Русские на Восточном океане

Мы стояли неподалеку от левого берега близ новой миссии, или иначе селения Вербобойно, которое находится в шести верстах от Санто-Франциско; шлюпка подъехала к нам; из неё вышли двое мужчин, в полосатых сарапах, лаковых черных шляпах с широкими полями, и с пахитосами в зубах; они с важностью посмотрели на судно и заговорили на Испанском языке, которого из нас никто не понимал, кроме нескольких матросов, но и те заняты были на заливе нужною работою. Настало молчание, которое обратилось в смех; наконец один из нас сказал по-Английски: «что вам угодно?» Они отвечали по-Английски же, и мы пригласили их в каюту, к капитану, где они старались выказать свою ловкость разными расшаркиваниями и учтивыми движениями по своему обычаю.

Капитан наш был человек молодой, образованный; принял их очень ласково и просил объясниться, какую они имеют до нас нужду? — «Мы таможенные чиновники, — сказал один из Испанцев, присланы от капитана порта, по уложенному здесь правилу, освидетельствовать ваше судно, сколько оно имеет меры, какие находятся в нем товары, и если вы не имеете от нашего губернатора, который живет в Монтерео, письменного дозволения на право торговли, то до его разрешения не можете торговать в здешнем месте. Для этого один из нас должен здесь остаться.»

«Смерить судно я вам позволю, господа, отвечал капитал; товаров у нас никаких нет, кроме взятых для команды на поход, — дозволения же на право торговли от вашего губернатора я не имею оттого, что не заходил в Монтерео по причине самой уважительной; а в залог того, что мы до разрешения губернатора не станем производить торговлю в здешнем месте, достаточно одного моего слова; следовательно, быть вам здесь смотрителями я не позволю, потому что это будет оскорбление для нашей Русской чести.»

Испанцы, выслушав этот монолог и не говоря ни слова, с почтением раскланялись и уехали на берег.

На другой день командир и я поехали в селение Испанцев для переговоров с капитаном порта; дом его был построен на большом бугре и обнесен палисадом. Подходя ближе к капитанскому дому, мы увидели, что из него вышла очень миловидная, живая, ловкая девушка, лет пятнадцати. Она встретила нас как будто давнишних знакомых, взяла командира за руку и заговорила с ним по-испански. Мы не понимали Испанского языка, но по её движениям догадались, о чем шла речь; шедший за нами матрос, знавший по-испански, перевел нам, что она зовет нас в дом капитана, её отца.

Мы нарочно пошли потише; нам приятно было смотреть на нашу миловидную спутницу, особенно после тех страшных, раскрашенных лиц, которые поминутно окружали нас в Ситхе; она заметила наше внимание, начала что-то с улыбкою говорить по-испански и своим прозрачным пальчиком грозила шедшему позади нас матросу, чтоб тот не переводил.

Наконец мы очутились у самого порога капитанского дама, и взошли прямо в большую комнату, где прежде всего взорам нашим представилась богато-убранная кровать.

Кровать составляет у Испанцев первое украшение в доме. В ином доме вы не увидите далее пола, и встретите вместо него сухую глинистую землю, но за-то непременно обратит на себя ваше внимание пышная кровать, с отлично-убранными длинными подушками.

У капитана порта в доме была прекрасная мебель; сам он сидел на диване за большим красна го дерева столом и читал какую-то толстую книгу.

Когда мы вошли, он проворно встал, раскланялся с нами и на Английском языке попросил нас сесть в кресла, стоявшие близ дивана, сам же вышел в противоположную комнату, похожую более на беседку.

Через минуту он возвратился к нам с Английскою книгою в руках и начал читать нам уложение на право торговли в пределах Санто-Франциско.

Мы сами очень хорошо знали, что судно не имеет права входить в Санто-Францисский залив, не заехав прежде в Монтерео, где постоянно живет губернатор Калифорнии, и не получив от него позволения на право торговли. Но нам не хотелось идти судном в Монтерей, потому что Санто-Франциско лежал ближе к нашему пути; к тому же он окружен теми селениями, в которых нам нужно было закупать для острова Ситхи пшеницу, фриголь, горох, кукурузу, мясо, сало, монтеку (чистое сало, которое можно есть с хлебом вместо масла) и проч.; сверх того из Санто-Франциско в Монтерео можно дойти судном в один день, для обратного же пути из Монтерео в Санто-Франциско нужно употребить три недели, и более, по причине всегдашнего противного течения и постоянно дующих противных NW ветров.

Таким образом, чтоб исходить в Монтерео, мы прибегнули к хитрости: нарочно сняли гротовую брам-стеньгу, как будто ее сломало бурей, сказали капитану порта, что не можем без починки стеньги идти в Монтерео, и намерены здесь се поправить, — и просили его, чтоб он позволил съездить берегом в Монтерео к губернатору, для взятия там позволения на право торговли и для уплаты за якорное место пошлин, которых с нашего судна приходилось на Русские деньги 1666 руб. 66 к. асс.

Причина нашего прихода была самая уважительная. Мы заплатили за якорь капитану порта; он же написал к губернатору рапорт, в коем объявлял, что в Санто-Францисский залив прибыло Русское военное судно для покупки жизненных припасов в Российские колонии, но не может следовать в Монтерео без продолжительной значительной починки, почему, заплатив за якорное место в порте Вербобойно, просит позволения на право торговли в пределах Санто-Франциско. Пакет был послан с нарочным к губернатору в Монтерео; мы поблагодарили капитана порта за оказанную нам доброту и поехали обратно на корабль.

Через 2 дня мы получили от губернатора Калифорнии, Дон-Кастро, разрешение, заключавшееся в том, что мы можем делать покупки на наличный деньги, но сами не должны ни продавать, ни выменивать никаких своих товаров, не заплатив за то особой пошлины.

Калифорния

Обратимся теперь к стране, которая еще так мало известна у нас, но которая занимает ныне столь важное место в промышленном мире. — Я говорю о Калифорнии.

Первое заселение, где остановился корабль наш, было Вербобойно. Вербобойно или Новая Миссия, состоит из небольших домиков, расположенных, в разных направлениях, при Сан-Франциском заливе, воды которого во время больших приливов, подступают довольно близко к строениям.

Здесь нет пристани и гребные суда подходят всегда к тому месту, где берег несколько круче, по сравнению с другими берегами; однако все-таки неудобно выходить из ялботов без выкидных трапов, не говоря уже о других больших судах, который, по причине встречающихся тут отмелей, должны оставаться на довольно далеком расстоянии от берега.

Первое строение, которое бросилось нам в глаза, когда, при выходе на берег, мы поднялись на холм, был шинок. Содержатель его — Француз, служивший некогда в войсках Наполеона. Очень не кстати он начал рассказывать нам про победоносные походы свои в Россию.

— А это что такое? — спросил один из нас, рассматривая Московского произведения лубочную картинку, прилепленную на стене и изображавшую, в карикатурном виде, выход Французов из Москвы. — Сослуживец Наполеона, украсил ею небольшую комнатку своего знаменитого шинка, как будто в обличение наклонности своей к хвастовству. Как ни забавен был этот случай, а я унесся грустными мыслями далеко, далеко, за моря, за снежные степи, в белокаменную Москву. Двадцать тысяч верст отделяли меня от неё…. и гордо Русский Флаг развевался у отдаленных берегов Калифорнии!

Спустившись с холма в небольшую лощину, мы встретили другой шинок, гораздо обширнее первого. В нем хозяйствовал Швед, который, как сам рассказывал, покинул свою родину от злой жены. Теперь он доволен своей судьбой, дела его в цветущем состоянии, звон стаканов и рюмок не умолкает с утра до глубокой ночи. Избрав местом пребывания эту ложбину, как будто для того, чтоб и здесь не возмутила его спокойствия докучливая подруга его жизни, — Швед имел в виду свою цель, состоявшую собственно в том, чтоб иметь возможность к званию шинкаря присоединить и занятие контрабандиста, потому что матросы, съезжающие с судов на берег, первым долгом поставляют посетить шинок, и именно этот самый, как скрытый от взоров судового начальства и предоставляющей им полную свободу — производить продажу товаров, привозимых ими с своих судов.