В Хангай за огненным камнем

Вдохновленный удачей, Гольденберг работал на пределе, совершая многокилометровые маршруты под палящим солнцем пустыни, преодолевая жажду и боли уже натруженного сердца. Работы были успешно закончены. Накануне отъезда Гольденберг вышел в свой последний маршрут, вышел, чтобы еще раз что-то проверить и убедиться в правильности сделанных выводов. Вернулся он только к вечеру, тяжело опираясь на геологический молоток, с усталой, но счастливой улыбкой. Он еще нашел в себе силы посидеть со всеми собравшимися под звездным небом возле огонька, обсудить спорные геологические вопросы, «пошуметь» за геологию и новую медь Гоби. Жизнь, казалось, переполняла его, и никто не знал тогда, что сердце его уже отстукивает свои последние часы на Земле…

Люди уходят из жизни, но навсегда остаются в деяниях своих, которые продолжают другие. Созданный Гольденбергом интернациональный коллектив и после его кончины продолжал также самоотверженно работать, покрывая геологической съемкой тысячи квадратных километров необъятной территории Гоби. Он работал почти в том же составе, свято храня свои традиции и нерушимое геологическое братство. А эстафету геологических исследований в Хангае приняли другие, которым выпало трудное счастье — воплотить в жизнь мысли и надежды первопроходцев, замечательных географов и геологов.

Тариатская впадина

Ветер гнал по дороге серую гриву пыли, она неистово кружилась вокруг нашего газика, хлестала по лобовому стеклу и, обессилев, оседала на черную каменистую землю. Пепельные тучи дымились над головой, они разрастались и, наконец, загородили небо. Внезапно все потемнело. Гулко, как обвал в горах, загрохотали раскаты грома. Синие стрелы молний разрезали темноту, а вслед за ними на землю хлынул ливень. Так неласково нас встретил Центральный Хангай.

К счастью, на нашем пути повстречалось несколько юрт, где мы и укрылись. В юрте было уютно и тепло. Молодая хозяйка с «драгоценным» именем Оюун (Бирюза) поднесла мне на вытянутых руках большую пиалу с кумысом. От кумыса слегка кружится голова, размягчает тело теплота от горящей печки и буйство стихии на дворе больше уже не волнует. Хозяин — молодой арат с обветренным цвета меди лицом — протягивает нюхательную табакерку из «халтар мана» — желтовато-коричневого халцедона, и мы ведем неторопливый разговор о достоинствах душистого табака — дунца, о превратностях хангайской погоды и бог знает еще о чем.

Монголы повсюду гостеприимны, и нет ничего дороже для них живого общения с людьми, независимо от того, знакомы они ему или нет. От заезжего человека они всегда хотят узнать все новости, которые потом обязательно передадут соседям. Слухи о том, что геологи из Улан-Батора ищут в Хангае огненный камень, уже облетели окрестные кочевья с быстротой монгольского скакуна. Вот почему хозяин юрты был особенно рад встрече с геологами и не сетовал на непогоду, которая привела в его юрту гостей.

Ливень прекратился так же внезапно, как и начался. Утих ветер, а из поредевших туч пробились первые лучи солнца. Пора было ехать дальше. Там, за темнеющими сопками, в загадочной Тариатской впадине где-то обосновались опередившие нас товарищи — геологи партии «Цветные камни».

Центральный Хангай — это система складчатых хребтов, разделенных впадинами. Наиболее крупная из них — Тариатская, расположенная в бассейне рек Суман-гол и Чулутын-гол, [24] достигает 80 км в длину и 16 км в ширину (рис. 2).

Рис. 2. Схема геологического строения Тариатской впадины.

1 — рыхлые четвертичные отложения; 2 — голоценовые базальты; 3 — плейстоценовые базальты; 4 — кристаллические породы фундамента; 5 — вулканы; 6 — пиропаносный некк; 7 — разломы.

В западной части впадины находится самое живописное озеро Хангая — Цаган-нур, а рядом с озером возвышается вулкан Хоргийн-тогоо.

Когда въезжаешь в Тариатскую впадину с востока, взору открывается ровное плато, вытянутое в широтном направлении вдоль реки Суман-гол. Это вулканическое дно впадины, одетое зеленым чехлом прекрасных пастбищ, унизанных жемчужными пятнами мелких округлых озер.

Река Суман-гол, прижатая к северному борту впадины, звенящая и прямая, как стрела (Суман по-монгольски — стрела), прорезала в базальтовом покрове впадины узкую глубокую долину — каньон. В стенках каньона можно увидеть картинно застывшие потоки базальтовых лав, некогда излившихся из раскаленных жерл вулканов и заполнивших дно впадины. В этом базальтовом чехле можно выделить несколько пологопадающих покровов лав, различных по составу и возрасту — от наиболее древних, плиоценовых, до самых молодых, голоценовых. У самого уреза воды в реке видны светлые полоски каких-то пород, накрытых черными лавами, — это выступы древнего кристаллического фундамента впадины.

Глубина каньона внушительна — от 5—10 м, местами она достигает 50 м. Чувствуешь себя в нем как бы брошенным в громадный каменный мешок. А на дне каньона мерно работает река, перебирая черные глыбы базальта, шумит водопад, под которым в тихой заводи плещется таймень.

После небольшой остановки и осмотра каньона продолжаем путь. С севера и юга прослеживаются борта впадины, резко — до 500-1000 м — возвышающиеся над ее дном. Это цепи залесенных гор, сложенных дислоцированными в складки кристаллическими породами палеозойского фундамента.

С геологической точки зрения, Тариатская впадина представляет собой типичный грабен — опущенный участок земной коры, отделенный от смежных приподнятых участков крупными трещинами — разломами. Эти разломы, протянувшись вдоль бортов грабена, четко фиксируются на местности по ступенчатым уступам, нарушающим сплошность базальтового покрова впадины. Они-то и служили теми подводящими каналами, по которым поступала из глубин Земли и изливалась на поверхность раскаленная магма. На продольные разломы, как на шампуры, насажены голые конусообразные сопки ярко-коричневого цвета.

Тариатская впадина. Фото О. И. Климберга.

На переднем плане — застывший лавовый поток у подножия вулкана Суга-тогоо.

— Тогоо, — кивает на них с почтительной опаской наш шофер Дашвандан, молодой парень с веселым и покладистым характером. «Тогоо» означает в переводе котел — так образно окрестили здесь вулканы, эти природные котлы с кипящей лавой. Судя по этому названию, активность здешних вулканов была знакома древним обитателям Хангая.

Горя любопытством, мы осмотрели три вулканические сопки, встреченные на нашем пути. Они возвышались не менее чем на 100 м над ровной поверхностью впадины и отличались свежестью и сохранностью внешних форм.

Хорошо сохранились и кратеры, из которых извергались потоки лав, огромным шлейфом накрывшие долину Суман-гола. Поверхность лавовых потоков выглядела морщинистой, с потрескавшейся корочкой и состояла из полуспекшихся обломков. Это характерно для жидкой и очень подвижной лавы гавайского типа. Такой поток магмы, вероятно, мчался в момент извержения со скоростью всадника, сметая на своем пути цветущие луга и леса, уничтожая все живое под воздействием огромной температуры. Какой же температурой обладали эти огненные лавовые реки? Измерения, проведенные на действующих вулканах Камчатки, показывают, что температура лавовых потоков достигает 1000–1100 °C.

Осмотренные нами лавы выглядели плотными, плохо раскристаллизованными породами, в которых иногда проглядывали мелкие глазки зеленого оливина и черного титанавгита. [25] Отобрав образцы лав, мы вернулись к машине.

Вечерело, когда мы подъехали к полевому лагерю геологов-самоцветчиков, и сразу возле зеленых палаток замелькали знакомые фигуры, на смуглых, обветренных лицах появились белозубые улыбки. Встреча с товарищами всегда греет душу, особенно «в поле» — в горах, пустыне или тайге. После взаимного обмена новостями — поистине сказочный ужин возле костра на берегу шумящего Суман-гола. Усевшись на глыбах базальтовой лавы, мы с удовольствием уплетали поджаренную на костре баранину, запивая ее кумысом. А невдалеке, за Суман-голом, возвышался, как сторожевая башня, конус грозного Хоргийн-тогоо. Лучи заходящего солнца коснулись его черной шлаковой вершины, и она зажглась красным пламенем — будто отблеском некогда бушевавшего здесь подземного пожара.