Африка под покровом обычая

«Эль-капитано» набирается опыта

Это заклинание многократно повторяют бенга — жители Кориско, отправляясь рыбачить на своих самодельных пирогах в океан к соседним островам.

так звучит магическая фраза в переводе.

Океан капризен, и уже не одна рыбацкая семья со слезами на глазах всматривалась на запад в пустынные дали Атлантики в тщетной надежде узреть среди набегавших валов знакомую маленькую лодку с посеревшим от старости парусом.

«Кориско на Элобей чико Ибиаху уэхе», — шептали мы на всякий случай, возвращаясь из путешествия на Кориско. Свинцовое, хмурое небо разверзлось. То с одной, то с другой стороны порывы переменного ветра обдавали нас струями холодного дождя. Волны, росшие на глазах, все выше подбрасывали нашу лодку, задиристо налетали на нее седым фонтаном брызг, норовя залить ее и опрокинуть. Лодочник, шестнадцатилетний паренек-бонга, «эль-капитано», как мы к нему обращались, то бросал озабоченный взгляд в сторону океана, то с надеждой посматривал на наконец-то появившиеся из густого тумана долгожданные берега.

Торнадо оказался нерасторопным. Неизвестно, что задержало его в пути: заклинания ли бенга, или же он просто не успел набрать достаточного разбега, чтобы вволю разбушеваться. Можно было считать, что нам повезло. Один из спутников-гвинейцев, молчавший на протяжении всего пути, у самой пристани, с которой нам приветливо махал мэр города Кого, Педро Ленино Бонкоро, 65-летний старик, тонкий знаток фольклора бенга и фангов, вдруг привстал и с улыбкой облегчения повернулся ко мне:

— Вот так и мы, обретя независимость, пытаемся на утлой лодчонке уйти подальше от постоянно грозящего нам торнадо-империализма. И, поверьте, мы сделаем все от пас зависящее, чтобы причалить к спасительному берегу раньше, чем буря успеет захлестнуть пас. Посмотрите, молодой лодочник набирается опыта, лодка все более повинуется ему. Худо-бедно вместо паруса предков на лодке поставлен мотор. А что будет дальше? Наш «эль-капитано» — не один. Посчитайте, сколько у него друзей. Разве мог он думать раньше, что с ним рядом будут друзья из далекой России.

За несколько месяцев до этого, 12 октября 1968 года, друзья со всего мира поздравили гвинейцев с провозглашением независимости, с началом большого пути вперед, к самостоятельной и счастливой жизни. В глазах принимавших поздравления светилась радость, вызванная ощущением свободы, которую принес им решающий поворот в судьбе их родины.

— Что будет дальше? Посмотрим. Конечно, не хуже того, что мы испытали за двести лет рабского существования. Главное — мы свободны, — говорили они.

Возвратившись позднее в Экваториальную Гвинею, я уже уловил в их взглядах выражение озабоченности, которая обычно охватывает людей, осознавших полную личную ответственность за дальнейшие судьбы своей родины.

О сложности проблем, стоящих перед республикой, рассказывал нам, советским журналистам, президент Экваториальной Гвинеи Франсиско Масиас Нгема в своем первом интервью для представителей мировой прессы. В справедливости его слов я воочию убедился исколесив всю республику.

Трагическая судьба 28 миллиардов песет

От центрального города провинции Рио-Муни Бата до крайнего южного пункта Кого — не более 130 километров. Но какие это километры! Чтобы преодолеть их, мы потратили свыше четырех часов. Сплошные рытвины и ухабы — таково единственное обозначенное на карте асфальтированное шоссе Рио-Муни. За двести лет господства колонизаторы не построили здесь ни одной дороги. Тем не мопсе испанская «Газета илустрада» утверждала, что за годы колониализма Испания вложила в экономику этой страны 28 миллиардов песет.

— Где они, эти двадцать восемь миллиардов песет? — постоянно задавался я вопросом, стараясь сохранить хотя бы видимость беспристрастности во время поездок по Экваториальной Гвинее.

Марселину Имунгу, пожилой, неграмотный бенга с Кориско, рассказал мне о знаменитом короле своего народа Бонкоро III, по прозвищу Сантьяго Буганда, умершем в начале 60-х годов. На заре XX века король подписал договор с испанцами, в соответствии с которым те должны были способствовать развитию острова.

— Если вы не сделаете ничего полезного на Кориско, — предупредил испанцев Бонкоро III, — то я вас больше сюда не пущу.

Минуло много лет. На Кориско добывали золото, искали нефть, а островок не только не богател, но все более нищ ад. И когда испанский губернатор на корабле попытался приблизиться к острову для переговоров о возобновлении договора о «сотрудничестве», Бонкоро, обладавший, по уверениям земляков, магической силой, мановением руки остановил корабль вдали от берега.

— Убирайтесь отсюда, — приказал Бонкоро колонизаторам, — вы нарушили прежний договор. Мы вам больше не верим.

— По нашим легендам, — заметил Марселину, — вождь мог, подняв руку, остановить судно в море или прекратить дождь.

В этой легенде грань между правдой и вымыслом едва ощутима. Кориско окаймлен широкой песчаной отмелью. Наша лодка дважды садилась на мель и дважды меняла курс, прежде чем мы нашли подход к берегу. Сущая правда также и в том, что корисканцы ненавидят колонизаторов. Так что «сверхъестественная сила» Бонкоро находит простое объяснение в жизни. В широком же смысле правда заключается в том, что гвинейцы глубоко осознали горечь «плодов» колониализма и в своем устном творчестве дали достойную оценку его деятельности.

В один погожий день директор местной строительной компании Бруно Беретта вызвался показать мне Рио-Муни. Наш «Рено» петлял и прыгал по дорогам и тропинкам в гуще сказочно красивого, влажнотропического леса, вздымая за собой клубы густой красной латеритной пыли, преодолевая самые неожиданные капризы здешнего рельефа. Я просил Бруно показать окуме, которое разрабатывается лишь в Рио-Муни и Габоне. Из него изготовляют великолепную облицовку для мебели.

Однообразие влажного экваториального леса, с обеих сторон навалившегося на дорогу, настолько убаюкало меня, что я даже был захвачен врасплох, когда мы вынырнули из зеленого океана на берег Рио-Бенито. На огромной ровно расчищенной площадке лежал лесосплав Сэндие.

— Перед вами окуме, — водил меня меж громадных чурок весом в несколько тонн каждая управляющий по имени Антонио. — А вот акога — «железное дерево». Окола, акаху, овенг…

Но все меньше и меньше ценных пород дерева оставалось к моменту провозглашения независимости в некогда богатом лесами Рио-Муни.

— Каждое дерево в буквальном смысле приходится искать — леса исчезают, — жалуется Антонио.

Но проблема регенерации леса его нисколько не беспокоит. Таких людей ничто, кроме бизнеса, вообще не интересует. Исчезнет окуме или овенг в лесах Рио-Муни, Антонио найдет другую страну, где будет за «хорошие деньги» под корень рубить лес.

Лесоразработки в тропических странах велись хищнически. На один гектар леса приходится пять-шесть деревьев окуме или овенг, но чтобы добраться до них, валили все деревья подряд. В конце концов увозили пять-шесть бревен, а позади гнили под дождем многие десятки бесцельно поверженных деревьев.

Мощные вездеходы-самосвалы, урча, будто отплевываясь после изнурительного пути по этому невообразимому бездорожью, подъезжали к лесосплаву с двумя-тремя увесистыми бревнами, которые раскладывались по сортам в штабеля. Потом рабочие делали из них связки-плоты и пускали вниз по Рио-Бенито к океану, где ждали лесовозы с иностранными флагами на мачтах.

Без всякой пользы для страны и бесконтрольно уплывал за море лес Рио-Муни; даже священное дерево овенг не приносило счастья тому, кто родился под его сенью и кому оно должно было принадлежать по праву. А ведь инвестиции лесопромышленников наверняка учтены в упоминавшихся 28 миллиардах песет.