У истоков Золотой реки

(Более полу столетия спустя истлевший крест был заменен, по распоряжению Цареградского, ставшего к тому времени во главе Геологоразведочного управления, каменным обелиском с надписью:

Так, минуя время, сомкнулись судьбы Черского и увлеченного им на Колымский Север благодарного почитателя.)

Однако вернемся к прошлому. Мечты студента зрели. Он перечитал то немногое, что можно было найти в книгах о Восточной Сибири, — все, вплоть до корявых донесений, писанных первыми землепроходцами в московские приказы «тишайшего» государя Алексея Михайловича. Теперь он ясно понимал, как мало известно о необозримых просторах к востоку от Лены. Тоненькие, теряющиеся в безмерности тайги и тундры тропки шли через Яну, Индигирку, Колыму, Анюй, через каменистые Анадырские горы к Студеному морю, на котором когда-то боролись с ледяными штормами корабли командора Беринга. Все, что было в стороне от этих редких тропинок или от туманных берегов Охотского моря с их редкими рыбачьими поселками, оставалось загадочным и волнующим своей неизвестностью.

Цареградский разыскивал в библиотеке Горного института все новые и новые книги в старинных, под мрамор, переплетах, тренировал себя гимнастикой и спортом, набивал глаз в тирах, обливался ледяной водой и спал ночью с открытой форточкой. Никакие насмешки товарищей не могли поколебать в нем удивительную для его молодости целеустремленность. Молодость всегда верит в свою звезду, а одержимая, она верит в нее стократно!

Как-то случай свел Цареградского с единомышленником. Одним туманным ленинградским утром он познакомился в лаборатории количественного анализа со студентом Юрием Билибиным, который отрабатывал академическую задолженность по химии. Высокий, стройный и очень волевой студент был старше Цареградского года на два, а по институту — на два курса. Билибин тоже был романтиком и мечтал о тайге и далеких краях, хотя его больше привлекала Камчатка с ее действующими вулканами и горячими источниками, о которых геологи почти ничего еще не знали.

Молодые люди подружились и объединили свой энтузиазм и энергию. Вскоре при студенческом геологическом кружке благодаря их совместным усилиям была организована сибирская секция. Участники выступали с рефератами прочитанных книг и статей, слушали доклады побывавших в Сибири геологов, географов и даже случайных путешественников. Их легко воспламенявшееся воображение было однажды поражено интересным докладом Сергея Владимировича Обручева, который только что возвратился из длительного путешествия в бассейн Индигирки и привез оттуда массу новых геологических и географических сведений. Он только что начал свои многолетние исследования, распространившиеся затем на бассейн Колымы и приведшие через несколько лет к открытию громадной горной цепи. Названная в честь Черского, горная гряда оказалась сенсацией для географов. Протяженностью во многие сотни километров, она уже сама по себе показывала, как много неизвестного еще скрывается к востоку от Лены!

— Послушай, Юра, — воскликнул после обручевского доклада Валентин, — ведь это новая Америка! Там можно ждать чего угодно

Однако время шло, один за другим сдавались экзамены, а до исполнения родившейся в гулких просторах Горного института мечты было, по-видимому, не ближе, чем до Луны.

Профессор палеонтологии Анатолий Николаевич Рябинин обратил внимание на выдающиеся способности студента Цареградского и пригласил его помочь в обработке коллекции древних земноводных — мезозавров, ихтиозавров и плезиозавров. Позже другой профессор Горного института, знаменитый кристаллограф Анатолий Капитонович Болдырев, позвал Цареградского к себе в ассистенты, но тот уже увлекся ископаемыми позвоночными и не захотел изменять палеонтологии. Болдырев не обиделся. Как все настоящие ученые, он знал цену увлеченности и понимал, что наука не выносит насилия.

И все же эти успехи на академическом поприще не заглушили в студенте главного — стремления на Север. Наконец в 1926 году молодому человеку улыбнулась удача. Он попал в состав геологопоисковой экспедиции в верховья Алдана. Конечно, отсюда до бассейна Колымы было еще очень далеко, но все-таки в глубине души он чувствовал, что первый шаг к будущему уже сделан.

По пути к месту работ Алданской экспедиции Цареградский много дней провел вместе со своим институтским приятелем Билибиным. Юрий уже окончил Горный институт и работал геологом в тресте Алданзолото. Сейчас он возвращался на Алдан из командировки в центр.

Долгий путь на восток воскресил студенческие воспоминания и вновь сблизил молодых людей. Билибин полностью отдался новому делу и с увлечением рассказывал о блестящих результатах, которые дало в золотопоисковом деле применение шлихового опробования [3]. (Вряд ли, беседуя за кружкой чая о новом методе, они могли предположить, что в недалеком будущем именно этим путем они придут к решающим в своей жизни открытиям!)

Позднее, летом, Цареградский практически познакомился на Алдане с шлиховым опробованием речных наносов лотком и научился хорошо отмывать тяжелые, матово-блестящие золотины от ненужных песчинок.

Метод шлихового опробования необычайно прост по идее и практическому выполнению. Рассеянное в коренных месторождениях золото почти не поддается химическому разложению и отличается необыкновенной физической устойчивостью. При разрушении жильной породы (например, кварца) происходит выделение содержащихся в ней зерен и самородков золота, а поверхностные воды переносят их вниз по склонам в речные отложения русла. Естественно, что переотложение золота на дне и берегах рек приводит к его постепенному накоплению, а в некоторых случаях, когда коренные источники были значительными, — к появлению богатых россыпей. Но золото — очень тяжелый металл, и его крупинки не могут далеко переноситься водой. Поэтому россыпь образуется либо на месте разрушающейся коренной жилы, либо несколько ниже ее по течению. Еще ниже вдоль реки тянется все более убогий «шлейф» из мелких золотинок, которые как раз и можно уловить при планомерном лотковом опробовании рыхлых речных отложений. Золотины вместе с другими тяжелыми минералами остаются после промывки на дне лотка, в «шлихе». По их количеству, степени окатанности и распределению в россыпи можно судить о расположении коренного источника, о форме россыпи, ее богатстве драгоценным металлом и о многих других важных данных, которые помогают оконтурить россыпь в речном русле, определить характер распределения в ней золота, подсчитать его запасы и, наконец, отработать месторождение.

Обо всем этом и о многом другом говорили во время долгой поездки на Алдан Цареградский и Билибин.

Юрий Александрович Билибин принадлежал к числу тех, кого следует и в прямом и в переносном смысле называть первооткрывателями.

Необыкновенно талантливый человек с изобретательным умом и проникновенной интуицией, он вместе с Цареградским проложил путь на Золотую Колыму, открыв новую страницу в экономической географии нашей страны. Билибин по всем свойствам своей натуры был пролагателем новых путей всюду, куда проникал его пытливый, а иногда и причудливый ум. Роль этого замечательного человека и ученого в жизни Цареградского была решающей. Достаточно сказать, что после их совместной работы на Колыме Цареградский по примеру Билибина полностью переключился на поиски месторождений золота и редких металлов, оставив в стороне свое раннее увлечение палеонтологией.

Но Билибин — это большая и самодовлеющая тема, требующая больших разысканий и специального места. К сожалению, я никогда с ним не встречался и могу судить о нем, лишь основываясь на его печатных работах и воспоминаниях его друзей. Здесь же важно отметить, что счастливый случай свел в Горном институте, а затем во время Алданской экспедиции двух этих выдающихся людей, положив начало новой главе в истории геологической науки и новому этапу в освоении дальней северо-восточной окраины нашего государства.