! — я ввалился в палатку с пульсирующей головной болью.

Боль была терпимой, по состояние подавленное. Потеряв всю жидкость, которую мы с таким трудом получили из снега, я стоял перед дилеммой: ложиться спать в надежде, что я поглотил достаточно жидкости, чтобы пережить ночь, или выйти из палатки, нарубить ещё льда и снова его топить.

Искушение — плюнуть на все и спать — было почти непреодолимым. Но я знал, что так делать нельзя. Потратив пятнадцать минут, чтобы надеть ботинки и куртку, я вышел в морозную ночь рубить лёд, проклиная свою судьбу с такой злостью, какой не испытывал никогда прежде. Вернувшись в палатку, я снова разжег газовую плиту и стал наблюдать, как первая порция льда стала медленно, очень медленно таять. Неудивительно, что Кис моментально уснул.

Я не взял с собой книгу, чтобы не увеличивать вес. Теперь, уставившись в темноту и борясь со сном, я жалел об этом.

На получение двух литров жидкости ушло два бесконечных часа. Затем я собрал кухонную утварь и прибрал, как мог, часть палатки перед входом, и даже не осознав, как забрался в спальный мешок, — через долю секунды уже спал.

На следующее утро у нас был свободный график. По первоначальному плану Саймона нам надо было бы немного подняться по северному гребню для улучшения акклиматизации, но эта идея была отброшена где-то по дороге. Теперь мы собирались спускаться с седла до самого базового лагеря.

Спуск был относительно прямой и проходил быстро. На простых участках мы спускались с перильной страховкой, на сложных — по верёвке.

На полпути я допустил досадную оплошность. Стоя на снежной ступени, я отцепил восьмёрку (дюралевое устройство, служащее для контроля скорости спуска по верёвке) от верёвки, чтобы переставить её. Работая замерзшими руками, я уронил восьмёрку. В тот же момент снежная ступенька, на которой стоял, пришла в движение, увлекая меня вниз. Чтобы остановить падение, я схватился свободной рукой за верёвку, проклиная мою тупость.

По счастью, восьмёрка приземлилась рядом с моим ботинком, и я смог её поднять. Если бы она упала на ледовый склон, то полетела бы прямо на участников, находящихся подо мной, и кто-то из них мог бы получить травму. Я взглянул на Саймона, который был как раз надо мной, стараясь понять, видел ли он мой прокол. Но он что-то распутывал в своей обвязке и ничего не заметил.

Я был благодарен ему за это. Когда вертишься на виду у руководителя экспедиции, лучше обходиться без этого. Как он сможет доверить мне спуск с первой и второй ступеней, трудных скальных выходов выше 8000 метров, если я потерял жизненно важный элемент снаряжения на относительно простом рельефе седла? Я успокоился и продел верёвку в восьмёрку.

Я вышел сухим из воды, но инцидент напомнил о старых сомнениях и породил вспышку гнева на самого себя. Похоже, моя способность совершать дурацкие ошибки усиливалась с высотой, когда кислородное голодание вызывает эффект мозговой заторможенности. Я продолжал спуск с седла в подавленном настроении, уделяя особое внимание перестёжкам с верёвки на верёвку и стараясь не обморозить руки при работе со спусковым устройством.

Через два дня мы во второй раз спустились с Ронгбука в базовый лагерь, наслаждаясь теплом, плотным воздухом и появлением признаков аппетита. Для стороннего наблюдателя мы казались отдохнувшими, хотя внутренний стресс всё ещё находился в каждом из нас. Этот отдых в базовом лагере должен стать для нас последним. В следующий раз мы наденем рюкзаки и отправимся на Ронгбук по пути к вершине.

6

Я брился ледяной водой в столовой палатке в базовом лагере, когда в неё с важным видом вошел Кис, вернувшийся из индийского лагеря. У индусов барахлил спутниковый телефон. Кис каким-то чудом вдохнул жизнь в испорченный аппарат. В знак благодарности индусы предложили ему бесплатно поговорить по телефону.

— Я дозвонился до Кати в Канаду.

— Здорово.

— Есть новости.

— Да?

— Я скоро стану папой.

— Господи! Это замечательно.

Вечером мы отметили это событие раздражающе злым тибетским бренди.

Самодовольный будущий отец вытащил тоненькую коробку кубинских сигар с обрезанными концами и угощал всех желающих. Не найдя ни одного желающего и передумав прикуривать на такой высоте, Кис периодически нюхал незажжённую сигару.

— Одного запаха достаточно, — величественно провозглашал он на следующее утро, когда я, слегка разбитый, лежал в палатке и читал, вдруг услышал бормотание дизельного грузовика, вкатившегося на ледник Ронгбук. Вскоре после этого до меня донесся крик Саймона: «Манти!»

Я высунул голову из палатки и увидел, что Саймон здоровается с кем-то в столовой. Меня окликнул Сандип.

— Никак «кошачья повозка» приехала, — сказал он. «Кошачья повозка» — это прозвище, данное кем-то грузовику треккеров, который, как мы знали, может навестить нас в любой день. На его борту едет команда туристов, путешествующих по Тибету, организованная туристской ветвью «Гималайских королевств». По прошествии нескольких недель вынужденного полового воздержания в воображении каждого участника мужского пола представали гибкие красавицы, которые без сомнения были в группе туристов. Действительно, в последние дни за ужином мы ни о чем другом и не говорили, доказывая (если это надо доказывать), что поведение мужчины от высоты сильно не зависит.

— Наверное, в группе человек двадцать, из них, по крайней мере, пять или шесть девочек, — подсчитал кто-то.

— Гораздо больше, — я полагаю, — десять или пятнадцать.

— Они разевают рот на мужиков.

— Конечно.

— Непременно среди них будут девочки из Скандинавии.

— Вероятно, несколько.

— Исторически Тибет всегда притягивал нимфоманок.

Когда, в конечном итоге, «кошачья повозка» извергла своё содержимое, мы поняли, как далеки мы были от истины. Рядом с Манти, руководителем группы, стояли только четыре платных клиента — древнего вида шестидесятилетняя парочка и два бородача с трясущимися коленями. В одном отношении мы были правы. Туристы разевали рты, но под действием высоты и только. Для нас это было ударом.

Но всё же в прибытии грузовика была и хорошая сторона — с ним приехала почта из дома и от друзей. Мы похватали свои письма и разошлись по палаткам читать драгоценные послания.

Фиона писала о семейных новостях, связанных с короткими каникулами, и о клумбе с новыми растениями у них в саду. Это сообщение звучало особенно невероятно здесь, на унылом каменном ландшафте Ронгбука, где вряд ли может вырасти какое-нибудь растение. Это все было довольно забавно. Но подтекст письма нетрудно было разгадать. Фиона хорошо знала, насколько рискованная наша экспедиция, и это, очевидно, растягивало десять недель ожидания до десяти лет. Для нас не было ничего необычного в том, что мы находились по разные стороны земли, но в этот раз ситуация была другой и не только потому, что это было опасное предприятие. Фиона понимала, что Эверест станет для меня неким водоразделом по многим причинам. Во-первых, я собирался сделать свой последний приключенческий фильм, во-вторых, я хотел найти путь, который остановит разрушение наших отношений.

Отношения между нами не были плохими, действительно в них оставалось на удивление много хорошего. Мы всегда были счастливы, когда были вместе. За все годы нашей совместной жизни мы никогда не повышали голоса друг на друга и всегда были способны посмеяться вместе.

Но была одна основная проблема: проходило два, три дня после моего возвращения домой, и я обнаруживал, что шагаю взад и вперед по комнате, размышляя о том, как, чёрт возьми; сказать Фионе о следующем приступе зуда в ногах. Я не скучал, находясь дома, это была моя постоянная неудовлетворенность собой, чувство, что мне следует лучше делать фильмы, которые я снимаю, лучше писать сценарии, которые пишу. Возможно, это была та движущая сила, которая вытаскивала меня за дверь.

Так было, и Фиона была сыта этим по горло.