Путешествие вокруг света

Сольфатары на горах, расположенных к западу, во всех отношениях заслуживали более близкого изучения. Поэтому на следующее утро мы, теперь в сопровождении художника господина Ходжса, опять отправились туда. Вулкан грохотал весь день, выбрасывая множество тонкого черного пепла, который при ближайшем рассмотрении, как оказалось, состоял из длинных, игольчатых, полупрозрачных частиц шерла. Этим шерловым песком была покрыта земля по всему острову, даже трава и листья, так что срывать их для ботанических коллекций надо было очень осторожно, иначе пепел мог попасть в глаза, причинив сильную боль. Однако вулкан богато возмещал островитянам это небольшое неудобство. Выбрасываемые им шлаки, выветрившись, становятся превосходным удобрением для почвы и способствуют процветанию здешнего растительного мира. Травы и кустарники тут высокие, с более широкими листьями, более крупными цветами и более сильным запахом, чем в других странах. В той или иной мере так бывает везде, где имеются вулканы. В Италии, например, окрестности Везувия считаются самыми плодородными; и действительно, оттуда приходят лучшие итальянские вина. Этна в Сицилии тоже славится плодородием; в Гессене весьма плодородна почва Габихтсвальда, хоть она и расположена в высокой, голой и потому холодной местности. Все парки тамошних ландграфов доказывают это, красуясь, к общему изумлению, всевозможными разновидностями иноземных и местных растений. Все, что мы по этой части видели на разных островах Южного моря, полностью подтверждает правильность сего наблюдения. Острова Общества, Маркизские острова, некоторые из островов Дружбы, где сохранились следы деятельности бывших вулканов, а также Амбррим [Амбрим] и Танна, где еще действуют огнедышащие горы,— на всех этих островах тучные, плодородные почвы, в коих растения достигают царственного роста и восхищают великолепием красок. Даже на совершенно опустошенном позднейшими извержениями острове Пасхи растут всевозможные травы и съедобные коренья, хотя почва там состоит больше из шлаков, обгорелых камней и пемзы, чем из собственно плодоносной земли, к тому же солнце палит так невыносимо, что при полном отсутствии тени уже из-за одного этого, казалось бы, всякая травинка должна была бы засохнуть и увянуть.

Размышляя на такие темы, мы тем временем достигли нижнего из дымящихся отверстий сольфатары, но задержались возле него недолго, так как немного выше показались несколько индейцев. Мы скоро узнали в них тех самых, что накануне так хорошо приняли нас, и увидели, как они отослали нескольких человек, вероятно чтобы принести чего-нибудь прохладительного. Господин Ходжс уселся тут и зарисовал несколько видов, пока мы собирали растения и измеряли температуру сольфатары с помощью термометра Фаренгейта. В половине девятого, когда мы отбыли с корабля, он показывал 78° [25,5°C], а пока мы поднимались в гору, разогрелся в руке до 87° [30,5°С]; повисев пять минут на дереве на открытом воздухе, примерно в 60 футах от сольфатары, он остыл опять до 80° [26,7°С]. Тем временем мы выкопали в глине яму и опустили в нее термометр, подвесив его к поперечно лежащей палке. За тридцать секунд температура подскочила до 170° [76,7°С] и оставалась неизменной в течение всех четырех минут, пока он там находился. Когда мы его вынули, температура сразу упала до 160° [71,1°С], а затем в течение нескольких минут постепенно дошла до 80° [26,7°С]. Отсюда можно себе представить, до чего горяч пар, или, вернее, газ, который вырывается из серного источника.

Увидев, как мы раскапываем землю для сего опыта, индейцы попросили нас не делать этого, потому что мог вырваться огонь и возникнуть ассур (так на их языке называется вулкан). Страх их был совершенно серьезен, ибо каждый раз, как мы начинали копаться в земле, они начинали беспокоиться. Наконец мы поднялись выше в гору и увидели много дымящихся мест, подобных вышеописанному.

Тем временем вернулись посланные индейцы и принесли сахарный тростник, а также кокосовые орехи, которыми, как и накануне утром, угостили нас. Подкрепившись, мы продолжили путь к ближней горе, откуда надеялись получше рассмотреть вулкан. Мы прошли довольно много, как вдруг с одной из плантаций нам навстречу вышли несколько туземцев и показали тропу, которая, по их словам, вела прямо к ассуру, то есть вулкану. Мы прошли по ней несколько миль и, так как тропа все время шла лесом, не могли найти места, чтобы свободно оглядеться, пока против всех ожиданий не оказались на берегу, откуда вышли. Должно быть, индейцы пошли на такую хитрость, дабы вежливо отправить нас подальше от своих хижин, вблизи которых не желали видеть чужеземцев.

Один из них был очень смышленый человек. Мы его спросили, нет ли здесь поблизости островов и как они называются. Он перечислил нам несколько, но, судя по его жестам, они лежали в местах, где мы еще не бывали. При таких расспросах почти невозможно бывает совсем избежать недоразумений. Например, капитан Кук принял множество названий, которые индейцы сообщили ему накануне, за наименование близлежащих островов, тогда как впоследствии выяснилось, что это всего лишь названия отдельных округов, на которые туземцы подразделяют свой остров. Чтобы не впадать в такого рода ошибку, мы спросили индейца, не означают ли и эти названия чего-то подобного. Но он отвечал, что нет, и ясно добавил, что эти земли отделяет друг от друга тасси (море), а когда мы нарисовали ему на бумаге несколько кружочков, обозначавших остров, он показал, что мы совершенно правильно его поняли.

После полудня мы предприняли прогулку к южной стороне плоской возвышенности и сумели найти немало новых растений. Несколько индейцев вызвались провести нас через возвышенность к противоположному берегу. Однако мы скоро заметили, что, как и их земляки накануне, они выбрали дорогу, которая привела бы нас прямиком обратно к месту водозабора. Поэтому мы их оставили и пошли дальше одни между посадками, которые в этом месте были иногда обнесены тростниковой изгородью 5 футов высотой. По пути к нам присоединился еще один индеец, более прямодушный; он честно повел нас к противоположному берегу. Оттуда мы второй раз увидели остров Аннатом, а немного дальше к северу, по словам этого индейца, должен был лежать еще другой остров, Итонга, но он был слишком далеко и потому отсюда не виден. Эти сведения утвердили меня в убеждении, о котором я уже говорил, а именно что жители Танны через посредство неведомых нам островов имели сообщение и связь с обитателями островов Дружбы. Название Итонга весьма напоминает Тонгатабу; более того, жители острова Мидделбург или Эа-Уве [Эуа] обычно сами называют этот остров Итонга-Таббу. Таббу — это вообще слово, которое лишь добавляется к названиям многих островов Южного моря, например Таббуа-ману (остров Сондерс) [Табуаи-Ману] и Таббу-Аи [Тубуаи] — остров, о котором упоминали таитяне. При всем том я не собираюсь утверждать, что жители Танны под Итонгой подразумевают именно Тонгатабу, но, во всяком случае, мне кажется вероятным, что какой-то остров под таким названием лежит между Танной и островами Дружбы, делая возможным для жителей взаимное сообщение между ними [480].

Удовлетворив свое любопытство, мы вернулись к месту водозабора, где матросы за это время сумели поймать два с половиной центнера рыбы. Такой богатый улов позволил капитану еще раз накормить всю команду свежей пищей, которая и была съедена с величайшей охотой. Гавань была необычайно богата рыбой, и кто пожелал бы потратить на это ночь, мог наверняка рассчитывать, что ему на крючок что-нибудь попадется, особенно альбакоры и cavalha. Однажды среди прочего было поймано несколько таких же рыб, коими некоторые из нас отравились в водах Малликолло. Я очень хотел зарисовать и описать этот вид, дабы предостеречь будущих мореплавателей, однако матросы слишком изголодались по свежей провизии, чтобы дать мне для этого время. Не считаясь ни с моим пожеланием, ни с тем, что однажды уже произошло у нас из-за этих рыб, они поскорее разрезали их на куски, натерли солью и перцем и бросили в котел. К счастью, на сей раз все обошлось хорошо. Это может служить еще одним доказательством, что та рыба, которая причинила части нашей команды столько мучений, в тот раз поела ядовитых растений или насекомых и через них приобрела вредные качества, вообще несвойственные ее природе. Собираясь полакомиться сим сомнительным блюдом, наши матросы положились на эксперимент: они бросили в котел серебряную ложку, и та не покрылась никакими пятнами. Но это, по сути, совсем недостаточная проба; ведь, как известно, лишь некоторые виды ядов действуют на металл.