В глубинах пяти морей

В первые дни мы очень уставали, море отнимало буквально все силы. Но постепенно вошли в ритм. Надо отдать должное и дарам моря: трепанги, гребешки, кальмары, креветки были хорошим подспорьем в нашем меню.

Отыскивая мидиевые банки — скопления моллюсков, мы работали бок о бок с водолазами. Натянув свои гидрокостюмы и снарядившись на палубе, наши товарищи заключительную операцию облачения в подводные доспехи осуществляли, уже наполовину погрузившись в море. Протопав по палубе свинцовыми подошвами ботинок и держась за поручни, они неуклюже спускались по ступеням трапа. В этот момент голова водолаза без шлема, торчащая из ворота рубахи, окаймленного металлическим обрезиненным фланцем, кажется непропорционально маленькой по сравнению с массивным туловищем. Последний этап, одевание и закрепление металлического шлема, — самая ответственная операция. Если водолаз оступится и упадет в воду, его будет очень трудно вытащить на поверхность: все грузы, которыми он обвешан, предназначены для уравновешивания выталкивающей силы воздуха в его одежде — герметичном скафандре. Когда шлем надет и привинчен на горловину, водолаз чувствует себя увереннее. Теперь можно и погрузиться. От шлема тянутся на катер шланги — воздушный и телефонный. Снабжение воздухом принудительное, и водолазу остается только спокойно дышать и стравливать лишний воздух из-под шлема. По телефону он может дать команду о добавке или сокращении подачи воздуха, сообщить о своем состоянии, попросить потравить шланг, поднять его, водолаза, на борт или сделать еще что-нибудь.

Итак, водолаз в шлеме, ему завинтили окошко иллюминатора, хлопнули ладонью по шлему — сигнал готовности, и он медленно опускается с трапа в морскую воду. Потравив излишки воздуха через клапан, который водолаз нажимает головой, он скрывается под рябью волн.

Мы, аквалангисты, всегда с участием смотрели на длительную процедуру снаряжения водолазов. Наши «Садко-1» можно надеть почти самостоятельно. Незначительная помощь товарища — и мы готовы. Акваланг за плечами, воздух подключен, можно нырять с борта. Но войти в воду с трапа удобнее и приятнее. Шлепаешь по нему ластами, вода постепенно покрывает ноги, потом тело, море холодит, окунув маску в воду, промываешь ее изнутри, чтобы не потело стекло, стравливаешь через полушлем излишки воздуха, которые собрались где-то возле, шеи, — и, оттолкнувшись от поручней, уходишь в глубину.

Внизу виден водолаз, который выпускает шлейф воздушных пузырьков. Нагнувшись, он отыскивает добычу. Вот медленно, как в кино при замедленной съемке, оторвал одну ногу от каменной площадки, поросшей мелкими водорослями, и, оттолкнувшись второй ногой, скакнул вперед. Если течения у дна нет, водолаз держит в скафандре много воздуха. Общий вес водолаза, скафандра и грузов почти уравновешен этим воздухом, и водолаз может сделать этакий легкий скачок. Но даже при незначительном течении такие манипуляции рискованны: вода потащит неуклюжее существо совсем не туда, куда надо. В этом случае помогают свинцовые подошвы ботинок, нагрудные и заплечные свинцовые бляхи; воздух почти весь стравливается, и тяжесть грузов как бы прижимает ноги к грунту.

Нагнувшись навстречу течению, наш труженик пытается зацепиться ботинками за грунт, скребет его подошвами и медленно продвигается по выбранному пути. В руках у него багорик, на груди на специальном крючке висит питомза — плетеная сетка с жесткой горловиной. По мере заполнения ее трепангами водолаз накапливает воздух в скафандре, чтобы уравновесить вес добычи.

Мы ныряем к добытчику, жестикулируем перед его иллюминаторами; в ответ он улыбается, разводит руками — вот, мол, каково его рабочее место — и продолжает свое дело.

Нам держаться в воде легче: мы ведь можем плавать. Ласты — великое дело, и с течением при достаточном опыте можно справиться.

Под водой, как и в любом уголке живой природы — лесу, поле, степи, — шумное вторжение человека нарушает естественную гармонию. Все обитатели морского прибрежного каньона, куда мы стремимся вслед за водолазом, реагируют на наш визит примерно так: «Спасайся, кто как может!» Рыбы прячутся в щели между камнями и в водоросли, креветки и крабы спешат туда же, гребешки и мидии захлопывают створки; кажется, что даже ежи и звезды замерли, насторожились.

Погружались мы вдали от берега, метрах в трехстах от первого мыска, но глубина здесь была не более двадцати метров.

Плыву сквозь сплетение зелено-коричневых гибких и длинных шнуров. Это водоросль хорда, она цепляется за неровности камней ризоидами — разветвлениями на нижней части стебля, тянется к поверхности воды. Но вот хорда кончается, впереди песчаная поляна с одиноким камнем посередине. Около камня видна многочисленная семейка мидий, вокруг — множество плоских круглых раковин с ребристой, поверхностью. Это промысловый гребешок.

Ложусь на дно около крупного моллюска, который при моем приближении захлопнул створки. Хочется сфотографировать его с близкого расстояния. Аппарат готов к съемке, конденсаторы электронной лампы-вспышки зарядились — вижу сигнал неоновой лампы. Проходит минута, другая, створки раковины разомкнулись, показались щупальца, которые белыми ресничками опоясали края розовой мантии — его тела. Между щупальцами черные точки. Это глаза животного. Гребешок различает светотень и при колебаниях воды или изменении освещенности закрывает створки, издавая характерный щелчок. Мой моллюск размером с десертную тарелку, видимо, уже не молод; на верхней, более плоской створке раковины поселились какие-то животные, которые построили здесь извилистые домики — тоннели. Нижняя створка погружена в песчаный грунт.

Мелкие особи гребешков довольно легко парят в воде. Резко закрывая створки раковины, они выталкивают струи воды из внутренней полости, создавая реактивную силу, которая позволяет им толчками передвигаться. Известно, что и крупные гребешки меняют места обитания. Они откочевывают на зиму в более глубокие места.

После съемки гребешка я провел небольшой эксперимент — вытряхнул его из насиженного гнезда на ровную площадку. Гребешок закрылся и замер на некоторое время, потом, успокоившись, несколько раз дернулся, щелкнув створками. Поворачиваясь вокруг своей оси, он зарылся в грунт, насыпав на себя небольшой слой оседающих песчинок. Надежно замаскировавшись, моллюск открыл створки и уставился на меня сотнями глаз.

Мое неподвижное лежание на подводной полянке позволило приоткрыть еще несколько тайн и понять приемы маскировки ее обитателей. Рядом со мной вдруг неожиданно резко выдвинулись метелки пушистых, с тончайшими ворсинками перышек. Это были щупальца морских червей, зарывшихся в песок. Черви выбрасывали щупальца, ритмично шевеля ими, убирали их как по команде, и вновь выбрасывали. Создавалось впечатление, будто над ковыльной степью проносятся легкие порывы ветра и тонкие метелки растений то пригибаются, то вновь выпрямляются в полный рост.

Среди мелких бугорков и впадин на песчаной площадке — витые раковины моллюсков, маленькие и большие. При внимательном рассмотрении можно было обнаружить под раковинами клешни и членистые ножки. Это раки-отшельники сделали бывшие домики моллюсков своим пристанищем.

Подплывая к камню, я вспугнул камбалу, которая так слилась с песчаным грунтом, что я чуть было не опустил на нее ладонь, выбирая позицию для съемки. На камне был свой мирок животных и растений. Друза мидий, будто горная деревня, лепилась к откосу, множество тонких нитей — биссусов — удерживало и больших, и малых моллюсков. Это оказалась группа мидий Грайяна, створки многих крупных особей у них покрыты, как мхом, водорослями и известковыми наростами. Створки приоткрыты: работают реснички, загоняя в полости мантий воду с мелкими органическими частицами — пищей мидий.

Весь камень был покрыт разноцветными пятнами. Белели наросты известковых водорослей литотамний, очень похожих на кораллы. Зеленели пучки ульвы, на макушке камня красовалась белая актиния; рядом с ней прилепились морские ежи — черные, фиолетовые и серые. Многие из них навешали на свои «шубки» разную разность — кусочки раковин, обрывки водорослей, а на одном из них прилепился кусочек газетного листка. Странно было видеть в этом подводном уголке на дне моря обрывок газеты.