Льды и люди

В утро этого дня из покрывавшего ледяного поля тумана на севере выступил скалистый пик неизвестной земли.

И снова над льдами появилось солнце. Солнце весны 1874 года. Но льдина не выказывала никакого желания выпустить „Тегетгофа“ на свободу. Тогда Пайер и Вейпрехт предприняли ряд чрезвычайно отважных экспедиций по льдам на острова. Во время первой экскурсии они исследовали берега Земли Вильчека. Второе путешествие было предпринято на север. Во время его Пайер с товарищами достигли 81 градуса 37 минут северной широты. Последний лагерь был сделан ими на берегу острова, названного ими островом кронпринца Рудольфа. На мысе, названном Пайером Кап-Флигели, был сооружен гурий, в середину которого, как и в гурий Земли Вильчека, положена жестянка с описанием путешествия.

Рассматривая однажды горизонт на севере, Пайер увидел во льдах округлые ледяные массивы. Такой точно вид имели издали все острова архипелага. Поэтому Пайер, уверенный в том, что на севере есть еще острова, спокойно нанес их на карту. Один из островов был назван Землей короля Оскара, а второй, в честь известного австрийского географа, — Землей Петермана. После этого Пайер с товарищами отправился на юг к Земле Вильчека. Так был открыт австрийцами случайно архипелаг.

Не будь „Тегетгоф“ увлечен ледяным дрейфом на север, архипелаг наверное был бы открыт еще позднее. В данной Пайеру и Вейпрехту Австрийским географическим обществом инструкции о целях экспедиции говорилось вот что:

Пайер говорит о задачах плавания „Тегетгофа“ так:

Проделанная им на архипелаге исследовательская и научная работа была выдающейся по своему значению. Открытие громадного архипелага в европейском секторе Арктики возбудило у мореплавателей и географических обществ сильный интерес к дальнейшему изучению Арктики. Пайер и Вейпрехт привезли в Европу богатые сведения о флоре, фауне и климате архипелага.

Вернувшись с острова Рудольфа, Пайер предложил экипажу отправиться на шлюпках к Новой Земле. „Тегетгоф“, судя по всему, навсегда вмерз в ледяное поле и был обречен на гибель.

В мае 1874 года, таща на нартах шлюпки, экипаж „Тегетгофа“ покинул обреченный корабль. Все богатые естественно-научные коллекции, собранные на архипелаге, пришлось оставить. С собой было взято только самое необходимое.

Путь выдался опять чрезвычайно тяжелый. 96 дней скитались матросы и ученые по льдам и морю. Условия были настолько кошмарны, что за два первых месяца австрийцы ушли только на пятнадцать километров. Непрерывно дувшие южные ветры гнали ледяные поля, по которым они шли обратно к архипелагу.

Зюйды парализовали все усилия вырваться в море. Только во второй половине июля зюйды стихли. Из последних сил экипаж „Тегетгофа“ спешил скорее достичь до осени открытого моря. За двадцать дней было пройдено 450 километров. В августе австрийцы увидели на юге в море бурый кусок земли.

— Мыс Желания! — воскликнул Вейпрехт.

Они были почти у цели. О, они хорошо знали северный конец Новой Земли! Он был памятен им началом ледяного дрейфа.

Через несколько дней австрийцы были у полуострова Адмиралтейства. Вечером двадцать четвертого августа, зайдя в залив в скалистом берегу — фьорд Дунен, они увидели стоящие в глубине его две шхуны. Это были рыболовные шхуны поморов. Поморы очень радушно встретили отважных мореплавателей. Капитан шхуны „Святой Николай“ Федор Воронин позвал австрийцев к себе на шхуну. Пригласив Пайера и Вейпрехта в рубку, он передал им письма знакомых и родных.

— Я отвезу вас в Варде, — сказал он, — из Норвегии вы легко попадете на родину.

Пайер крепко пожал Воронину руку.

Интересная судьба выпала на долю поморской семьи Ворониных. Один из членов ее спас исследователей архипелага, а потомок шел по их ледяным путям: ледоколом „Седовым“ командовал помор Владимир Воронин.

КУДА ДЕЛИСЬ МОРЖИ?

На льдах, сковавших полукругом бухту в проливе Абердар, между островами Мак-Клинтоком и Альджером, лежали моржи. Считал, собственно говоря, моржами их только механик радиостанции Муров. Посмотрев на лежавшие на льду в разных местах черные точки, Воронин категорически заявил:

— Нерпы лежат. Моржи бы дружней лежали. А затем, посмотрите-ка: вон в полынье около одного из „моржей“ кайра плавает. Так она рядом с моржом ломовой лошадью кажется.

Сконфуженный франц-иосифовский житель после этого довода незаметно ретировался в салон.

— Моржи. Да, хорошо, если бы их столько по бухтам лежало, — вздохнул Воронин. — Сколько по архипелагу нынче ни ходили, ни одного не видели. Исчезли моржи куда-то.

— А раньше на архипелаге много моржей было?

— О количестве можно судить по тому, что одно норвежское зверобойное судно в девятисотых годах привезло с архипелага в Варде пятьсот моржовых шкур. Дневники Альбанова, Нансена и других путешественников пестрят описаниями больших моржовых лежбищ около Нордбрука, Белля и других островов. А мы уже ни одного не видели.

— Что же за причина, Владимир Иванович? — спросил подошедший Шмидт.

— Тут, по-моему, две, Отто Юльевич! Первая — результаты рейсов на архипелаг норвежских шхун. А затем, может быть, какие-нибудь биологические причины. Может быть, моржи в поисках пищи ушли на север архипелага, или совсем ушли с него.

— Да, это, пожалуй, основные причины, — соглашается Шмидт. — Помимо биологических причин, в миграции моржей играет, наверное, большую роль истребление их норвежцами. Морж уходит от человека. Куда делись моржи с архипелага, вопрос этот решить трудно. Но едва ли они все истреблены. Вероятнее всего, стада моржей ушли к морю Виктории, в которое редко проникают норвежские шхуны. Число шхун в конце-концев все же не превышает нескольких штук за лето.

— Но меры какие-то против хищников все же нужны?

— Безусловно, безусловно, — усмехаясь, погладил бороду Шмидт. — За время беспризорности архипелага норвежские шхуны здорово похозяйничали на нем. По возвращении в Москву я буду ходатайствовать перед правительством о содержании на архипелаге сторожевой шхуны. Базой для нее будет Кап-Флора. Команда в обычное время станет заниматься промыслом. Сторожевой форпост будет иметь походную радиостанцию для связи с поселением на Гукере. В случае же появления хищнических шхун команда ее будет арестовывать их. Уже одно присутствие дозорного судна на архипелаге заставит хищников держаться на порядочной дистанции.

— Отто Юльевич, — перебил Шмидта Ушаков, — разрешите капитану остановить ледокол.

— Зачем это?

— Да посмотрите-ка, сколько тюленей вокруг лежит.

За Ушаковым виднелись фигуры других членов седовского охотничьего клуба.

— Как капитан; я — ничего не имею. Если это не задержит срока нашего возвращения в бухту Тихую.

Воронин кивнул головой:

— Стоп!

Седов ткнулся носом в край изорванного полыньями льда. Все перемычки между полыньями во льду неизвестной бухты, у которой остановился „Седов“, были покрыты круглыми, ровными отверстиями. Точно кто-то аккуратно выдолбил их во льду по стандартной мерке. Это были лунки тюленей. В ближайших из них высовывалось сразу по несколько голов с добродушными, любопытными глазами. Тюлени ныряли в полыньях, как плещущиеся на мелком месте ребятишки.