Среди стихий

"Я должна услышать, как они будут кричать. А то они нас не найдут. Может быть, мне кричать, чтобы нашли быстрее. Тут ведь каждый час дорог. А то он может замерзнуть. Он ведь без движений. Я должна растирать ему ноги. Но для этого надо его разуть. Нет, тогда ему будет холодно. Можно шевелить ноги через бахилы и через ботинки. Но ботинки у него не гнутся. Ботинки твердеют на морозе. Чем же я могу ему помочь? Надо говорить ему ласковые слова. Но я не хочу, чтобы они слышали. Я буду говорить потихоньку".

"Нога не идет. Я сломал ее. Теперь никуда не дойти. Можно ползти, но только по своей лыжне назад. Можно зажечь костер и ждать. Он дойдет до избы. Там много людей. Хорошо, что пошли вдвоем. Он может не найти дорогу назад там, где лыжня кончится и начнется плотный снег. Он ведь лыжник, бегун. Он совершенно не запоминает дорогу. Он не умеет ориентироваться. Мне надо ползти туда, назад, и оставаться на границе леса. Оттуда, может быть, меня усслышат наверху. Зачем же я оттуда ушел? Надо было послать двоих. Они, наверное, сообразили теперь поставить палатку и зажечь примус. А может быть, нет. Тогда они замерзнут. Почему я не сообразил поставить палатку? Невозможно было благоустраиваться, когда он так ужасно замерзал. Надо ползти изо всех сил. Что случилось со мной? Как я не сообразил поставить палатку? Надо было мигом поставить палатку, вскипятить воду, может быть, даже сварить еду. Да, сварить еду. Всех накормить и снова пытаться его достать. Надо было отогреться, чтобы можно было подумать. Но я не мог отогреться. Я ничего не соображал. Я опомнился только от боли. О, как жарко! Снять телогрейку. Нет, тогда неудобно будет ползти. Мне надо успеть. Они могут пройти мимо. Но он уже наверняка замерз. Надо спасать остальных. Но я его погубил. Как весело было идти наверх. Как упивался я своей смелостью: идем в пургу, на перевал! Так приятно чувствовать себя смелым и сильным. И еще командовать. И еще чувствовать, что тебе доверяют. Почему я себя так хорошо вижу сейчас... Кажется, потому, что теперь ничего не боюсь и скоро умру. У меня нет спичек, и мне не доползти".

"Лучше всего на свете бежать на лыжах. Можно бежать еще быстрее, но я не знаю, далеко ли до избы. По этой лыжне мы, кажется, не шли. Я не знаю, куда бегу, но мне больше ничего не остается. Зря мы пошли на перевал. Это девчонки его завели. Это она. Но вообще это он сам. Она тут ни при чем. Но ей все равно было приятно, что он так из-за нее. Надо ходить в походы без женщин. Пусть женщины ходят сами в походы, если хотят. Как бы здорово бежать сейчас шестерым сильным парням. Мы бы за ночь отмахали километров пятьдесят. И еще отдохнуть часок у костра. Жарко. Брошу я эту телогрейку. Болтается на поясе. Тоже одежда. Нищенство походное. Разве приличный лыжник позволит себе даже после финиша надеть такое? Надо бежать. Они там все могут замерзнуть. Но почему я его не догнал? Я давно уже должен был его обогнать, ведь он ходит, как черепаха. И очень похоже на черепаху. Но где же он сам? Он начал спускаться без палок. Я ведь подумал, что стоит взять его палки, но как-то сразу забыл. Я вообще туго соображал. Еще бы немного - и замерз. Мне казалось, что там уже не я. Если бы не нужно было бежать за помощью, я бы замерз. Просто так невозможно было уйти. Наверное, они там теперь все замерзли. Надо быстрее бежать. Может быть, успеем спасти".

"Он меня слышит. Ну и что, что же он молчит. Все равно он меня слышит. Теперь уже совсем не холодно и хорошо. Можно немного поспать. Можно устроиться поудобнее, и пусть заметает. Даже хорошо. Только надо с ним разговаривать. Это ничего, что он не отвечает. Главное - он слышит. Ветер шумит, как море. Снежинки ко мне залетают. Некоторые из них очень любопытные. Уже утро, да?"

"Где изба? Тут не может быть избы. Опять в пургу я не пойду. Туда идти бессмысленно, там больше нет леса. Там другой перевал. У меня нет телогрейки, и я туда идти не могу. А куда мне самому деваться. Мне тоже некуда. У меня нет спичек. Я не могу стоять в рубашке. Я должен бежать. Если я побегу назад, то приду опять туда. Значит, я пошел по лыжне не в ту сторону? Ничего. Я прогнал меньше десятки. Я назад добегу за полчаса. И пойду дальше. Вот почему я его не догнал".

"Я не могу согреться. Но должен мешок согреться. Почему он не согревается? Я не чувствую пальцев и не могу застегнуть молнию. Ее попросить? Нет, нельзя ее просить, она сидит около него. А он замерз. Она не понимает".

"Ой... Вроде был цел. Только бы лыжи не сломал. Одна цела. Другая лыжа цела. Лыжи - это жизнь, немного отдохнуть? Можно. Не выбьюсь из темпа. Не хочется вставать. Но в снегу быстро замерзнешь. Как неожиданно я споткнулся. Обо что я споткнулся? Это он!.."

"Ну и рожа. Откуда он взялся? Пьяный? Из соседней избы? Нет, не пьяный. Надо будить ребят. Говорит явную чушь. Как можно застрять в камнях? Не понятно зачем. Ясно, что надо бежать. Но он не может объяснить куда. Идти сам не может. Он еле держится на ногах. Какие там ноги, он еле дышит. Значит, надо идти на все перевалы. Стоит ли поднимать другие группы. Нет, по двое мы пройдем по всем перевалам, куда стоит идти. Надо только собрать все примусы и раздать двойкам. Лишние люди не нужны. Примусы нужны. Примусы и снеговые ножи".

"Меня заносит снегом. Надо откапывать выход. А то он может задохнуться. Но если нас с ним занесет снегом, то ему будет теплее. Нет, надо все равно откапывать, а то нас не заметят. Ведь эти двое спят и не услышат, когда нас будут искать. Меня оставили, чтобы я откликалась, и я не должна спать. Он ведь не может оттуда откликнуться. Вот уже пришли. Совсем светло. Где наши? Эти двое чужие. Говорят, что я вся обмерзла. Они говорят, что все, кроме меня, замерзли".

Снежный дом

Защитные снежные стены в ту зиму мы стали ставить не вплотную к палатке, а отступя на полтора-два метра. Теперь разбитые струи ветра бешено трепали полотнища, сбрасывая снег и просушивая их. Нам стало просторней и значительно суше, но ночи наполнялись хлопаньем скатов и напряженной мыслью: выдержит ли палатка, не разорвет ли ее в клочья? Мы раздевались, ложились в мешок, но ночью, просыпаясь, нащупывали рукой ботинки и штормовые костюмы. Рюкзаки укладывали и завязывали на ночь по-походному.

Лежа полуоглушенный, я думал, как несовершенна даже самая теплая палатка. Я уже знал тогда про снежные хижины гренландских эскимосов - так называемые иглу. Про круглые дома, сложенные из белоснежных блоков, вырезанных ножом из плотного ветрового наста.

Первым из путешественников овладел этой эскимосской наукой Вильяльмур Стефанссон. Еще в 1907 году он написал статью о том, как строят эскимосы хижину, а сам ее выстроил лишь в 1914 году, когда в хорошую погоду был остановлен на льду моря открытой полыньею. Семь лет Стефанссону было не до учебы: ему надо было спешить вперед.

Непрерывно спешили вперед и мы в наших спортивных походах. Как-то осенью на Кузнецком мосту, выходя из Технической библиотеки, я столкнулся с Борисом Смирновым. Мы разговорились, в очередной раз обругали суетную городскую жизнь, а заодно и слякотную осень, потом вспомнили о зиме и вдруг выяснили, что оба увлечены идеей снежных хижин. И, наконец, решили, что специально поедем на Кольский, чтобы овладеть этой эскимосской наукой. Найдя еще троих сообщников, мы отправились вскоре в Мончегорск.

Первую хижину мы строили на горе Нитис, вблизи города. А на следующий день собрали рюкзаки и ушли в горы и после дня пути, под перевалом, построили снежный дом во время пурги.

Спустя год я опять приехал на Кольский. Вместе с альпинистом Черенковым мы обучали горноспасательные отряды Мурманской области специальной технике. В программу включили и строительство хижин. Технологию постройки хижины разбили на четырнадцать простых операций и подробно объяснили их спасателям. Успех превзошел ожидания. Спасатели выстроили две большие хижины за два часа.

Когда закончился сбор спасателей, вдвоем с женой мы поднялись на хребет Чуна-Тундры. Была холодная, ветреная ночь. Мы нарочно не взяли с собой лопатку, рассчитывая на снежный дом. Оля выпиливала кирпичи, а я носил их и сразу укладывал. Мы соорудили маленькую иглу за полтора часа. Внутри было вполне просторно: поместились два надувных матраса. От двух примусов стало жарко, пришлось прорезать окно. У нас был прозрачный чертежный треугольник, и мы закрыли им окно, когда потушили примусы. К утру вода в котелке не замерзла, хотя снаружи мороз достиг двадцати пяти градусов.