Приключения знаменитых первопроходцев. Азия

В начале сентября Жакемон готовится к переходу в Бомбей, несмотря на испытанную им неприятность, которая не проходит бесследно. Он планирует пересечь горную гряду — Западные Гаты, затем спуститься к берегу моря, в необозримую грязь, которая окаймляет побережье и захватывает Сальсет и Бомбей. Он смутно чувствует опасность увязнуть на рисовых плантациях; ему это предрекают. Тем не менее, полагая, что вполне оправился от нездоровья, Жакемон трогается в путь тринадцатого сентября.

В первых числах октября он прибывает в Танну, на острове Сальсет, и неосторожно обосновывается в этом пункте, одном из самых нездоровых на всем побережье, весьма неблагоприятном для здоровья.

Жакемон заболевает почти сразу же по прибытии, после долгого перехода под палящим солнцем, однако лечится очень разумно благодаря своим медицинским познаниям, и ему удается подавить воспаление печени, внезапно его поразившее. Ему стало намного лучше, без сомнения, но он не вполне излечился. В конце октября, точнее — 23-го, его сражает повторный приступ болезни. Убедившись, что он не в состоянии побороть ее в Танне, Жакемон распорядился перевезти себя в Бомбей, в военный госпиталь, где в отделении больных офицеров ему предоставлены вся возможная помощь и заботливый уход.

Увы, лечение не увенчалось успехом, и несчастный путешественник, проболев тридцать пять дней, скончался 7 декабря 1832 года от гнойного воспаления печени. Ему исполнился лишь тридцать один год.

Жакемон знал, что погибает, и мужественно шел навстречу смерти. Последнее письмо его к брату, которое он с трудом нашел силы закончить и подписать карандашом, необычайно трогательно:

«Что самое жестокое при мысли о тех, кого мы любим, если умираешь в дальних краях, так это ощущение своей изоляции и заброшенности, с каким проходят последние часы твоего существования. Ну что же! Мой друг, тебя должно будет немного утешать убеждение, которое я внушаю тебе этим письмом, что с момента моего прибытия сюда я не остаюсь ни минуты без самого сердечного и трогательного внимания множества добрых и милых людей. Они навещают меня постоянно, выполняют любой мой каприз и фантазию…

Если бы ты был здесь, возле моей постели, с нашим отцом и Фредериком, моя душа была бы разбита, и я не принимал бы приближения смерти с таким спокойствием и покорностью…

Прощай! О, как любит вас бедный ваш Виктор!.. Прощай навсегда!»

Губернатор Бомбея организовал пышные похороны, на которых присутствовали все гражданские и военные чины, Жакемону воздали военные почести.

Драгоценные коллекции, которые он собрал в Америке, Санто-Доминго и в Индии, находятся в Музее естественной истории; часть из них, имеющая отношение к текстильной промышленности, хранится в Музее искусств и ремесел.

ЛУИ ЖАКОЛИО

Видный писатель, одаренный служащий судебного ведомства, который сумел плодотворно использовать вынужденный космополитизм своих функций колониального судьи и превратиться в очень почтенного исследователя: таков был в глазах многочисленной читающей публики Луи Жаколио [81], которого преждевременная смерть унесла в 1890 году, в возрасте пятидесяти двух лет. Он завоевал подобную репутацию уверенным пером, незаурядным талантом рассказчика и популяризатора.

Он дебютировал как судья в Пондишери, и эта должность послужила в какой-то степени предлогом для увлекательных экскурсий по Индии, маршрутами которых мы проследуем, но сперва сделаем вместе с Жаколио недолгую остановку на Цейлоне [82]. Как многоопытный путешественник, избегавший больших городов и презиравший гостиницы, Жаколио поторопился поскорее расстаться с Коломбо, столицей колониального Цейлона и крупнейшим торговым центром. Для него не имело особого значения, что отсюда экспортируются в Европу в огромных количествах кокосовое масло, кофе, корица, перец, арак, чай, кокосовая водка, кардамон, графит, кокосовое волокно, слоновая кость, черепаший панцирь, шкуры тигров и пантер, кунжут, рис, древесина черного, атласного [83], и тикового деревьев; что на острова Маврикий и Реюньон, в Сингапур и Китай отправляются свежие плоды кокосовых и арековых пальм, бетель, трепанги, рыбий жир, кокосовое масло, медь; и что взамен Великобритания посылает в свою колонию фабричные изделия, а также вино, пиво, крепкие алкогольные напитки, солонину и парфюмерные изделия. Больше всего Жаколио хотелось наблюдать природу, изучать обычаи и нравы местных людей, полуцивилизованных или же вовсе диких, познать удивительный мир животных и растений и идти, идти вперед — по воле своей фантазии, навстречу неизвестности и приключениям.

Сперва Жаколио предпринял путешествие в экипаже, запряженном двумя лошадьми, с которым легко управлялся малабарский [84] виндикара [85].

«… Подъехав к форту — обширной крепости, надежно защищенной двумя сотнями пушек, где сконцентрировано управление армией и флотом, которая могла бы в случае необходимости вместить пятнадцать тысяч человек, мы взяли влево по дороге вдоль откосов, и внезапно нам открылся простор Индийского океана — самая захватывающая и волшебная картина.

Солнце садилось вдали, окрашивая в пурпурные и золотые тона огромную водную поверхность; ни единого облачка в густой синеве неба; где-то у горизонта несколько кораблей, чьи белые паруса, отражая игру света, казалось, плавали в закатном зареве, тогда как на переднем плане грандиозной панорамы сотни макуа, или туземных рыбаков, восседавших в своих легких катамаранах [86], устремлялись к берегу, выплясывая на гребнях волн, которые с минуты на минуту становились темнее.

Я бросил быстрый взгляд на побережье: на высоких макушках пика Адама [87], покрытых вечнозеленой растительностью, последние лучи дня исчезали с головокружительной быстротой, и экваториальная ночь — ночь без сумерек — уже накинула на землю и волны свое звездное покрывало, и лишь на западе еще чуть-чуть виднелась красноватая полоска, как будто покачиваясь на гребне волны, — последний привет светила, которое поднималось уже над горизонтом другого полушария…»

Затем путешественник и его возница направили бег своей тележки по дороге, где им встречались на каждом шагу сингалы обоих полов, которые, отнеся фрукты и овощи на базары в Коломбо, возвращались в свои затерянные в лесу хижины, напевая что-то монотонное. Время от времени под огромными деревьями, чьи корни тянулись чуть ли не до самого моря, попадались им на глаза крытые листьями лавчонки, где чандо, или туземные винокуры, продавали прохожим местную водку и крепкие наливки из мякоти кокосовых орехов и пальмового сока.

С исчезновением солнца внезапно остывший воздух в высоких долинах Котмальских гор породил один из тех сладчайших ветерков, напоенных запахами эбеновых и коричных деревьев, полей цветущего индийского нарда, которые ежевечерне освежают западные берега Цейлона… Волшебный вечер, когда в двух шагах нежно и меланхолически бормочет отдыхающий океан, когда у подножия деревьев смеется и распевает человеческий муравейник, довольный минувшим днем и не страшащийся дня грядущего… Монотонный звук пестиков, растирающих в ступах карри [88] для вечерней трапезы. А в густой листве тамариндовых деревьев птичий гам вплетает пронзительные звуки в тычсячеголосый шум, исходящий от земли и вод…

Нет ничего удивительного, что, наслаждаясь подобными роскошными вечерами, сингал превращается в отъявленного лунатика, хотя он и боязлив до чрезвычайности, а воображение его буквально нашпиговано предрассудками. Он свято верит во всевозможных злых духов и ни за что не отважится отправиться ночью в пустынные места, за исключением тех случаев, когда он сопровождает европейцев. Но и вдоль обитаемых дорог, и даже у себя в деревне он отходит ко сну как можно позже, разнообразя свое бодрствование игрой, выпивкой, песнями и бесконечными историями, о которых повествуют бродячие сказители на площадях или перекрестках.