В погоне за Мексикой

— Стадион построен по проекту архитекторов Педро Васкеса и Рафаэля Михареса, — сказал служащий. — Во время Олимпийских игр здесь будут футбольные состязания. Сто тысяч зрителей разместятся...

Служащий еще что-то говорил с гордостью, и в его речи мелькало все то же слово «олимпико» — олимпийский. А я не мог оторвать взгляда от прекрасного видения вулканов Попо и Итца. Своими очертаниями вулкан Итца напоминает спящую девушку. Будто гигант-мастер высек ее из этой огромной скалы, покрытой серебристым льдом. Она лежит на спине, сложив на груди руки, волосы ее рассыпались по склону горы. А рядом вулкан Попо. Он взметнулся в небо, он строен — это символ юноши, охраняющего покой спящей девушки. Легенда гласит, что когда-то юноша и девушка преданно любили друг друга. Бог заметил их любовь и увековечил их образы в этих вулканах.

Уже тысячи лет вулканы являются стражами столицы, свидетелями ее величия, боев, поражений_и побед. Много страниц истории прошло перед ними. Теперь разворачивается еще одна страница — олимпийская, которая преображает облик удивительного города Мехико.

«Они снимают фильм!»

Едва ли найдется иностранец, который, побывав в Мехико, не посетил Сочимилко. Я не знаю, с каким уголком Москвы можно сравнить это место. Так много древних уголков нашего города преданы забвению или совсем уничтожены.

Сочимилко — это не памятник архитектуры. Это просто кусочек древней земли. Когда индейцы ацтеки пришли в долину Мехико, здесь было огромное болото, поросшее камышом. Но именно здесь они основали столицу, потому что, как гласит легенда, бог Уитсилночтли повелел им построить столицу там, где они увидят орла, который сидит на кактусе и держит в когтях змею. Здесь они и встретили орла со змеей в когтях.

Ацтеки соорудили дамбы, воздвигли храмы и дворцы. Но земли не хватило, и тогда индейцы стали делать острова чинампас. На камыши они набрасывали землю — так возникал остров. Рядом другой остров, а дальше третий. Между островами каналы.

На островах росло очень много цветов. Индейцы любили цветы. Некоторые ацтекские вожди брали дань не только маисом и плодами какао, но и цветами.

Со временем, а его прошло так много, плавучие острова срослись с землей, и все стало таким, как сейчас в Сочимилко, — ровные каналы, между ними квадраты земли, на которых плантации цветов. На одной плантации — красные цветы, на другой — желтые, на третьей — голубые...

В наши дни Сочимилко — это памятник прошлому и место отдыха.

Во время Олимпийских игр здесь будут проходить соревнования по гребле. На берегу древних каналов уже высится трибуна для зрителей, на которой разместятся пять тысяч человек.

Обычно в воскресенье с утра нескончаемой вереницей идут машины и автобусы в Сочимилко. Мексиканские семьи — папы, мамы, дети, бабушки — все едут в Сочимилко.

Машины въезжают в парк. Еще не видны каналы, а для тех, кто приехал сюда, праздник уже начинается. Лихо вертятся карусели, взлетают в небо качели, трубы марьячис, крики продавцов мороженого — все сливается в один праздничный шум^ который сразу отрешает от шестидневных рабочих будней.

Праздник! Бабушки и дедушки, взявшись за руки с внуками, включаются в общее веселье.

Но это только прелюдия — самое главное будет на каналах. Сколько здесь улыбок, сколько цветов и музыки! И пусть сюда придет много людей, всем хватит лодок, гребцов, всем хватит места, где поставить машину.

Мы подъезжаем к причалу. Красочные ладьи, такие же, как те, на которых когда-то плавали ацтеки. Одни покрашены в желтый, другие в красный, третьи в зеленый цвет. Ладьи большие и маленькие, для двоих и для двадцати человек. Над ладьями крыша и дуга из цветов, точь-в-точь как у индейцев ацтеков, и на этой дуге какое-нибудь ласковое слово, например «Терезита».

— Сеньор, я отвезу вас! — наперебой кричат лодочники.

— Сеньор, я возьму недорого... Сеньор...

— Сеньор! — подбегает к нам парень. — Прогулка будет стоить вам всего тридцать песо. Сеньор!

К нам подбегают особенно часто, потому что мы — Дмитрий Гасюк, Борис Головня и я — нагружены киноаппаратами, аккумуляторами, объективами, ящиками с пленкой... Мы приехали в Мексику снимать' документальный фильм, и Сочимилко должно занять в нем свое место.

Мы не слушаем тех, которые кричат над самым ухом: «Сеньор, сеньор...» Мы выбираем лодку, которая нам приглянулась, и зовем лодочника, молодого парня со смуглым индейским лицом.

— Как тебя зовут, парень?

— Игнасио.

Парень разглядел наши киноаппараты, и видно было, как от гордости зарделись румянцем его смуглые щеки. Игнасио осторожно погрузил все в ладью, заботливо усадил нас и, взяв в руки шест, повел ладью по каналам. На берегах каналов ровные, как свечи, тополя. А по каналу движутся ладьи — два ряда в одну сторону, два ряда в другую.

И совсем это не тихое и плавное движение. Это движение волнующее, полное всяких неожиданностей. Среди плотных рядов движущихся лодок как-то ухитряются проскальзывать маленькие лодчонки торговцев.

— Вам холодного пива? — спрашивает вас хозяин такой юркой лодочки.

От пива мы не отказываемся.

— В этом ведре со льдом десять бутылок! — кричит торговец.

— Многовато, — говорит Гасюк.

— Вы не волнуйтесь, сеньор, — отвечает торговец. — Я денег с вас не беру. Пейте сколько хотите.

Обратно будете возвращаться, расплатитесь.

Торговец уже поставил нам ведро с пивными бутылками. А мы смотрим на плотный поток лодок, движущихся по каналу. «Как он найдет нас здесь?»

— Вы хотите купить цветы? — кричит девушка с маленькой, будто игрушечной лодочки, на которой гора разных цветов.

— Нам не нужны цветы.

Девушка ударяет коротким веслом по воде, и лодка уже идет борт о борт с другой ладьей...

— Хотите купить цветы?

Вдруг подплывает огромная ладья, в которой человек десять-двенадцать марьячис: в широкополых шляпах, в костюмах с множеством золотых пуговиц. В руках трубы, гитары.

Мексиканская жизнь очень красочна. Эту красочность создает все — удивительная природа, голубое небо, яркие наряды и, конечно, музыка марьячис. Ну разве представишь жизнь мексиканцев без этих людей? Они знают любую мелодию. Даже если не знают, напойте им, и они сыграют.

Без марьячис не проходит ни праздник, ни деловое собрание, ни похороны. Марьячис нужны мексиканцу всегда и везде и, конечно, здесь, в Сочимилко.

— Какую песню прикажете, сеньор?

Прикажите, и марьячис будут играть. Их лодка будет плыть рядом с вашей, как привязанная, хоть целый день. И они будут играть и петь любые песни.

Здесь вам доставят любую радость — платите деньги! — кричит наш лодочник Игнасио и обнажает ослепительно белые зубы.

Гасюк и Головня, осушив по бутылке пива, взялись за киноаппараты.

— Послушай, Игнасио, — прошу я лодочника, — ты скажи этим торговцам и марьячис, что мы приехали не веселиться, а работать, снимать фильм.

Снова торговцы атакуют нашу ладью.

— Они снимают фильм! — гордо кричит Игнасио.

Мимо нас проплывают разные ладьи и разные люди в них. Много туристов, в основном американцев. Седоволосые господа с блестящими фото- и киноаппаратами.

Но объективы аппаратов моих друзей направлены на другие лодки. В той лодке, наверное, человек двенадцать — целая мексиканская семья. Посредине лодки — длинный стол: на нем фрихоль [* Фрихоль — черные бобы.], чиле [Чиле — перец.], куски жареного мяса, пиво и бутылка водки — текильи. На этой лодке даже есть свои марьячис. Старик играет на гитаре — молодые поют, поют не хуже тех профессионалов в широкополых шляпах с золотыми пуговицами на костюме.

А в этой маленькой лодке только двое. Они сидят, нежно взяв друг друга за руки. Они смотрят куда-то зачарованными глазами, и что для них все мы, весь этот мир Сочимилко, когда у них есть свой мир, понятный только им двоим.