Сафари

Осторожный уход слонов говорил о том, что они заметили меня. Как велик страх этих великанов перед неотразимой силой нашего оружия и перед нами, крошечными двуногими! Это соображение все же не помешало моим коленям подгибаться от страха. Я тихо присел и внезапно почувствовал сильное отвращение к хождению в одиночку.

После этого приключения прошел целый год. Раз в чудесную лунную ночь я только что по обязанности службы начал обход своего железнодорожного участка. Вдруг я услышал стук копыт скачущей между рельсами лошади.

— Вана Гайе, веве? (Ты ли это, господин?) — вскричал всадник и, бросившись ко мне, схватил меня за руку. Он тащил меня, рассказывая при этом задыхающимся от усталости и волнения голосом, что к его хижине подошел большой-большой слон. Теперь слон стоит возле его дома и глядит внутрь.

— О бана! — молил он. — Мой ребенок в хижине! Слон сломает крышу! Идем скорее и застрелим его!

— Слон? Вот проклятье! — вырвалось у меня, и я невольно остановился.

При мне было ружье, заряженное дробью. Но я не мог признаться в этом чернокожему, и кроме того его ребенок был в опасности. Я не знал, чем я смогу помочь ему, но все же я помчался вместе с ним. Этот негр был сторожем на линии, и его домик находился у самого пути приблизительно на расстоянии километра. На бегу он отрывочно сообщил мне, как он ушел на линию для обхода своего участка, а жена его отправилась в деревню принять участие в «нгоме» (танец туземцев). Когда он возвращался, он увидел слона, выходившего из маисового поля и направлявшегося к его хижине. Слон обошел вокруг домика, поднял прислоненную к стене деревянную ступу и, осмотрев ее, отбросил далеко в поле, затем он толкнул дверь и засунул туда свой хобот; в конце концов он принялся снимать настил зелени с крыши. Тогда перепуганный негр бросился догонять меня.

Я бежал наперегонки с несчастным отцом, и в моем сердце было лишь одно горячее желание, чтобы слону надоело бесплодно снимать настил зелени и чтобы он отправился поскорее восвояси.

Но он был еще тут. Когда мы медленно и тихо огибали последние маисовые кусты, мне стало почти дурно при виде открывшегося зрелища: над стропилами крыши возвышалась к молочно-белому небу чудовищная туша. Слон стоял неподвижно и, насколько я мог различить при слабом лунном свете, с тихим удивлением качал головой. Его громадные уши, величиной с дверь, были к счастью отвернуты назад, а не торчали, как это бывает, когда эти животные раздражены или готовятся к нападению.

— Мтодо янгу, мтодо янгу! (Мой ребенок, мой ребенок!) — завывал рядом со мной бедный негр.

У меня на лбу выступил пот. Что мог я сделать вооруженный этим негодным ружьем! Ветер дул в нашу сторону, и слон не мог нас учуять. Я вспомнил, что эти толстокожие очень плохо видят, и стал медленно, шаг за шагом приближаться к нему, и с каждым новым шагом у меня было ощущение, будто у меня вырывают коренной зуб. Слон все еще стоял и мотал головой между стропилами крыши. Весь настил зелени с этой стороны он уже сбросил.

Глядел ли он внутрь дома на спящего ребенка, я не знаю, я не видел его глаз; я даже не знаю, сколько времени я стоял с поднятым наготове ружьем. Я ждал. Если бы показался хобот, держащий ребенка, я бы выстрелил, и моя несчастная дробь вероятно поспособствовала бы лишь тому, что он бросил бы ребенка и схватил бы меня за шиворот.

Ночной ветер приносил иногда из деревни звуки барабанной музыки, сливавшиеся со стонами несчастного негра возле меня. У меня самого подкашивались ноги и дрожали руки. Наконец серый великан медленно поднял голову с хоботом — в хоботе ничего не было. Он постоял еще минутку, медленно переступая с ноги на ногу, продвинул свое могучее тело кругом дома, остановился перед дынным деревцем вышиной в два метра, выдернул его с корнями из почвы и, подняв деревце хоботом в виде зонтика, отправился тихим шагом обратно в маисовое поле.

Когда за громадой слона сомкнулись шуршащие стебли маиса, я почувствовал потребность в отдыхе и присел, а чернокожий бросился в дом и вернулся через минуту с ребенком. Сжав свои маленькие черные кулачки, ребенок спокойно спал.

Моя третья встреча со слонами была еще более неуютна. Мы несли караульную службу и остановились на ночь близ реки Рамисси на британской стороне в слоновой траве. Это растение не потому называется слоновым, что слоны едят его стебли толщиной с маисовый стебель, а потому что эта трава выше всякого слона. Мы расположились в ней, улегшись длинной цепью вдоль тропы этих чудовищ. Москиты кусали совершенно невыносимо, поэтому я натянул на голову свою куртку и велел своему юному помощнику плотно застегнуть ее на мне.

Во сне я слышал гром, и в следующий момент меня разбудила чья-то дергающая рука. Оглушающий крик и шум приближались к нам с быстротой урагана. Это был тяжелый, громоподобный топот, сопровождаемый треском стеблей и хриплым визгом.

— Тембо! (слон) — орали наши негры. Меня больно ударил по носу чей-то сапог, отчего я снова упал, затем мне пришлось выдержать поединок с моей застегнутой на голове курткой, и, когда я, наконец, благополучно вылез из нее, перед моими глазами предстало видение: будто вокруг меня под ночным небом двигаются с быстротой ста километров в час церковные башни. Эти башни падали, нагибались и катились в погоне за убегающей перед ними толпой. Люди съезжали вниз по скользкой глине и попадали, наконец, ныряя и брызгая, в темные воды реки Рамисси.

Река кишела крокодилами, и, несмотря на мой великий страх перед серыми животными-великанами, все еще бегающими с растопыренными ушами и качающимися хоботами по траве, я первый выбрался обратно на берег.

Через несколько минут грохот убегающего стада затих. Мы сосчитали мокрые головы наших людей: все были налицо, несмотря на то что мы попали в стадо взбесившихся толстокожих. Пострадал лишь стальной сундучок нашего офицера. Слон превратил этот прочный сундучок в стальной смятый ком.

Со слонами у меня не было больше приключений, но носорог позволил себе со мною нехорошую шутку. Это произошло на южном склоне гор Улюгуру. Нападение воздушной флотилии в горной долине с такой быстротой рассеяло небольшое количество моих аскари и других негров, что я не мог погнаться за ними на моих изъеденных песчаными блохами ногах. Англичане спускались со всех сторон через горные проходы, и я не знал, не были ли они уже впереди меня, когда я один, с оставшимися у меня тремя зарядами в кармане, пробирался по горам. Я не знал ни дороги, ни где находились наши отряды.

После трехдневного безнадежного скитания в девственных лесах горного хребта я случайно попал на большую дорогу, проложенную незадолго до войны, и на ней я увидел следы лошадей и мулов! Значит англичане были впереди меня, потому что у нас не было кавалерии. Я спустился около полудня с высокой насыпи дороги в темный туннель, проходивший рядом. Вдруг я услышал далекий глухой рокот. Первая моя мысль была об английском бронированном автомобиле. Лучшей защитой против них, конечно, было оставаться на месте. Рокот приближался, перешел в сильный шум, а затем в глухой гром, и внезапно я понял, что шум шел не с дороги, а приближался с невероятной быстротой именно сюда вниз к месту моего уединения. Я вскочил, но в проход ко мне уже ворвалось нечто гремящее и пыхтящее, как локомотив при быстрой езде.

Никогда в жизни я не делал более резких прыжков, чем те три-четыре прыжка вон из туннеля. Позади меня, не более чем в двух шагах, гнался чудовищный носорог.

Последним боковым прыжком я вскочил на откос шоссе, а живой локомотив промчался дальше и скоро исчез в облаке пыли. Наверху я просидел не двигаясь с четверть часа на солнышке.

Когда в 1925 году я вновь увидел пустынную степь этой обширной, дикой страны и, вооруженный камерой, гонялся за разнообразнейшими животными, я часто встречал носорогов, но никогда больше не видел слонов. Мой страх был так же велик, но страсть к сниманию зверей все же преодолевала его. При этих съемках я несколько раз думал, что настал мой последний час, однако он оказывался не последним. Неприятный момент пережили мы, когда такой тяжеловес ночью подошел на несколько шагов к нашей палатке в котловине кратера Меру и неподвижно остановился, окутанный туманом. У нас не было с собой оружия, и мы должны были просто выжидать, что предпримет это чудовище. Ночной гость решил в конце концов удалиться, и то же самое сделал через несколько дней глубокой ночью другой носорог, на которого я чуть не наскочил грузовиком моего друга бура. Но как эти чудовища расправляются с автомобилями, я, спустя некоторое время, узнал из двух случаев, происшедших недалеко от моего жилища. Одна предприимчивая американская дама ехала в так называемом экскурсионном автомобиле через степи Теаво. Она остановилась на минуту, когда ее малолетний служитель подливал воды в холодильник. Вдруг из кустов бросился на автомобиль носорог, перевернул его, растоптал в бесформенную массу несчастную женщину и, проткнув несколько раз своим рогом негритенка, исчез в кустах.