Под парусом вокруг Старого Света: Записки мечтательной вороны

«Странная должность», — подумал я, но уточнять не стал, понимая, что капитанить придется в атмосфере политкорректности, а предложенная компьютером Володина должность мне даже понравилась. Так что про себя весь поход я называл его Президентом.

Видит бог, Президент старательно гасил в себе капитанские амбиции, но не все оказалось так просто, ибо хорошим тоном среди старых номенклатурных капитанов всегда считалось поругивать команду за лень и нерадивость, а также жаловаться на судьбу, возложившую ответственность за несмышленый экипаж на бедную капитанскую голову. В нашем же случае ни ответственности, ни экипажа в распоряжении Президента не было. Ситуация предполагала дружеские отношения, не предусмотренные многолетним опытом старого капитана, но об этом позже.

Пока же моя договоренность с Президентом была следующая: «Я иду в одиночное плавание, поэтому он может делать все, что хочет, или ничего до форс-мажора, если таковой случится, либо до ситуации, когда я сам попрошу о помощи». Не раньше, поскольку свою вахту я считал круглосуточной. Несмотря на мои самонадеянные уверения в том, что я «практически не сплю», Президент назначил себе вахту и еще две обязанности: ведение навигационного журнала и ехидничанье в адрес моей нерадивости. На том и порешили, после чего Президент стал за штурвал и моя возлюбленная, красавица «Дафния», пошла через Маркизову лужу к форту «Константин», прямо в лапы таможенников и пограничников.

Пишу «возлюбленная», ни на грамм не преувеличивая. Да, любил и люблю, как можно любить только живое существо, и готов отвечать за свою извращенную страсть на Страшном суде.

Попроси восторженного влюбленного описать предмет любви — в ответ услышишь много невнятных восклицаний и пышных эпитетов: сильные чувства плохо переводятся на слова, но я попробую.

Во-первых, она шведка. Во-вторых, она прекрасна — многовековой опыт шведских корабелов в строительстве маленьких парусников воплощен в моей «Дафнии». Как породистая красавица, она слишком совершенна, чтобы привлекать внимание многих — все в ней неброско и немодно. Ничего для тщеславия. Даже среди яхтсменов по-настоящему оценить ее может лишь тот, кто мечтает о путешествиях, а не о прогулках по воде или гонках под парусом. Таких ценителей немного, и для них следующий рассказ.

Первый раз я увидел ее на зимней стоянке в Хельсинки. Она располагалась на берегу, в кильблоке, утопая в снегу. Из-под тента выглядывала только корма (но какая!) — транцевая, широкая!.. Опускаясь к ватерлинии, она сужалась в форме сердечка, как у старинных пакетботов. А главное — иллюминаторы: два на транце и два по борту, в корме.

«Стало быть, ахтерпик обитаемый», — сразу понял я.

Между иллюминаторами — стальной трапик. Продавец, мистер Карлсон, откинул его, и мы полезли на борт.

Что это было! В центре — огромный кокпит, наполовину закрытый стационарным остекленным козырьком. Под козырьком слева — камбуз, справа — штурвал и штурманский стол с приборами. Из кокпита — вход в кормовую каюту на двух человек. И в нос имеется полноценная дверь, в которую можно входить не сгибаясь. Дверь ведет в кают-компанию, мимо гальюна — слева и зашторенной выгородки — справа. Отодвигаю штору — двухместный диван, бра, окошко, вытяжной вентилятор, вешалка — в сущности, крошечная каюта на двоих. В сухом остатке получилось, что на двадцати шести футах, в трех отдельных каютах, разместилось шесть полноценных спальных мест, и вся эта красота, от пайолов до подволока, обшита тиковым массивом. Под сиденьем рулевого находился неработающий холодильник, под кокпитом — двадцатипятисильный «вольво-пента», по восемь лошадей на тонну водоизмещения. А в самом кокпите, на зависть врагам, — мягкие диваны! Да, господа, немного видел я семиметровых парусников с мягкими диванами в кокпите! А мачта! А паруса! А дельные вещи! И в каком все это состоянии! От волнения на морозе из меня пошел пар, как из кипящего чайника.

Потом по пояс в снегу я долго ползал вокруг корпуса, зачем-то заглядывал в шпигаты, стучал по чугунному килю, пробовал двинуть перо руля — руль повернулся. Господин Карлсон с нордической невозмутимостью наблюдал за моей бессмысленной возней.

— Ну что ж, — сказал я. — Будем думать.

Группа поддержки — два товарища, приехавшие со мной на смотрины, — дипломатично промолчала.

многозначительно изрек один мудрец, не знавший любви к морю.

Денег хватало лишь на половину «Дафнии», но меня уже несло. Бессонными ночами я придумывал планы стремительного обогащения, один фантастичнее другого. Перебирал варианты, считал и пересчитывал наличность и думал, думал… Жена с тревогой смотрела на меня, ничего хорошего от такой задумчивости не ожидая.

Однажды я проснулся в холодном поту: мне приснилось, что «Дафнию» уже продали. С трудом дотянув до утра, я начал «бомбить» Хельсинки звонками. В офисе сказали, что мистера Карлсона нет на месте, будет через три дня. Что это были за три дня! Меня трясло, ломало и корежило, как алкаша на похмелье. Позже я узнал, что по-научному это называется неврозом навязчивых состояний, иначе говоря, — психическим расстройством, спровоцированным страстной, навязчивой идеей, в народе называемым любовной лихорадкой.

Соглашаюсь без оговорок: да, страсть, да, непреодолимое, безрассудное желание. Тот, кому удается совмещать страсть и разум, — посмеется, а я слабоват, видимо… либо страсти великоваты.

Через три дня я узнал, что «Дафния» на месте, но у меня появился счастливый соперник… До окончательного решения оставалось несколько дней. Я собрался с мыслями, пошел к богатому товарищу Саше, выложил фотографии «Дафнии» и начал врать про то, как мы с ним будем путешествовать на нашей шикарной яхте, какие страны посещать и как все это будет круто.

Неправда заключалась в том, что ни опыта, необходимого для подобных мероприятий, ни капитанского диплома, ни соответствующего здоровья у меня не было. Ничего, кроме страсти…

Как всякий богач, Саша ежедневно выслушивает нескольких сумасшедших просителей с «грандиозными идеями». Не думаю, что я выглядел убедительнее других, но мне он почему-то поверил.

…посылает Бог на человека, чтобы испортить ему характер: красоту, деньги и власть. Саша держит оборону на всех трех направлениях — богатый, розовощекий красавец управляет угодьями и заводами. Товарищи по бизнесу называют его фартожопым, но не это главное. Больше других Саше повезло в том, что у него умная жена и редкий тип характера под названием «жизнь удалась». Как бы ни складывались обстоятельства, он постоянно ощущает себя на гребне успеха. На вопрос: «Как дела?» — неизменно отвечает: «Отлично!» После того как обворовали его загородный дом и я позвонил, чтобы посочувствовать, в ответ на постные соболезнования услышал радостный голос — Саша был в экстазе. Самым большим везением находил то, что похитители не просто обчистили дачу до стерильной пустоты, но и сняли всю фирменную сантехнику — краны, смесители, унитазы.

— Как будто знали, что я ремонт затеваю! — с восторгом сообщил Саша.

Малейшая попытка посочувствовать вызывает у него бурный протест. За много лет товарищеских отношений я лишь раз слышал вздох из Сашиных уст, но об этом отдельный рассказ, а пока что Саша дал деньги, и через пять месяцев «Дафния» уже украшала стоянку Речного яхт-клуба в Питере. До путешествия вокруг Европы оставался год. Возможно, это был лучший год моей жизни — год предвкушений и надежд.

Помышляя о дальнем путешествии, я вынужден был признаться себе, что стать морским волком на шестом десятке нереально. Тем более если речь идет не об экстремале-супермене, а о кабинетной крысе вроде меня. Да, хиловат, да, опыта маловато, но набираться опыта, качаться и учиться уже некогда — «…уж воды Леты плещутся у ног». Увы, физическую слабость я мог компенсировать лишь страстью, невежество — любопытством.