Люди Большой Земли

Одного пастуха мы послали учиться на курсы. Ребята из колхоза все учатся, в Тельвиске — одиннадцать учеников из ПНОК’а, а единоличники учат ребят мало.

Делим все поровну, чтобы хватило всего, чтобы не завидно было. Ну, одежды и еды хватает. В кооперативе нам дают все в первую очередь. Конечно, лентяи есть и у нас, но мы их заставляем работать.

Чтобы доход распределять по тому — кто сколько сделал работы и как сделал (по количеству и качеству затраченного труда) — над этим еще не думали.

Теперь мы зимуем у устья речки в Кузнецкой Губе (68,8° север, ш. и 23,4° вост, долг.), рыбачили у Колонковой Губы, олени доходят до Голодной Губы.

(Территория колхоза занимает около градуса по широте и градуса по долготе.)

Думаем строить дом у мыса Сядуй-Нос (67,4° с. ш.), тут хорошо катер подходит, и кругом близко. Дом большой надо, да и не один. Наверно потом человек двести будет народу в колхозе. Ну, кредит стыдно просить, и так нам много подмогли.

Думали нынче зимовать итти в леса, да земля сухая осенью была, потом снег хороший. Ну, и зимуем в тундре.

Соседи еще плохо организуются в колхоз: не верят. Кулаки сбивают, надо принажать на кулаков. Есть еще бедняки, которые говорят — принажмут на кулаков, а мы как будем одеваться, что есть.

И наших пытаются сбить с толку. Говорят — казенные будете. Я их убеждаю: не верьте. Сами хорошо наблюдайте хозяйство колхоза. Ну, наших-то теперь палкой не выгонишь из колхоза. То голодали, а теперь сыты, одеты, хорошо живем! Я то все в батраках ходил, при царе ничего хорошего не видел.

Самое главное у нас теперь — кулака принажать, скорее тогда будет дело с колхозами.

Еще есть у нас просьба. Работников нам надо, руководителей, рабочих грамотных, партийцев больше надо.

Еще мотор надо, а то осенний промысел рыбы остается, в 1929 году осталось 400 пудов, сей год—300 пудов. Рыба белая осталась, самый хороший товар для Архангельска. Мотор бы прибежал и оттащил рыбу во-время. Работал бы мотор все лето, то и рыбы больше ловили и колхоз бы скорее вырос.

Не можем достать брезент для летнего чума. Говорят, волкодавы-собаки есть. Волков у нас много. Вот бы нам этих собак-волкодавов, а мы можем дать в другое место пастушьих собак. Кожи еще нехватает у нас на оленьи лямки.

Вот и все…

В Хоседа-Хард работает культбаза. Кто не был на крайнем севере в последние советские годы, заочно не представит себе исключительного значения базы в деле культурного роста малых народностей! Культбаза это — туземный городок со всем арсеналом советской культуры. Здесь: школа, больница, ветеринарный пункт с опытным стадом, бактериологическая лаборатория, научные кабинеты исследовательской работы, кооператив, склады, дома для приезжающих туземцев, радио.

Возникновение в пустынной тундре городка — переворот в хозяйственной и культурной жизни ненцев. Административный центр Ненецкого округа в с. Тельвисочном, а Хоседа-Хард — как бы самоедские Афины: отсюда оказывается научная помощь туземному населению в улучшении приемов хозяйства, отсюда идет новая культура, здесь учеба, выковываются туземные кадры. Ненцы — мужчины и женщины — и в качестве членов совета культбазы, и санитарами, сиделками, пастухами. Женщина, по обычаю выбегавшая рожать из чума на снег, сделавшись сиделкой в больнице — новый человек для тундры. Санитар навсегда порывает связь с шаманом, пастух научается по-новому ухаживать за стадом; восприняв опыт ветеринаров и зоотехников, пастух не станет приносить жертву духам, чтобы спасти олешек от болезней. Более развитые ненцы вовлекаются в краеведческую работу.

А какую огромную воспитательную роль имеет заезжий дом, называемый «домом туземца» (как у нас «дом крестьянина»)! В этом доме не только пища, ночлег и баня. Здесь — мощный агитпункт, здесь культурная связь, пропаганда коллективизации, задач классового расслоения, национального равноправия, юридическая помощь. «Дом туземца» — дом национальной культуры.

В школе-интернате ребят не только обучают грамоте, из них воспитывают новых граждан тундры. В интернате по стенам развешаны плакаты школьной морали: «не забывай мыть лицо и руки», «не забывай подпоясываться», «не плюй на пол», «не клади под подушку портянок и грязного белья». Подростки переносят гигиенические навыки в семью, как переносят они в родной чум новое понимание мира и своей судьбы.

«Культурные туземные базы имеют целью ускорить и облегчить привлечение малых народностей северных окраин к общей работе трудящихся по строительству советской культуры в условиях национального самоопределения. В будущем культбазы должны стать политическими и культурными центрами данной народности».

Прежде кочевник оседал в случаях хозяйственного разорения, обнищания. Ныне он оседает не для того, чтобы очутиться в антропологическом заповеднике и быть объектом изучения музейных консерваторов, а чтобы перейти на высшие, коллективные формы хозяйства, чтобы быть ближе к социалистической культуре, которая заявилась ныне и в «гиблые» места.

Как все это не похоже на то, что тридцать лет назад видел писатель В. Г. Тан-Богораз: «На севере тогда не было школ и не было грамоты. В огромных округах, величиною с Германскую империю, — ни одного врача, ни одной больницы, перед лицом эпидемий люди и олени были одинаково беспомощны».

13

Старая и новая Полярия

С давних времен ходили русские поморы через Югорский Шар в торговую Мангазею. А после того, как в 1580 году Пэг и Джакмон открыли Югорский пролив для иностранцев, упорно искавших северный проход в Китай и Индию, — голландцы, испанцы, норвежцы стали возить в Мангазею шлифовальщиков бриллиантов, золотых дел мастеров; на самоедские меха обменивали заморские ткани, оружие и медь.

Московское государство присылало в богатую Мангазею воевод за пошлиной. Воеводы притесняли туземцев, — челобитные в далекую Москву не доходили, и брели тогда туземцы «розно».

До наших дней сохранился документ о бесчинствах мангазейского воеводы Григория Кокорева:

… Приедут самоеды платить ясак, — воевода Кокарев и жена его посылают к ним с заповедными товарами и вином. Несчастные дикари пропиваются донага; соболи, песцы, бобры переходят к воеводе. Иные с себя и с жен своих снимают платье из оленьих шкур и отдают за ясак. Который торговый или промышленный человек не придет к воеводе, к жене его или к сыну с большим приносом, такого воевода кидает в тюрьму, да не только его самого, но и собак посадит и берет потом выкуп и с самого и с собак…

А в Москву воеводы доносили о том, что инородные люди озорны и пошлины платить отказываются.

Москва однажды выслала отряд: «Мангазею огнем спалить, торговых людишек разогнать, дабы беспошлинно торг не учиняли, а кои будут иноземцы — в полон взять».

Мангазея пала. От славной Мангазеи, первого русского города в восточной Сибири, остались лохмотья декораций, которые можно видеть ныне в устье реки Таз у г. Туруханска.

И было ожившие берега Ледовитого океана снова стали пустынными, торговый капитал просачивался в тундру редкими отважными купцами-авантюристами, которые за боченок спирта выменивали обозы «мягкой рухляди», возмещая риск заполярного путешествия невиданными доходами. За один тундровой рейс купец становился чуть ли ни миллионером.

В 1597 г. князю Ухтомскому Василию, назначенному в Пустозерский острог, велено было призвать самоедов и других иноземцев в православную христианскую веру. Ухтомский бил челом, что Пустозерский острог — место дальнее, деревень у него, воеводы, по той дороге нет, из Москвы запас взять далеко, почему государь пожаловал бы ему с Устюжинского кружечного двора 300 ведер вина по подрядной цене. Царь велел дать 50 ведер. Царь приказал еще, чтоб новокрещенцы христову веру держали крепко, а которые не станут держать, тех смирять, в тюрьму сажать, в железа, ь цепи, бить, а других отсылать к владыке, чтоб налагая зпитимию.