Путешествие вокруг света

Стрелы делаются из тростинки длиной почти 4 фута, а острие — из черного дерева той же породы, что употребляется для этой цели малликольцами. Однако эти наконечники имеют здесь другую форму: они треугольные, иногда более 12 дюймов длиной и с двух, а иногда со всех трех сторон снабжены зазубринами. Для охоты на птиц и для рыбной ловли они используют стрелы с тремя остриями. Пращи делаются из кокосовых волокон, причем посредине, куда кладется камень, они шире, чем у концов. Островитяне носят ее с собой обычно на руке или обернув вокруг тела, как носят при себе и камни, специально завернув в большой лист. Третий вид метательного оружия — это дротики или копья. Обычно для них берутся узловатые бесформенные палки толщиной не более полудюйма, но длиной 9—10 футов; более толстый конец образует треугольное острие 6—8 дюймов, на котором с трех сторон делается около десятка надрезов или зазубрин. Таким копьем житель Танны редко промахивается мимо цели, тем паче с небольшого расстояния. В этом ему помогает кусок веревки длиной 4—5 футов, сплетенной из древесного луба и имеющей на одном конце узел, на другом — петлю. Пользуются ею следующим образом. В петлю вставляется указательный палец, затем этим пальцем и большим берется дротик, а другой конец бечевки обертывается один раз вокруг древка дротика поверх руки. Теперь при броске дротик не может отклониться от данного ему направления, покуда с силой не вырвется из петли, которая остается на указательном пальце метателя [471]. Я видел не один такой бросок, когда зазубренное острие дротика, брошенного с расстояния 30—40 футов, пробивало столб толщиной 4 дюйма [472].

То же можно сказать и про их стрелы; на расстоянии 8—10 шагов они вонзаются в цель с полной силой, однако на большем расстоянии, то есть шагах двадцати пяти — тридцати, их можно не опасаться, ибо туземцы, боясь сломать лук, не натягивают его столь сильно, чтобы он поражал на таком расстоянии. Кроме этого метательного оружия, одним из которых всегда владеют взрослые, каждый имеет при себе еще палицу, используемую при рукопашной схватке. Они бывают пяти видов. Лучшие изготовляются из казуаринового дерева и имеют 4 фута в длину. Они прямые, чисто отполированные и с обоих концов, сверху и снизу, имеют утолщение. Верхнее, круглой формы, служит рукояткой, другое образует собственно палицу и имеет несколько заостренных выпуклостей или зубцов в виде звезды. Для другого вида палиц, длиной 6 футов, берется серое твердое дерево, причем, видимо, от комля, так как на нижней части этой палицы с одной стороны обычно есть заметный выступ, похожий на кусок корня. У третьего вида, длиной почти 5 футов, на нижнем конце имеется выступ в 8—10 дюймов, перпендикулярный рукоятке палицы, видом напоминающий ланцет, каким пользуются ветеринары, и с таким же острым угловатым лезвием. Четвертый вид палицы похож на предыдущий, но с острыми выступами на каждой стороне, то есть всего их четыре. Наконец, пятый вид представляет собой кусок кораллового камня, которому придана округлая форма; длина этой палицы около полутора футов, толщина же в поперечнике всего 2 дюйма; она используется не только для нанесения удара, но и для метания.

В тот день показалось всего несколько женщин, и то на изрядном отдалении. Насколько можно было видеть, все они были безобразны и ростом меньше мужчин. На молодых девушках была лишь бечевка вокруг тела, с которой спереди и сзади свисало по небольшому пуку травы. Женщины постарше носили короткую юбку из листьев. Их ушные серьги представляли собой несколько колец из черепашьего панциря, а ожерелья были сделаны из нанизанных на шнур раковин. Некоторые старухи обертывали вокруг головы зеленый лист банана, другие носили шапочки из циновки; однако и то и другое встречалось редко. К полудню большинство жителей ушло с берега, должно быть из-за сильной жары, а также и потому, что наступило время еды. По тем же причинам и мы вернулись на борт с наполненными бочками.

После обеда, часов около трех, мы опять отправились на берег, но не увидели там ни души. Лишь в отдалении, к востоку, была видна группа индейцев человек в тридцать; они сидели в тени пальм и, казалось, не обращали на нас ни малейшего внимания. Мы воспользовались случаем, чтобы незаметно углубиться на несколько шагов в лес, где были разные новые растения. Равнина у подножия плоской возвышенности была частично не возделана и привлекала наше любопытство разными породами диких деревьев и невысоким кустарником. Однако уходить далеко от берега мы не могли, ибо не знали, можно ли вполне доверять дикарям.

Собирая растения, мы приблизились к индейцам, которые по-прежнему спокойно сидели на траве. Однако на изрядном расстоянии от них нам встретился старый Пао-вьянгом и принес моему отцу в подарок поросенка. Тот отдарил его тем, что имел при себе: дал длинный гвоздь и кусок таитянской материи. Затем мы вместе вернулись к шлюпкам, чтоб отнести туда свинью.

Наши люди как раз занимались тем, что ловили рыбу большой сетью. Должно быть, сидевшие в отдалении индейцы заметили это и вскоре подошли к нам; причем они не только оставили свое оружие, чего обычно не делали, но и завели с нами вполне дружелюбный разговор. Рыбная ловля была настолько удачной, что за короткое время у нас оказалось 3 центнера [473] разнообразной вкусной рыбы.

Особенно вкусна была разновидность кефали, а также рыба Esox argenteus N. S, которая часто встречается на вест-индсих островах и получила название «десятифунтовик» (ten pounder), ибо она нередко имеет такой вес.

Пао-вьянгом попросил себе немного и очень обрадовался, когда ему дали несколько рыбин. К закату солнца мы возвратились на борт. Провизия, которую мы привезли, вызвала у всей команды большую радость, тем более что каждый давно мечтал о свежей еде.

Вулкан, еще накануне утром дававший о себе то и дело знать, после полудня совсем утих. Ночью несколько раз шел дождь, и на другое утро гора опять стала оживать. Взрывавшийся из нее огонь каждый раз являл нам красивое, великолепное зрелище. Дым, густыми кудрявыми облаками поднимавшийся над вулканом, то и дело менял блистательнейшие цвета: желтый, оранжевый, багряный, пурпурный,— которые под конец переходили в красновато-серый и темно-коричневый. Каждый раз, когда извергалось это пламя, вся гора, поросшая лесом, внезапно озарялась золотом и пурпуром, при этом то ярче, то слабее, в зависимости от отдаления, высвечивались группы деревьев.

После завтрака мы сошли на берег, где собрались жители, хотя и не столь много, как накануне. Они не только позволили нам спокойно выйти, но и сами расчистили дорогу, чтобы мы спокойно прошли к месту, где обычно наполняли водой бочки. Капитан для безопасности счел все же необходимым протянуть бечевки. Недоверие островитян, похоже, еще не до конца прошло; во всяком случае, большинство не удавалось убедить, чтобы они продали нам оружие, но некоторые уже не очень об этом заботились и меняли как палицы, так и копья. Мой отец дал Пао-вьянгому за свинью, которую тот подарил ему накануне, топор и показал, как им пользоваться. Топор до того ему понравился, что он . стал показывать его своим землякам. Скоро топоры стали пользоваться спросом. Мы обещали им такие же, если они за это принесут нам свиней, но ничего из этого не получилось.

В тот день капитан Кук приказал господину Уолсу поставить палатку для астрономических наблюдений. Некоторые из собравшихся при этом дикарей устроили вокруг пляску, заносчиво потрясая своими копьями. До действий, однако, не дошло, и к полудню мы вместе с капитаном спокойно вернулись на борт. Едва мы добрались до корабля, как кто-то из морских пехотинцев, оставшихся на берегу под командой лейтенанта, выстрелил, вызвав смятение среди туземцев. Вскоре они, однако, успокоились и снова появились на берегу. Когда в 3 часа наши люди вернулись на борт пообедать, выяснилось, что сами индейцы были виноваты в переполохе. Один из них разозлил нашего офицера непристойным жестом, который здесь считается вызывающим. Подобное происходило и накануне, поэтому лейтенант, как вчера капитан, ответил зарядом дроби. Дикарь был ранен в ногу и уполз в кусты, за ним последовали и его земляки. Они, наверное, взялись бы за оружие, если бы их вовремя не успокоил миролюбиво настроенный старик.