Высшей категории трудности

Перед отъездом Саша раздарил все теплые вещи: голубую меховую куртку, варежки, носки, свитер и штормовку. Продукты он тоже нам оставил. С собой только взял на дорогу немного колбасы и банку консервов. Меховая куртка — предмет всеобщей зависти — досталась мне.

Добрейшая душа, наш Сашенька-Машенька. Машей мы его прозвали за длинные ресницы, ямочки на щеках и удивительную способность смущаться по любому пустяку. Он — самый молодой, он у нас с Люськой — бессменный паж. "Саша, я хочу пить!", "Саша, я завтра дежурная, я боюсь утром идти к реке за водой!", и Саша безропотно приносит Люське воды, Саша с радостью соглашается помочь приготовить завтрак. Когда в группе кто-то сердится, Саша смущенно похлопывает своими девичьими ресницами и старается всех примирить.

Мы сфотографировались на фоне заброшенных домов, и Саша уехал с веселым дедом.

— Передай, что контрольный срок переносится на два дня! — закричал ему Глеб вдогонку.

Два дня — Сашины продукты. Лишние продукты — лишние два дня.

Вот так нас осталось семеро, и первые десять километров по целине мы прошли молча. И достались они нам очень трудно.

Сейчас уже вечер, трещит большой костер, ребята заготавливают дрова, только нет среди них нашего Саши. Сейчас он, наверное, на вокзале.

Я вслушиваюсь в шум тайги: гуляет по вершинам ветер, сбрасывая с них снег, шуршат сосновые лапы, пощелкивают твердые прутья боярышника… Как странно шумит под ветром тайга: словно живая, словно какой-то великан ходит вокруг нашей палатки, задевает деревья, ломает кусты и дышит тяжело и устало…"

11

Привыкнуть можно ко всему. И очень быстро. Я не пробыл в Кожаре и суток, но все уже начало казаться обычным. И круглый, как арбуз, Виннер с застывшим на лице горьким недоумением ("За что я страдаю? Я председатель спортклуба или завхоз? Чем я буду кормить вечером летчиков?"), и корректно-внимательный Воронов, и сухопарый педантичный полковник Кротов, и даже несчастье, с каждым часом все больше ощущавшееся, как запах гари в воздухе.

Полковник свои функции начальника штаба выполнял добросовестно и почти круглосуточно. В сплошной неразберихе, когда в Кожар съехалось до сотни людей, когда со всех сторон сыпались советы, ложные сигналы, когда авиация непогодой практически была прикована к аэродрому, он сумел навести относительный порядок и отправить на поиски в первый же день два спасательных отряда.

Шел третий день безуспешных поисков. Авиация, охотники-манси, лучшие туристы, проводники с собаками — все, что, кажется, можно было организовать в эти два дня — все брошено на поиски. И все пока безрезультатно.

Сегодня с утра мы с Вороновым были у секретаря горкома. Он обещал помощь, а под конец напугал:

— Ко мне вчера приходил наш прокурор. Он кое-что рассказал о предположениях. Прошу учесть следующее: манси считали Рауп священным местом. Обыкновенную гору они не объявляют священной. Понимаете? Никто зимой туда не рискует пройти. Никто!

И секретарь многозначительно поднял брови.

— Это, во-первых. А во-вторых, товарищи, известно ли вам, что в конце января был побег из колонии? Вы об этом не знали? Советую справиться в управлении трудовых колоний.

Из горкома мы пошли в управление к подполковнику Васильеву.

Васильев успокоил:

— Заключенные не бегают к Раупу. Что им там делать? Они стремятся на запад. Впрочем, сейчас уточним. Кузьма Иванович, — обратился он к черноусому рыхлому майору, — какие у вас сведения? Кажется, был побег?

— Так точно, товарищ подполковник. Бежали двое двадцать восьмого. Днем из зоны. Начальник караула наказан в дисциплинарном порядке, начальник…

— Поймали? — нетерпеливо перебил Васильев,

— Так точно, товарищ подполковник! На третий день!

— Вот видите, — сказал подполковник и развел руками, словно сожалея, что бежавших заключенных поймали и они никакого отношения к туристам не имеют.

Пришла радиограмма от Васюкова. "Кожар, Кротову. Следы группы Сосновского потеряли. Идем по Северной Точе. Курс — река Малик, перевал у вершины "1350". Видимость — двадцать-тридцать метров…"

Пока Воронов читал вслух радиограмму, я пытался представить видимость в двадцать-тридцать метров. Через улицу дома не видны… Но почему спасатели пошли на север? Я ловлю себя на том, что повторяю вопрос Воронова. В предыдущей радиограмме Васюков сообщил, что направление следов группы Сосновского — запад, на Тур-Чакыр. В чем дело?

Воронов отметил на карте координаты отряда Васюкова. Пунктир — маршрут спасательного отряда — круто повернул на север к Раупу? Ведь между Раупом и вершиной "1350" завтра собирались высадить пятый отряд Воробьева.

— Кажется, я их понимаю, — оторвался от карты Воронов. — Васюков хочет пересечь Главный хребет севернее, у вершины "1350". Эта вершина — узловая. В любом случае у вершины "1350" должны быть следы группы Сосновского. Если они вообще вышли на Главный хребет, — добавил он вполголоса.

Почти одновременно с радиограммой Васюкова вертолет "38" доставил записку из отряда Балезина, высаженного утром в десяти километрах от Тур-Чакыра.

"Товарищи! Передаем с пилотом "визитку" сосновцев и кроки их восхождения. Убедительная просьба вернуть "визитку" на Тур-Чакыр. Идем налегке по следам сосновцев. Лишние вещи и продукты оставили под вершиной. К Раупу придем через три дня. Надеемся на поддержку с воздуха. Турпривет! Балезин".

"Визитка" сосновцев оказалась листком бумаги, исписанным крупным четким почерком.

"На седьмой день похода вершину Тур-Чакыр взяли семеро туристов спортклуба "Мезон". Это историческое событие произошло в 13 часов по московскому времени 1 февраля 1962 года. Эпоха кайнозойская, период четвертичный, век — атомный". Дальше шли подписи: Г. Сосновский, В. Шакунов, Л. Коломийцева, Н. Васенина, Н, Норкин, В, Постырь, А. Броневский и приписка: "Берегись, двухглавый Рауп! Идем на "вы!"

Вертолетчики привезли также кроки — наброски карты с указанием следов группы Сосновского и места их ночевки.

Когда "визитка" сосновцев и записка Балезина попали в руки Воронову и он нанес все указанные в кроках координаты на карту, даже мне, человеку не искушенному в туризме, стало понятно, почему Васюков потерял следы на Северной Точе. Сосновцы и не могли быть там! Сразу от устья Северной Точи они повернули к Тур-Чакыру — это было совершенно очевидно.

— Это не совсем так, — возразил Воронов. — Они могли вернуться на Северную Точу или перевалить в ее долину выше. Правда, перевал в этом месте лишь на двести метров ниже самого Тур-Чакыра…

— Но ведь Васюков следов на Северной Точе не нашел!

Полковник тоже согласился, что раз следы на реке не обнаружены, сосновцы от восхождения на Рауп отказались и повернули на Сам-Чир. Единственное, что путало карты, — решение обоих командиров спасательных отрядов идти к Раупу. Васкжова еще понять было можно: потеряв следы на Северной Точе, он решил пересечь предполагаемый маршрут Сосновского вторично, у вершины "1350". И следы у этой вершины Васюков обязательно бы нашел, если бы сосновцы и в самом деле пошли к Раупу. Но ведь схема со следами сосновцев у Тур-Чакыра, присланная Балезиным, ясно говорила, что пропавшую группу нужно искать не у Раупа, а на Сам-Чире. Почему же тогда Балезин тоже устремился к вершине "1350"? На этот раз даже Воронов воздержался от предположений. Члены штаба зашли в тупик. Вся беда заключалась в том, что у Балезина не было радиостанции, значит, быстро выяснить, почему он повернул от Сам-Чира в противоположную сторону, было невозможно. А посылать к нему опять вертолет поздно. Светлого времени оставалось не больше часа, тогда как вертолету туда и обратно требовалось по крайней мере часа два.

— Нет, — отрезал полковник, — "Тридцать восьмой" я никуда больше не пошлю.

За день полковник охрип от бесконечных переговоров по радио с экипажами самолетов и вертолетов, с командирами отрядов, с Турченко, который начал энергично вмешиваться в поиски, и, наконец, от кожарского прокурора Новикова, который дотошно выспросил его о том, что сделано штабом за три дня.